Чтение 18–й страницы книги ~Проклятие волков~

находился в состоянии Медитации, когда наблюдал этапы кипения воды.
Хорошо, вероятно, он Переместился. Но что же тогда все это? Заблуждались
ли те, кто предавался Медитации, когда говорили, что Нирвана является
концом, а может быть, были более близки к истине Волки, которые сводили
Медитацию к явлению, полностью ограниченному мозгом, и отказывались совсем
обсуждать проблему Перемещения?

На этот вопрос он не мог найти ничего, похожего на ответ. Он перестал
о нем думать и посмотрел на свои руки. Он обратил внимание, что может
видеть их сразу, целиком, ему была видна каждая морщинка, каждая пора на
всех шестнадцати руках...

Шестнадцать рук!

Это был еще один момент, когда его рассудок мог помутиться.

Он закрыл глаза. (Шестнадцать глаз! Нечего удивляться цельному
восприятию!) Спустя какое-то время он снова открыл их.

Руки были на месте. Все шестнадцать.

Тропайл осторожно выбрал палец, который он хорошо помнил, и,
поколебавшись минуту, согнул его. Палец гнулся. Он выбрал другой, на этот
раз на другой руке.

Он мог пользоваться любой или всеми шестнадцатью руками. Они все были
его, все шестнадцать.

Кажется, думал Тропайл, я похож на что-то вроде восьмиконечной
снежинки, состоящей из человеческих тел.

Он пошевелился, и это дало ему добавочную информацию. Кажется, я
нахожусь в цистерне с раствором и, тем не менее, я не тону.

Из этого следовало сделать определенные выводы. Либо кто-то -
Пирамиды? - сделал что-то с его легкими, либо раствор, так же как и
воздух, представляет собой насыщенную кислородом среду. Либо то и другое.

Неожиданно сразу много огоньков замерцало на панели под ним.
Мгновенно и непроизвольно его шестнадцать рук начали манипулировать
переключателями, передавая сложные инструкции при помощи быстрых, как
молния, щелчков переключателей.

Тропайл расслабился и махнул на все рукой. У него не было выбора.
Сила, которая заставляла его отвечать на сигналы на панели, не давала его
мозгу сконцентрироваться тогда, когда он отвечал. Может быть, вяло думал
он, он так и не проснулся совсем, если бы не длинные промежутки, во время
которых огоньки не мигали...

Но он просыпался. И его сознание начинало работать, когда задание
выполнялось.

У него была возможность понять кое-что из происходящего. Он понял,
что является частью чего-то большего, чем он сам, чего-то, что, без
сомнения, служило и принадлежало Пирамидам. Только его мозг был
недостаточно большим для выполнения работы, с ним было связано еще семь.

Но куда же подевались их "я"?

Как личности они не существовали, предположил он. Предположительно,
они были Гражданами. Сыновья Волка не Медитировали и поэтому не
Перемещались, кроме него, добавил он горько, вспоминая, как он
Медитировал, сосредоточившись на Дождевых Облаках, что и привело его...

Нет, минутку! Не на Облаках, а на Воде!

Тропайл сосредоточился и заставил себя вновь вернуться к этой мысли.
Он помнил Медитацию по поводу... Дождевых Облаков. Ее вызвало необычайно
благородное кучевое облако, похожее на Древний Корабль.

Странно. Тропайла никогда особо не интересовали Дождевые Облака, он
даже не знал вторичной классификации типов Облаков. А сейчас он знал, что
облако, похожее на Древний Корабль, относилось к категориям четвертого
порядка.

Память мала. Это была не его память. Следовательно, рассуждая
логически, это была чья-то память, и, принадлежа его мозгу, так же как ему
принадлежали четырнадцать других рук и глаз, она, должно быть, принадлежит
другому Компоненту, составляющему снежинку. Он опустил глаза и попытался
посмотреть, каким из лучей снежинки является его бывшее тело. Он быстро
нашел его, его волнение усиливалось. Он увидел большой палец левой ноги,
который принадлежал ему - деформированный ноготь в два раза толще, чем
обычно бывает; он повредил его в детстве, ноготь сошел, а потом вырос
деформированным. Хорошо! Это ободряло.

Он попытался почувствовать конкретное тело, которому принадлежал этот
знакомый большой палец.

Ему удалось, но с трудом. Спустя какое-то время, он стал больше
осознавать это тело. Это походило на то, как неврастеник "зацикливается"
на желудке или сердце; но у Тропайла это не было неврозом. Это было
целенаправленным исследованием.

Так как это сработало, он, с некоторой неловкостью, переключил свое
внимание на другую пару ног и мысленно проделал весь путь до головы.

Его охватило смущение.

Впервые в жизни он почувствовал, как это - иметь внутренние органы
совершенно иной формы и по-другому расположенные, поддерживаемые иными
мускулами. Очень слабое ощущение того, как расположены внутренние органы
мужчины, ощущение, которое обычно не анализируется, если только с этими
органами что-нибудь не случается и они не заболевают, это ощущение совсем
не походило на то, которое было внутри женского организма.

И когда он концентрировался на этом ощущении, для него оно не было
слабым фоном. Это удивляло и приводило в уныние.

Он переключил свое внимание в надежде, что ему это удастся. Ему
удалось. С благодарностью он вновь осознал свое тело. Как бы там ни было,
если он предпочитал быть самим собой, он им был.

А другие семь?

Он погрузился в свой мозг, во весь мозг, состоящий из восьми
интеллектов, которые соединились в мозгу Тропайла.

- Есть тут кто-нибудь? - спросил он.

Ответа не последовало, ничего такого, что бы можно было рассматривать
как ответ. Он вслушался внимательнее, но ответа все же не было. Это
раздражало. Это возмутило его так же сильно, как когда-то давно, вспомнил
он, когда он изучал тонкости науки о Дождевых Облаках. У него был Учитель
(он уже забыл его имя), который был иногда недостаточно учтив, заставляя
много работать...

Опять не его память!

Он вернул мысли назад и взвесил то, что узнал. Может быть, думал он,
это и есть частичный ответ. Этих людей, этих семерых не следует
принуждать. Нужно очень осторожно пробуждать их сознание. Когда он делал
такие попытки, они были болезненны. Он вспомнил мгновенную жуткую агонию
своего пробуждения; и их реакция тоже была болезненной.

Более осторожно, готовый к встрече с любыми блуждающими
воспоминаниями, он прочесывал глубины своего, состоящего из восьми частей
мозга, добираясь до спящих участков, слегка касаясь их, анализируя,
просеивая и устанавливая связи, сортируя. Вот воспоминание о старой
ножевой ране, полученной от убийцы-маньяка; это не женщина, которая
наблюдала за Облаками; это мужчина, очень старый. Вот едва различимое
воспоминание о том, как ребенком боялся утонуть. Может быть, это она? Да,
так и есть. Стыкуется с другим воспоминанием: длительный, окольный путь
вдоль реки, по дороге на юг, к солнцу.

Женщина, наблюдатель за Облаками, первой четко обрисовалась в его
мозгу, и с ней первой он начал общаться. Он не удивился, когда узнал, что
раньше ее мучил страх возможности того, что она Волк.

Он связался с ней. Это было почти как волшебство - знать "тайное имя"
человека, чтобы затем подчинить его себе.

Но знание "тайного имени" означало гораздо большее; это было
сущностью, сутью, суммой всех данных и опыта прошлой жизни, недоступных
никому другому - до этого момента.

Когда ее воспоминания пришли в систему в его собственном мозгу, он
мысленно позвал:

- Гражданка Алла Нарова, будьте любезны, проснитесь и поговорите со
мной.

Никакого ответа - лишь слабое волнение.

Он продолжал, мягко, но настойчиво:

- Я хорошо вас знаю, Алла Нарова. Иногда вам приходила мысль, что вы,
может быть, Дочь Волка, но вы гнали эту мысль прочь, потому что знали, что
любите мужа, а Волки, как вы думали, не любят. Вы также любили Облака.
Именно в тот момент, когда вы стояли у Бичи Хед и рассматривали огромное
кучевое облако, вы стали Медитировать...

И так далее, и так далее.

Убеждая ее, он повторял это много раз. Это было нелегко. Но наконец
контакт между ними стал налаживаться. Она начала медленно пробуждаться. Ее
мысли едва заметно звучали в его мозгу. Сначала, как эхо, его собственные
мысли, отраженные, возвращались к нему; мысленно она как бы кивала ему,
выражая согласие:

- Да, именно так.

И затем - ужас, всеобъемлющий страх, приступ истерии.

К Гражданке Алле Наровой внезапно вернулось сознание, и паника
охватила ее.

Она беззвучно рыдала. Вся восьмиконечная фигура в питательном
растворе дрожала и извивалась.

Ужасная буря бушевала не только в ее мозгу, но и в мозгу Тропайла. Но
у него было то преимущество, что он узнал, что она означает. Он помогал
ей. Он сражался за них обоих, утешая, объясняя, успокаивая.

Он победил.

Наконец, тот лучик снежинки, которым было ее тело, успокоился; она
лишь всхлипывала иногда. Буря миновала.

Мысленно он говорил с ней, а она слушала. Она не верила, но выбора у
нее не оставалось. Она вынуждена была поверить.

Опустошенная и безвольная, она, наконец, спросила:

- Что мы можем сделать? Лучше бы я умерла!