читатель, в экономике и финансовых делах разбираемся лишь с помощью здравого
смысла, а в тонкостях "не компетентны". Моя логика (может, и ваша) проста и
прозрачна, она Далем сформулирована как народная мудрость: "Рубль - ум, два
рубля - два ума, без рубля - без ума". Казалось бы, как просто. Но к этому
надо еще добавить и "обратную зависимость": "Будет ум - будет рубль, не
будет ума - не будет рубля". Теперь о "деньге" хватит.
наши тонкие шеи? Давайте признаемся себе: мы сами. Воистину, точно по
Овидию: мы страдаем от ран, нанесенных себе собственным оружием. Но самое
печальное то, что завтра - если нам завтра придется идти на новые выборы -
мы с вами, как слепые с поводырями, отправимся с листочками в руках к урнам
и сделаем то же самое. Если поведет нас не умная Джойка с профессиональным
глазником на поводке. Как нам обрести если не прозорливость, то хотя бы не
утратить то зрение, которое есть сегодня?
разрешить): почему, принимая огромное количество решений, как политических,
так и финансовых, наши властители хоть и мажут часто мимо, но иногда все же
попадают в точку, проявляя грамотность и, бывает, мудрость.
великого Всеволода Мейерхольда, точно заметившего, как может только режиссер
и актер: "Остановившиеся часы, выброшенные на помойку, два раза в сутки
показывают правильное время" [5].
в Думе сидят вполне нормальные люди, не с луны сваливши-еся, не старцы и не
юноши. Дееспособный народ, о котором не скажешь: первую половину жизни мы
страдаем от глупости, а вторую - от ума. Они-то как раз посередине, от чего
ж они маются?
поймет, что я имею в виду, ссылаясь на Христа: "И так всегда: как хотите,
чтоб с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними, в этом закон и
пророк".
"Комсомольской правды") я заехал на мясокомбинат где-то в Сибири. И запомнил
этот визит на всю жизнь. Было это в 1967 году. Писать об увиденном я тогда
не стал, понимая, что цензура легко найдет подтекст и запретит публикацию. А
стал я свидетелем трагического (и в высшей степени нравоучительного)
зрелища: меня пригласили в цех забоя (так он назывался рабочими).
рабочие готовились к приему баранов - точили ножи. Бараны - несколько тысяч
- толпились в загоне и громко блеяли, предчувствуя неизбежный конец.
Наконец, широкая дверь загона открылась, но ни один баран не сдвинулся с
места. Когда стало ясно, что добровольно они в цех не пойдут, к ним в загон
запустили старого козла, которого сочувственно называли Сусанычем (в честь
Ивана Сусанина). На комбинате Сусаныч работал штатным водилой. Поверьте,
читатель, что никакого удовольствия от собственного рассказа и его
продолжения я не испытываю и вы тоже не испытаете. Но не каждому журналисту
выпадает счастье (мне оно сейчас не выпало) писать о чем-то возвышенном и
красивом.
проник в самую гущу баранов, покрутился там, о чем-то сладко поблеял, и,
представьте, явилось чудо - бараны повалили в цех забоя. Они так торопились,
что шли двумя этажами - по спинам своих же соплеменников. Такое дружное и
страстное желание умереть лично я предпочел бы увидеть не наяву, а во сне
или в фильме "Праздник святого Йоргена".
пробирается назад, как будто он (единственный) понял, куда их гонят. Я тут
же обратился к бригадиру: прошу вас, просто умоляю вернуть этого барана из
цеха! А про себя подумал, что, может, этот баран их будущий Моцарт или
великий правозащитник. Пусть он продолжает жить, хоть и в загоне.
музеев не держим.
две детали все же упомяну, тем более что в них вся суть моего повествования.
Именно в этот день был последний выход на арену водилы Сусаныча. То ли козел
обленился, то ли закончился его контракт и ему пришла пора уходить на
"заслуженный отдых".
так, чтобы он не сразу умер, а помучился. Сусаныч сообразил, что ему
предстоит. Старый козел очень громко закричал, словно передавая по "бараньей
трансляции" предупреждение всем последующим водилам. Заработали ножи, и
через какое-то время козел умер в страданиях.
в большой столовой миске сидит маленький козленочек, который должен заменить
предшественника. Вид у него был безучастный, спокойный, он привыкал к запаху
крови и душераздирающему блеянию. Что с него взять, если он козел?
что Дума утвердила молодого премьера, около года до этого посидевшего
"сусанчиком" в правительственной миске.
обвинение, нотариат, юрисконсульство? Ошибаетесь. И не гадайте. Впереди -
небо! Самое начало пятидесятых годов: ровно сотня выпускников, названная
впоследствии "черной сотней", отправлена военкоматом на трехмесячные курсы в
Аткарское авиационное училище. Какой будет толк от юриста без штурманского
образования? Ползать он будет, а надо научиться летать: разве нет в этой
логике истинно государственного подхода к проблеме?
взял перо в руки: надеюсь, мой выбор темы окажется актуально-способным.
Итак, в один прекрасный день наша юридическая эскадрилья получила
предложение от командования вручить свою жизнь кусочку "мануфактуры", как
точно выразился один из нас. Добровольцами из сотни курсантов стали ровно
двадцать восемь человек, немедленно названные "панфиловцами". Кто забыл,
тому напомню: именно столько было солдат в повести Александра Бека,
героически погибших при защите Москвы. Весьма лестная для нас - камикадзе -
аналогия и перспектива, не так ли? - всем остальным по эскадрильям на
зависть. Опускаю подробности, связанные с нашим военно-штурманским бытом.
прыгнули с трехметровой высоты в песок, чтобы ощутить жесткость приземления
с помощью нашей "мануфактурочки" по имени "ПД-48" (десантный парашют: четыре
угла у купола, четыре стропы в руках у нас). Ощутили: жестковато, но не
смертельно. Вскоре мы оказались на аэродромном поле, причем полностью
экипированные: в шлемах, с двумя парашютами (основным на спине и запасным на
пузе), да еще в кирзовых сапогах с двумя плотными портянками (чтобы уберечь
обувь при динамическом выхлопе парашюта от самостоятельного полета в
открытом космосе).
"слабаков", причем усиленным пайком, как гусей перед забоем: дополнительная
порция масла, четыре кусочка сахара (вместо двух), а после экзекуции все
наши оставшиеся на земле (живыми!) курсанты добровольно пожертвовали
камикадзе свои обеденные компоты, но не в натуре, а с торжественным спичем:
естественно, только вернувшимся на землю невредимыми и, тем более,
покалеченным; и присягнули: клянемся!
последний путь. Просто так наш инструктор-майор отпустить не мог: как же не
поиздеваться, тем более что вся наша эскадрилья стояла четким каре подле
нас. Дело понятное и простимое. Минуты перед посадкой в "литушку". По нашим
лицам (чувствую и вижу) вымученные "беззаботные" блуждающиеся улыбки: а с
чего, собственно, волноваться, если мы не первые, не последние? Майор без
единой улыбки произносит напутственную речь. Прохаживая перед строем с
руками, не по-армейски сложенными за спиной, говорит (вспоминаю не дословно,
но близко к реальности):
на фиг не нужны). А потому ваша жизнь теперь будет зависеть не от случая, а
от собственных действий. Прыгать будете друг за дружкой и по весу: тяжелые -
первые, за ними легкие. Вопросы есть? Вопросы есть (хотя у каждого из нас
кляп во рту): почему по весу? Отвечаю: тяжелый в полете догоняет легкого и
садится на купол и "гасит" его. А зачем вам такой чирий на шею? Правильно
понимаете. Оторвавшись от самолета, вы считаете про себя так: один-и, два-и,
три-и, четыре-и (получаются ровно четыре секунды), после чего дергаете
кольцо, которое у каждого на груди слева, а на кольце уже лежит рука, но
чтобы случайно или со страху не дернуть раньше времени, ладонь - под мышку!
Отсчитали до "четыре-и", переводите ладонь на кольцо и - с Богом".
на лекции в институте, проходит слева-направо и наоборот, после чего
спокойно изрекает: "Если основной парашют не открывается, вы без паники
дергаете кольцо запасного. Ясно? Но если и второй не открывается, у вас...
(он делает типичную драматургическую выверенную паузу) есть два варианта
выхода из положения. Первый: приходите ко мне на склад, и я меняю вам
парашюты. Второй вариант (делает очень долгую паузу): дергаете себя именно
так: за "это самое", по тому что "оно" вам уже не понадобится. Вопросы
есть?"
до "четырех-и" и не дернул за кольцо: такого блаженства от свободного полета
Сертаков Виталий
Перумов Ник
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Орловский Гай Юлий