показалось, что в этот момент Сталин был чем-то недоволен, озабочен,
вследствие, может быть, напоминания о сорок первом годе или замечания о том,
что замедлились действия наших войск против окруженной группировки Паулюса,
- и пойманный им взгляд Сталина, когда приблизился он, был холодно
сосредоточен, со спокойной твердостью не выпуская Бессонова.
Бессонову, а к самому себе, в раздумье, как на точных весах взвешивая слова.
- Главная задача полководца - узнать в лицо и изучить противника.
Подготовить и выждать момент. Натренировать мускулы. Внезапно нанести удар.
И одержать победу.
оспинках лицо на миг стало удовлетворенным.
подчеркнув слова. - Трусы и малодушные скептики, товарищ Бессонов. А такие
еще есть, к сожалению.
разговор, подошел к письменному столу в конце кабинета, снял телефонную
трубку, но, поперхав, покашляв, замедленно опустил ее на рычаг. Потом минуты
две равнодушно стоял к Бессонову боком, точно забыв о его присутствии; затем
темно-смуглая, покрытая золотистыми волосами, небольшая его рука со стуком
выбила пепел из погасшей трубки; он раскрыл на столе коробку с папиросами,
нажимами пальцев стал ломать папиросы над пепельницей, крошить в трубку
табак.
взглянуть на нового командующего, и остался не очень доволен мной, - подумал
Бессонов. - Что ж, значит, мое назначение на армию по совету Рокоссовского
было случайным...".
затянувшейся паузы заговорил очень тихо:
академии... Это известный факт. Знакомы вы были с неким генералом Власовым?
с чем он вспомнил об этом?"
работников Генштаба об июньских событиях на Волховском фронте, о трагедии
2-й ударной армии, в которой служил его сын, пропавший без вести. - Был
знаком, - повторил Бессонов. - Учились в академии в одно время...
чересчур обидчив?
ни с кем не общался, как я помню.
очень застенчивым в бою, как тот ермоловский генерал. Это так?
приходилось встречаться с Власовым на фронте, - ответил вполголоса Бессонов.
- Одно знаю твердо: в академии он ничем особенным не выделялся - был
человеком средних способностей.
- с раздражением проговорил Сталин, - пошел в услужение к немцам. По вине
этого застенчивого генерала шесть тысяч из его армии погибло, восемь тысяч
пропало без вести. По-моему, товарищ Бессонов, в плен часто попадают
политически и морально нестойкие элементы. В какой-то мере недовольные нашим
строем... За некоторым исключением. Согласны?
вести, попал в плен!.. Почему Сталин заговорил об этом?" - опять подумал
Бессонов, ощущая толкнувшуюся ожогом боль в ноге и испытывая непреоборимое
желание вытереть жаркий пот с висков.
сыне, о его жизни или возможной смерти, Бессонов навел справки о 2-й ударной
армии, о вышедших из окружения, но избегал затрагивать этот вопрос даже в
разговоре с женой, не теряя надежды. Смерть или плен Виктора, его
кончившиеся со смертью либо начавшиеся в плену страдания измерялись в
сознании Бессонова иными категориями - смыслом его, Бессонова, жизни,
смыслом его запоздалой любви к сыну, смыслом жизни жены, верой в то, во что
он верил и хотел верить. И та краткая встреча в подмосковном госпитале перед
отъездом Виктора на фронт, приблизившая к нему сына до пронзительной
нежности, и те патроны, посыпавшиеся из кармана новенького комсоставского
плаща, и его неумелое курение, и смех, и его стремление воевать вместе с
друзьями по училищу - все помнил Бессонов, как в одном и том же
повторяющемся сне.
состояние бессилия, знал, что такое общая подавленность в окружении, которая
возникает подобно эпидемии ветряной оспы, но знал и видел также, как
лейтенанты, недавние мальчишки, ни разу не брившиеся командиры рот и
батальонов, в силу многих причин потерявшие нити управления, сколачивали в
обстоятельствах безвыходных группки солдат и с последней отчаянной яростью
прорывались из сжатого кольца или же гибли перед заслонами танков, и он
представлял это ясно, и он не сомневался, что тот, по-новому увиденный им
Виктор должен был в положении разгрома армии прорываться так...
губы невозможно было разжать, а эта неопределенная боль в замлевшей от
долгого стояния ноге расползалась все упорнее, все сильнее к бедру,
надавливала там раскаленными скребущими лапками; он вспомнил о палочке,
оставленной тем вежливым лысым человеком в приемной, почувствовал желание
сесть, но в то же время знал, что не сделает этого. И выговорил наконец:
но у меня, как у отца, нет оснований, товарищ Сталин, подозревать его в
предательстве, если он и попал в плен.
надоевшее ему существо, оттолкнул ее далеко в сторону - это было признаком
подавляемого неудовольствия, чего не мог знать Бессонов, - и прошелся по
кабинету; матово-смуглые его веки сузились.
думал о том, о чем вы подумали, товарищ Бессонов. Имел в виду совсем другую
фигуру. Думаю, что корни предательства всегда уходят в прошлое. У молодых
прошлого нет, - сказал Сталин.
тока от голени к бедру, горячие струйки пота поползли под мышками; и он
подумал некстати: "На палочку бы сейчас опереться".
гнилую сущность. Ни в академии, ни в армии... - проговорил Сталин, и режущий
холодок его взгляда коснулся лица Бессонова так, что хотелось провести по
щекам рукой, чтобы снять с кожи этот металлический холод. - Разве не верно,
товарищ Бессонов?
представить обстоятельства, при которых Власов попал в плен, я это объяснял
животной стороной человеческого падения. Но сближение с немцами... Это
считаю уже шагом политическим...
Сталина о военнопленных, Бессонов отвергал, не соглашался со всем тем, что
могло лечь тенью на судьбу сына, не веря в его слабость, в его малодушие. В
списках шестнадцати тысяч, вышедших из окружения, Виктор не значился. Опыт
Бессонова, однако, отрицал розовую наивность, бездоказательную уверенность в
том, что трагедия целой армии обошла сына стороной. Он по-прежнему допускал,
что в сложившихся обстоятельствах Виктор не избежал плена вместе с другими,
но, как это ни было тяжело, все больше утверждался в мысли, что сын погиб в
дни попытки прорыва из окружения 2-й ударной армии. Это больше походило на
правду.
толчком, вызвавшим вдруг любопытство Сталина к генералу Власову.
секретных документов. Измена Власова в июне сорок второго года не являлась
изменой армии, до последнего сражавшейся под деревней Спасская Полисть, -
остатки дивизий с боями вырвались из кольца. Измена Власова была трусливым
предательством одного генерала, ночью тайно бросившего штаб и пришедшего в
занятую немцами деревню Пятница со словами страха и унижения: "Не стреляйте,
я генерал Власов". Он спасал свою жизнь, которая с той минуты стала смертью,
ибо всякое предательство - это духовная смерть. Но предательство Власова и
неудача окруженной армии не на главном направлении не меняли, конечно,
положения на всем советско-германском фронте. В то время серьезнейшая
опасность была на юге, и Сталин, занятый южными фронтами, где немцы
готовились нанести главный удар, не хотел сосредоточивать внимание на
событиях под Волховом. Когда же в дни начавшегося большого успеха трех
фронтов под Сталинградом, в дни нашего ноябрьского контрнаступления снова
мелькнула в разведсводках фамилия генерала Власова, Сталин пережил прежний
гнев и, неуспокоенный, представлял, что мог чувствовать теперь Власов там, в
тылу у немцев, при сообщении об успехе Красной Армии. И, вернувшись к
прошлому по ходу навязчивых воспоминаний, Сталин ждал, чтобы Бессонов,
когда-то знавший бывшего командующего 2-й ударной армией по учебе в
академии, этот немолодой, отдавший военной службе много лет генерал,
определил то заметное в душевных проявлениях изменника, чуть пробивавшиеся в
давние годы корешки, которые объяснили бы настоящее Власова. А это Сталин
хотел знать твердо.
прямого неудовлетворения; с вялой неспешностью прошел по ковровой дорожке из
конца в конец кабинета и оттуда сказал еле разборчивым голосом:
вы иногда высказываете свою... особую точку зрения на разные события. Как
насчет этих военнопленных, например. Соответствует действительности это