в его конторе сейчас свободна должность секретаря. Работа эта приносит
малые доходы и сулит еще меньший престиж, и было бы абсурдно просить
принца королевских кровей Саллы согласиться ее принять, но все же это
чистая работа, с прекрасными возможностями продвижения. Она может
послужить трамплином, пока я привыкну к образу жизни в Маннеране.
Поскольку я о другом и не помышлял, то тут же дал свое согласие. Я сказал,
что, несмотря на свое высокое происхождение, в сущности стал совсем другим
человеком. Вся моя аристократичность теперь в прошлом, и с этим уже
покончено, как и с детскими фантазиями.
только от личных достоинств, а не от обстоятельств рождения и связей.
выгоду из своей высокородности, я стремлюсь наживать капитал на том, что
являюсь названым братом дочери верховного судьи порта, а эта связь стала
для меня возможной только потому, что я родился в королевской семье.
Личные же достоинства абсолютно ни при чем!
от своего пристанища свежий след гусениц краулера, глубоко отпечатавшийся
на сухой и хрупкой поверхности красного песка. А сегодня утром, праздно
прогуливаясь возле места, где собираются птицероги, - гонимый, возможно,
каким-то самоубийственным импульсом - я услыхал гудение в небе и, взглянув
вверх, увидел над головой пролетающий военный самолет с опознавательными
знаками Саллы. Воздушные корабли в этом районе нечастая вещь! Самолет стал
снижаться, кружась, наподобие птицерога, но я прижался к изъеденной
ветрами скале и, думаю, остался незамеченным.
могла ехать группа охотников. Самолет мог совершать просто тренировочный
полет. Но, думаю, все-таки я не ошибаюсь. Если и есть здесь охотники, то
охотятся они на меня. Сеть вокруг меня затягивается все туже. Я должен
постараться писать быстрее и более кратко. Слишком многое из того, что мне
нужно сказать, недосказано, и, боюсь, меня найдут, а я еще не закончу свою
исповедь. Стиррон, дай мне хоть несколько недель!
Маннеране. Его юрисдикции подлежит вся коммерческая деятельность в
столице. Если возникают споры между купцами, они обращаются в суд, и
решения суда действительны для представителей всех провинций. Так что
капитан из Глина или Крелла, купец из Саллы или с запада - все они должны
подчиняться решениям, когда стоят перед лицом верховного судьи, без права
апелляции в суд своей родной провинции. Но будь Сегворд Хелалам только
арбитром в купеческих дрязгах, вряд ли он добился бы того влияния, которым
пользовался сейчас. Сотни лет на эту должность возлагались и другие
обязанности, кроме вынесения судебных вердиктов. Только верховному судье
дано право регулировать, сколько иностранных судов, ежегодно заходящих в
гавань Маннерана, скажем, из Глина, либо Саллы, либо Трайша смогут
получить разрешение на торговлю. Благосостояние почти всех провинций
Борсена зависит от решения Сегворда. Поэтому его обхаживают септархи,
наделяют дарами, осыпают милостями и похвалами в надежде, что он разрешит
их провинции послать в Маннеран хоть одно лишнее, незапланированное судно.
экономического фильтра материка Велада, открывая или закрывая рынки сбыта
товаров по своему усмотрению. И делает он это, повинуясь не своим
капризам, а с учетом экономической конъюнктуры и степени интенсивности
перетекания богатств из одной страны в другую. Поэтому невозможно
переоценить значимость его в нашем обществе.
пожизненно. Смещен верховный судья может быть только после сложной и
запутанной, а потому редко применяемой процедуры отзыва с должности. Таким
образом, энергичный судья, такой, например, как Сегворд Хелалам, может
стать более могущественным в Маннеране, чем сам старший септарх. В любом
случае система власти, основанная на правлении септархов, находится в
Маннеране в упадке. Два престола из семи остаются свободными последние сто
лет, если не больше, а те, кто занимают оставшиеся пять, уступили большую
часть своих прерогатив гражданским служащим, став не более чем
церемониальными фигурами. Старший септарх еще сохраняет некоторые остатки
былого величия, но он обязан совещаться с верховным судьей порта по всем
вопросам, касающимся экономики, а сам судья столь часто вмешивается в
деятельность правительства Маннерана, что, по правде говоря, трудно
определить, кто является правителем, а кто - гражданским служащим.
в здание суда подписать контракт на предоставление мне работы. Я, выросший
во дворце, был потрясен видом штаб-квартиры правосудия порта; что меня
поразило, так это не богатство (которого, кстати, и не было), а огромные
размеры.
приземистое, казалось, простиралось на целых два квартала от порта в
сторону центра города. За обшарпанными столами в комнатах с высокими
потолками сидела целая армия клерков, которые корпели над бумагами и
шелестели бланками. Душа моя содрогнулась от мысли, что именно так я буду
проводить все свои дни. Сегворд вел меня по нескончаемому коридору,
принимая на ходу знаки почтения со стороны работающих. То и дело он
останавливался, чтобы с кем-то поздороваться, глянуть на незаконченный
отчет, посмотреть на панель, где отмечалось перемещение каждого судна,
находящегося на расстоянии трехдневного перехода до Маннерана. Наконец мы
вошли в анфиладу прекрасных комнат, расположенных вдали от суеты и
суматохи, которые я только что наблюдал. Показав мне прохладную
великолепную комнату, примыкающую к его кабинету, Сегворд сказал, что
именно здесь я буду работать.
предлагаемого исповедником. Я обязался не раскрывать никому ничего из
того, что узнаю при выполнении своих обязанностей, под страхом ужасных
наказаний. Со своей стороны суд порта обеспечивал меня работой на всю
жизнь, гарантировал постоянное увеличение жалования и различные прочие
привилегии, о каких принцы обычно не беспокоятся.
червем. Как и предупреждал Сегворд, жалованье мое было низким, а ранг в
бюрократической иерархии ничтожным, ответственность же на меня возлагалась
немалая. По сути я был его личным секретарем.
сначала попадали на мой стол. Моя задача заключалась в том, чтобы отсеять
несущественные бумаги и подготовить краткий обзор остальных документов,
кроме тех, которые, по моему мнению, были настолько важными, что их нужно
было переправлять судье. Если судья порта являлся в своем роде
экономическим фильтром материка Велада, я был фильтром такого фильтра,
поскольку он читал только те бумаги, с которыми я считал нужным его
ознакомить. Судья принимал решения, основываясь на тех данных, которыми
именно я его снабжал.
пути к большой Власти в Маннеране.
течение двух лет у меня не было общения с назваными братом и сестрой, а
исповедники не могли их заменить. Я очень мучился от того, что не могу,
как бывало, сидеть допоздна с Халум и Ноимом и что нам теперь не дано
открывать друг перед другом свои души. Ноим был где-то в Салле, и я не
знал точно где, а Халум, хотя и ожидалось, что вот-вот вернется, так и не
появилась ни в первую неделю моего пребывания в Маннеране, ни во вторую.
почувствовав себя плохо из-за сильной влажности и еще от усталости,
вызванной стремлением как можно лучше справляться со своей новой ролью.
Меня отвезли в имение Сегворда. Проходя через центральный зал по пути в
свою комнату, я увидел в его дальнем конце высокую стройную девушку,
закалывающую в свои темные волосы золотистый цветок. Я не мог различить
черты ее лица, но сомнений у меня не было, и я с радостью закричал:
на мой возглас, нахмурилась и... я изумленно остановился. Что означали эти
строго поджатые губы и вопросительно изогнутые брови? Это было лицо Халум
- темные глаза, гордый взгляд, тонкий нос, твердый подбородок, рельефные
скулы - и все же это лицо было каким-то незнакомым. Неужели два года так
сильно изменили ее? Главными различиями между Халум, какой я ее помнил, и
женщиной, на которую сейчас смотрел, были выражение лица, наклон бровей,
трепетание ноздрей, изгиб рта, как будто вместе с этим изменилась ее душа.
Были также и другие, менее значительные признаки, но их можно было
приписать воздействию времени либо слабости моей памяти. Сердце мое
учащенно билось, пальцы дрожали и страшный жар смущения все более
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Андреев Николай
Прозоров Александр