Чтение 18–й страницы книги ~Свет былого~

свыкнуться.

Весть о том, что Эстер снова будет видеть - хотя и совершенно
необычным способом, - пришла в день, который был уже расписан Гарродом до
минуты.

Первым в то утро он принимал Чарльза Мэнстона: они собирались
обсудить "широкий круг проблем, касающихся связей с общественностью".
Мэнстон был высок и тощ, с орлиным профилем и небрежно висящими прядями
черных волос. В одежде он отдавал предпочтение сугубо английскому стилю
(вплоть до темно-синих галстуков в белый горошек) и говорил с акцентом,
который Гаррод про себя называл среднеатлантическим. Некогда Мэнстон был
маститым журналистом, а теперь умело и энергично руководил отделом по
связям с общественностью.

- Это продолжается год, если не больше, - сказал он, силясь вернуть к
жизни сигарету с золотым мундштуком. - Общественное мнение восстает против
наших изделий.

Гаррод перебирал газетные вырезки и записи передач, которые положил
перед ним Мэнстон.

- А вы не сгущаете краски? Вы уверены, что существует такой зверь,
как общественное мнение?

- Не только существует, но и очень силен. Поверьте, Элбан. Если он на
твоей стороне - прекрасно, если враждебен - беды не миновать. - Мэнстон
протянул Гарроду листок. - Вот как нас воспринимают, судя по этим статьям.
Почти шестьдесят процентов публикаций направлены против ретардита и
изделий на его основе, еще двенадцать процентов содержать недружественные
намеки. Это как раз то, что мы называем плохой прессой, Элбан.

Гаррод взглянул на таблицу с цифрами, но привычка Мэнстона звать его
полным именем напомнила об Эстер и о сообщении, полученном от Эрика
Хьюберта. Операция прошла успешно, к Эстер снова вернется зрение - если
считать зрением то, что так внезапно предложил хирург.

- Вот более подробная статистика, - продолжал Мэнстон. - Масса
забастовок и других выступлений профсоюзов: они не желают, чтобы на
заводах устанавливали мониторы из медленного стекла. Масса протестов
борцов за гражданские права против решения правительства оборудовать все
виды наземного транспорта контрольными панелями из ретардита. Да еще эта
Лига защиты частной жизни - она только что родилась, но ее влияние растет
с каждым...

- Что вы предлагаете? - перебил Гаррод.

- Придется пойти на расходы. Мы можем развернуть кампанию по
ориентации общественного мнения, но понадобится не меньше миллиона.

Еще минут двадцать Мэнстон развивал свой план подготовительных
мероприятий к проведению такой кампании. Гаррод, слушая вполуха, одобрил
всю программу, и Мэнстон, исполненный благодарности и энтузиазма,
устремился к выходу. У Гаррода осталось впечатление, что, выскажись все
газеты в поддержку ретардита, глава отдела по связям с общественностью все
равно убедил бы его выложить миллион - чтобы удержаться на гребне успеха.
И хотя миллион теперь значит для Гаррода меньше, чем один-единственный
доллар в далеком детстве, он так и не смог до конца преодолеть отношение к
деньгам, воспитанное в нем годами жизни со скрягой-дядюшкой там, в Барлоу,
штат Орегон. Каждый раз, выписывая чек на солидную сумму или утверждая
крупные ассигнования, он представлял лицо дяди, серое от дурных
предчувствий.

Следующей была встреча с Шикертом, главой отделения жидких
светокрасителей. Отделение выпускало тиксотропную эмульсию, состоявшую из
прозрачного полимера и частиц измельченного медленного стекла с периодом
задержки от нескольких часов до недели. Применялась эта краска в основном
архитекторами: ночью покрытые ею здания испускали мягкий, нежный свет. Но
неожиданно измельченный ретардит стал пользоваться большим спросом у
других изготовителей красок. Шикерт предлагал построить новый завод,
который позволил бы увеличить производство ретардита на тысячу тонн в
неделю. И снова Гаррод позволил уговорить себя, меж тем как мысли его были
далеко. Наконец, взглянув на часы, он увидел, что менее чем через час ему
отправляться в Лос-Анжелес, и с облегчением покинул контору.

- Поначалу возможны неприятные ощущения, - сказал Эрик Хьюберт, -
зато миссис Гаррод снова видит.

- Уже! - Гаррод с трудом находил слова, чтобы выразить хаос
завладевших им чувств. - Я... я весьма признателен.

Хьюберт нежно водил пальцем по границе пушистого клина искусственных
волос - парик придавал ему сходство с розовым пластмассовым Мефистофелем.

- Сама по себе операция была несложной, поскольку переднюю камеру
глаза мы предварительно закрыли инертной коллоидной пленкой. Это позволило
удалить сумку хрусталика и сделать прорези в роговице без потери...
Простите, вам тяжело слушать?

- Ничего, ничего.

- Беда нашей профессии - нельзя похвастаться своей работой. Глаз -
удивительно прочный орган, но люди, особенно мужчины, не могут слышать о
подробностях даже самой простой операции. Люди, в сущности, и есть их
глаза. Мы подсознательно ощущаем, что сетчатка - это продолжение мозга, а
потому...

- Могу я увидеть жену?

- Разумеется. - Хьюберт даже не сделал попытки встать со стула и
принялся перекладывать стопки бумаг. - Прежде чем мы пойдем к миссис
Гаррод, я хочу объяснить, что от вас потребуется.

- Не понимаю. - Гаррод ощутил беспокойство.

- Я пытался убедить миссис Гаррод, что гораздо удобнее были бы
ежедневные визиты опытной сестры, сведущей в офтальмологии. Но она и
слышать об этом не желает. - Хьюберт устремил на Гаррода спокойный,
оценивающий взгляд. - Она хочет, чтобы каждое утро диски ей меняли вы.

- О, - Гаррода передернуло. - Что же мне придется делать?

- Ничего сложного, вы отлично справитесь, - сказал Хьюберт мягко, и
Гаррод вдруг почувствовал отвращение к самому себе за то, что позволил
нелепой внешности хирурга повлиять на его, Гаррода, мнение об этом
человеке. - Вот эти диски.

Он открыл плоский футляр и показал Гарроду маленькие стеклянные
пластинки, лежавшие парами. Диски диаметром менее сантиметра с загнутыми
вверх стеклянными хвостиками - крохотные полупрозрачные сковородки. Одни
диски были угольно-черными, другие излучали свет различных оттенков.

Губы хирурга дрогнули в улыбке.

- Не мне объяснять вам, что это за материал. Эти ретардитовые диски
имеют различное время задержки - один день, два или три дня. Один день -
минимальный период, потому что открывать прорези в роговице чаще одного
раза в двадцать четыре часа не рекомендуется. Для замены дисков нужно
смочить глаза вашей жены смесью анестезирующего средства и фиксатора и,
взявшись за выступы, плавным скользящим движением извлечь старые диски и
выдавить на прорези немного защитного геля. Все это сложно лишь на первый
взгляд. Прежде чем миссис Гаррод выйдет из клиники, вы несколько раз
проделаете эту процедуру под нашим наблюдением. Со временем она покажется
вам пустяковой.

Гаррод наклонил голову.

- Так к моей жене вернется настоящее зрение?

- Настоящее. С той, разумеется, оговоркой, что она увидит все на
день, два или три позже - смотря по тому, какими дисками пользуется.

- Хотел бы я знать, как сравнить это с обычным зрением.

- Важнее сравнить это с полной слепотой, мистер Гаррод, - твердо
сказал Хьюберт.

- Извините меня, не думайте, что я не ценю сделанное вами. Это не
так. Как восприняла новость Эстер?

- Прекрасно. Она говорит, что любила смотреть телевизор; сейчас у нее
снова появилась такая возможность.

Гаррод нахмурился.

- А звук?

- Звук можно записать и проигрывать синхронно с изображением, которое
она видит. - Хьюберт заговорил с подъемом. - Подобная операция поможет
многим, и, вполне вероятно, когда-нибудь появятся телестудии, передающие
звук по специальному каналу ровно через сутки после изображения. Тогда
самый обычный стереовизор при пустяковой переделке звукового тракта...

Гаррод отвлекся - он свыкался с мыслью, что его жена снова будет
видеть. Эстер ослепла почти год назад, и с тех пор они проводили вместе
каждый вечер и выходили из дома раз шесть, не больше. Гарроду казалось,
что он столетия просидел в тусклых сумерках библиотеки, пересказывая Эстер
события бесконечных телепередач.

- Какой интересный голос! - говорила Эстер. - Он подходит актеру?

А бывало иначе. Она опережала ответ Гаррода и длинно рассказывала,
каким представляется ей владелец того или иного голоса, а потом требовала,
чтобы Гаррод подтвердил ее правоту. И почти всегда ошибалась - даже в тех
случаях, когда, как подозревал Гаррод, могла бы описать говорящего по
памяти. Она принимала его поправки с благосклонной, слегка печальной
улыбкой, дарующей прощение за то, что он ослепил ее, и прощение это еще
крепче связывало его по рукам и ногам. Иногда же Эстер говорила слова,
нота прощения в которых звенела с устрашающей силой, вызывая у Гаррода
приступ удушья. Вот что произносила она, сияя лицом:

- Уверена, декорации, которые я придумала для этой пьесы, гораздо
лучше тех, что вынуждены видеть зрители.

Теперь, впрочем, Эстер сможет сама дать пищу своим глазам, и он