прелести. Гукановой постоянно не везло. То дочь ее с третьего захода не
поступала в МГУ на физфак, то случалось еще что-нибудь понепристойнее. И
было непонятно -- то ли из-за неудач ее характер сделался таким, то ли из-за
характера ее постоянно преследовали неудачи, но, в любом случае, перед
зимней сессией от нее ушел третий по счету муж.
больших чисел. Она не помнила в лицо ни одного студента.
беспощадно. На зачетной неделе она устроила коллоквиум и, несмотря на
хороший исход, сделалась злой, как гарпия. Она посчитала, что "хоры" и
"отлы", полученные на коллоквиуме, -- не что иное, как случайность,
результат ее недосмотра и упущений. После коллоквиума Гуканова пригрозила,
что в сессию многие попляшут, особенно те, кто получил положительные оценки.
знать, что бесподобные сдвиги группы -- дело рук Знойко. В благодарность за
возвращение себя к жизни он натаскал 76-Т3 по всем разделам математики
настолько здорово, что многие сами удивлялись своим успехам. В неслыханно
короткий срок Дмитрий Васильевич вдолбил в головы студентам весь курс. Ему
бы работать в детском саду -- он на пальцах объяснял такие сложные функции и
ряды, какие Гуканова с трудом доводила до студентов графически. Не забывал и
про английский. Если выдавалась свободная минутка, он от души предлагал
помощь. От нее было трудно отказаться, делалось неудобно, словно ему в
обиду.
все до единого лекционные проступочки подначальных. Если число отметин
против фамилии переваливало за десять, то четверка по предмету становилась
нереальной. Такую Гуканова установила меру. Ну, тройка так тройка -- Бог с
ней. Хорошо бы только это. Но с тройкой по математике Зингерман не допускал
к теоретической механике, а двойка по термеху -- это полная бесполезность
разговоров с деканатом о стипендии. И апеллируй потом хоть к Всевышнему -- в
следующем семестре диета неминуема и разгрузка вагонов в товарной конторе
гарантирована.
знаниями. Против них Гуканова оказалась недееспособной. Из воды высшей
математики группа вышла как никогда сухой.
История с философией
Решетнев, не просыпаясь, вогнал стопорную кнопку по самое некуда.
включил свет. Ему ничего не оставалось, как ахнуть -- на часах было почти
восемь!
-- с чувством, с толком, но без всякой расстановки высказал он Мурату,
стягивая c него одеяло.
циферблат и как ни в чем не бывало произнес:
год подряд, и никто еще в точности тебе ни разу не ответил. Неужели трудно
сделать соответствующий вывод?! Фигура ты вполне сформировавшаяся и, я
думаю, способная на необширные обобщения, -- пристыдил его Гриншпон. -- Где
зубная паста?
-- Миша был автором открытия, суть которого сводилась к следующему: из
любого сколь угодно сдавленного рядовым потребителем тюбика можно извлечь
еще как минимум три порции пасты. Это не мелочность, а хозяйственность,
уверял Гриншпон, хозяйственность, с которой начинается бережное отношение ко
всему государственному имуществу. Сожители соглашались, что да,
действительно, большое начинается с пустяков, но в то, что оно может
зародиться из фокусов с тюбиком, им не очень верилось.
-- сказал Рудик.
зарядку. Раньше Мучкин занимался физическими упражнениями у себя в 540-й, но
Фельдмана быстро вывели из себя метрономические громыхания атлета о пол, и
он стал подсыпать кнопки. Мучкину было не с руки выколупывать их из пяток, и
он стал холить свою фигуру на скользком кафеле умывальной комнаты.
Неимоверным усилием воли они заставили себя пройти перед самым носом
преподавателя прогулочным шагом -- ведь когда бегут, значит, опаздывают, а
если идут спокойно, значит, успевают. Так, по крайней мере, считали
некоторые преподаватели. В том числе и лектор по философии Золотников.
идеализма, как в аудиторию ворвался Артамонов.
обратился к нему Золотников. По субботам он был склонен к минору.
неоднократно приходилось дежурить в общежитии номер два, и проживающие там
давно примелькались ему. -- А что, -- посмотрел он в окно, -- через нашу
спортплощадку уже троллейбусную линию протянули?
отмазка:
Если бы не подсказка с верхнего ряда, он так и не вспомнил бы, с кем спал
минувшей ночью.
пытаясь по лицам угадать, что здесь произошло до него и как вести себя
дальше. Но недаром говорится, что друзья познаются в беде. В учебное
помещение бесшумно вошел Нынкин и тихо, словно со сна, произнес:
стоящего, как в ступоре, Пунтуса, спокойно прошел на свое любимое место у
батареи отопления.
классовым корням идеализма. Но, видно, сегодня ему было не суждено
высказаться по этому вопросу -- на пороге возник Решетнев.
городе больше нет, -- предложил варианты Золотников.
руку, попросил тишины:
немножко изучали физику и наверняка должны знать, что собственное время,
отмеряемое движущимся телом, всегда меньше, чем соответствующий ему
промежуток времени в неподвижной системе координат. Относительность. Поэтому
мои часы, когда я иду, а вы меня ждете, должны всегда немного отставать.
вас на лекции в последний раз. А во-вторых, уважаемый, все, что вы мне
нагородили, имеет место только при скорости света. А вы плелись под окном
как черепаха. Садитесь, релятивист!
даже какое-то время преподавал ее. В те горячие годы он рвался к истине, как
абсолютно черное тело, поглощая на ходу все добытое человечеством в этой
области. Но истина ускользала, терялась. Асимптотическое приближение к ней
Золотникова не устраивало, и тогда он взялся познать мир логически, решив по
неопытности, что так будет гораздо проще. Он забросил физику в самый пыльный
угол и с головой ушел в философию. Истина вообще скрылась из виду. С тех пор
Золотников стал относиться к жизни с юмором, что было на руку студентам. Из
педагогических систем он стал предпочитать оптовую. Заниматься людьми
поштучно, решил он, -- удел массажистов. Стоит ли напрягаться, если у нас в
стране от идеализма, как от оспы, все население привито с детства. Более
того, человек у нас уже рождается материалистом, генетически, так сказать,
наследует первичность бытия.
Золотникову выпустить совместно учебник, намекнув на обширные связи в
издательстве. Золотников согласился на соавторство. Причем не раздумывая. Он
знал, что студенты в учебниках читают только курсив, и то если он помечен
какой-нибудь сноской типа - курсив мой. Но он не знал, насколько тертым был
этот калач Малинский.
ферм считалась классической. Перед войной по его проекту был построен
железнодорожный мост через Десну, который во время оккупации смогла
подорвать с десятого раза только сводная партизанская бригада. За каждую
неудачную партизанскую попытку Сталин дал Малинскому по году. После