хоть чуточку тепла. Бродячая кошка осторожно кралась вниз по улице -
завидев меня, она наискосок перешла на противоположную сторону и
растворилась во мраке меж двух домов.
города. Раньше я не обратил на это особого внимания, но теперь, когда мне
было совершенно нечего делать, я осмотрелся и заметил, что он выглядит
запущенным и обветшалым - один из тех маленьких умирающих городков, что
обречены на забвение в еще большей степени, чем Пайлот-Ноб. Тротуары
растрескались, и в щелях проросла трава. Давно не крашенные и нуждающиеся
в ремонте дома несли на себе отпечаток времени, а их архитектура, если
только к облику здешних зданий можно было применить это слово, была как
минимум столетней давности. Некогда город был - должен был быть - молодым
и подающим надежды; в те времена наличествовала некая экономическая
причина его возникновения и существования. И причиной этой, я знал, должна
была быть река - в те времена, когда она служила торговой артерией, когда
продукция ферм и фабрик отвозилась на пристань и грузилась на пароходы и
те же пароходы привозили сюда все необходимые товары со всех концов
страны. Но река давно отыграла свою роль в экономике и вернулась к
первобытному состоянию, одиноко струясь по узкой полоске поймы. Железные
дороги, скоростные шоссе и пролетающие высоко над нею самолеты отобрали у
реки все роли - за исключением той изначальной и главной, которую от века
играла она в земной экологии.
общественной жизни, во всем подобной множеству тех мелких заводей, что
лежат в извилистых меандрах, отделенных от главного русла реки. Некогда
многообещающее, может быть, даже важное место; когда-то процветавшее, но
впавшее ныне в нищету, оно упорно цеплялось за крохотную точку на карте
(да и то не всякой карте!), как место обитания людей, так же мало
соприкасавшихся с миром, как и сам город. Мир продолжал идти вперед, но
маленькие, умирающие городки вроде этого отказывались идти с ним вместе;
они отстали, впали в дремоту и, возможно, не заботились больше ни об
остальном мире, ни обо всех его обитателях. Они сохранили - или сотворили
себе, или цеплялись за - мир, который принадлежал им и которому
принадлежали они. Я понял, как мало имеет значения то, что на самом деле
приключилось с этим городом, поскольку сам он больше не имеет никакого
значения. "Жаль, - подумал я, - что такое должно было случиться, потому
что в этих маленьких, забытых и забывавших городках все еще живы редкие
ныне проявления человеческой заботы и сострадания, человеческие ценности,
в которых мир нуждается и которыми мог бы воспользоваться, ибо сам он
давно их утратил".
стаи оборотней, тогда как остальной мир прислушивается к куда более
отвратительному звуку, который может оказаться предвестием громового
раската атомной гибели. И мне почудилось, что из этих двух звуков вой
оборотней может оказаться гораздо более естественным для слуха. Ибо если
провинциализм таких маленьких городков и был безумием, то безумием мягким,
даже приятным, в то время как сумасшествие внешнего мира было лишено какой
бы то ни было доброты.
появится, это будет вполне объяснимо. Мне не следовало обольщаться:
пообещав примчаться сюда, она по зрелом размышлении могла передумать. Я
припомнил, с каким недоверием сам отнесся поначалу к запискам моего
старого друга, хотя у меня было тогда уже гораздо больше причин поверить в
истинность его умозаключений, чем сейчас у Кэти.
вернуться в Пайлот-Ноб, собрать вещи и отправиться в Вашингтон. Причем я
понятия не имел, куда там обращаться. В ФБР или в ЦРУ? И - к кому? У кого
достанет внимания выслушать мой рассказ и не отвергнуть его, как бред
сумасшедшего?
вдоль улицы и надеясь, что вскоре появится Кэти, когда заметил рысившего
по дороге волка.
далекое прошлое и заставляющий при виде волка испытывать смертельный ужас.
Он проявляется в первый же миг при встрече с этим неумолимым врагом,
убийцей столь же безжалостным и ужасным, как сам человек. В этом убийце
нет ничего благородного. Он хитер, коварен, безжалостен и неумолим. Между
ним и человеком невозможны никакие компромиссы, ибо слишком уж древней
является эта вражда.
пробегает озноб, а волосы на голове становятся дыбом.
отвлекаясь по пустякам. Огромный и черный - или, по крайней мере,
казавшийся черным в ночи - он вместе с тем производил впечатление
изможденного и голодного.
способный послужить оружием, - лежавшую на скамейке бейсбольную биту,
брошенную барменом. Нагнувшись, я подобрал ее. Она оказалась довольно
увесистой и хорошо сбалансированной.
вышагивали один за другим с раздражающей самоуверенностью.
волк остановился и повернулся ко мне.
Однако эта мысль даже не пришла мне в голову. Это дело касалось лишь меня
и троих волков - нет, не троих, ибо из мрака выступали на улицу все новые
и новые.
волками, родившимися и выросшими на этой честной земле. Они ничуть не
реальнее, чем пойманный мною на удочку морской змей. Это были те самые
создания, о которых я узнал из рассказа Линды Бейли; те, чей вой донесся
до меня прошлой ночью, когда я вышел подышать перед сном. Линда Бейли
называла их собаками, но собаками они не были. Они являлись древним
страхом, уходившим корнями в первобытные времена, ужасом, который, пройдя
сквозь бесчисленные столетия, материализовался и обрел плоть.
маневр: они подходили и, поравнявшись с первым, поворачивались мордами ко
мне. Когда к ним присоединился последний, они уселись - как по команде, в
ряд, в одинаковых позах, прямо, но удобно, аккуратно выставив лапы перед
собой. Высунутые из полуоткрытых пастей языки свисали набок, и мне было
отчетливо слышно негромкое, ровное дыхание. И все они пристально
разглядывали меня.
слишком много. Если они кинутся на меня - то разом, все вместе, как делали
они вместе и все остальное. Бейсбольная бита, если ею хорошенько
размахнуться, - оружие смертоносное, и я знал, что прикончу нескольких, но
никак не всех. Возможно, я сумел бы подпрыгнуть и ухватиться за
металлический кронштейн, на котором раскачивалась вывеска, но я не был
уверен, выдержит ли он мой вес. Он и так уже наклонился, и вполне
возможно, что удерживающие его болты или шурупы вырвутся из прогнившего
дерева даже при незначительной дополнительной нагрузке.
когда снова взглянул на них, то увидел перед их строем маленького
остроголового уродца.
вам там, на реке, бить меня веслом.
Если бы не правила...
установили их.
крючка?
мне. Я чувствовал, что им было все равно - броситься на меня или
удалиться.
рыцарства.
понимая, что он и так все скажет. Уродец ждал, что я примусь
расспрашивать; его все еще жег тот удар гребком, и он был готов на все,
лишь бы я как следует попался на удочку.
очередь, я тоже ждал, покрепче стиснув рукоять биты. Необыкновенно
довольные волки молча сидели и улыбались.
пробовавший.
находился вне пределов досягаемости бейсбольной биты.