переодетые маркизами.
и обычаев сегодняшнего Парижа, а обладатели этих нравов и создатели этих
обычаев сидели тут же, в ложах и на сцене. Партер грохотал и мог тыкать в
них пальцами. Он узнал салонных бар, которых бывший обойщик осрамил при всей
честной публике. В ложах тревожно перешептывались: в публике побежал слух,
что Като-это, несомненно, Катерина Рамбуйе, а Мадлон - это Мадлена Скюдери.
Его идиотский парик был так велик, что концы его при поклонах подметали пол,
а на макушке сидела маленькая, как шиш, шляпа. На штанах были запущены
чудовищные кружева на коленях. Лжевиконта Жодле играл старик Жодле, и оба
комика только что не кверху ногами ходили, потешая публику, отпуская ряд
двусмысленнейших во всех отношениях фортелей. Прочие актеры им в этом
соответствовали, в том числе и мадемуазель Дебри, игравшая роль Мадлоны,
дочки Горжибюса.
ведь это же лакеи?! Конечно, лакеи, но у кого же они переняли эти манеры?..
Осмеял! Осмеял! Осмеял до последней ленты костюм, и эти стихи, и чопорность,
и фальшь, и грубость в обращении с низшими!
ложе сидящую впереди своей свиты уважаемую госпожу Рамбуйе. Почтенная
старуха, как всеми было замечено, была зелена от злобы, она прекрасно
раскусила пьесу. Да и не она одна! Какой-то старик из партера закричал среди
действия:
близко от рядов самих драгоценных, что паника началась немедленно, причем
первым покинул войско Рамбуйе один из вернейших ее поклонников и
знаменосцев, бросивши врученное ему знамя прямо в грязь. Дезертиром стал не
кто иной, как поэт господин Менаж.
зашептал:
сознаться, что занимались мы в салонах порядочной ерундой!
сильная и что вообще он все это предвидел...
пропали в шуме карет.
фонарем в руках, покашливая от ноябрьской сырости, стремился к Мадлене. Его
манил огонь в очаге, но больше манило другое. Он спешил увидеть сестру и
воспитанницу Мадлены, Арманду Бежар, ту самую Мену, которая шесть лет назад
играла Эфира в Лионе. Теперь она превратилась в шестнадцатилетнюю девушку.
Мольер спешил увидеть Арманду, но болезненно морщился при мысли о глазах
Мадлены. Эти глаза становились неприятными всякий раз, когда Мольер вступал
в оживленную беседу с кокетливой и вертлявой Армандой.
с госпожою Дебри, а теперь в Мадлену как бы вселился бес!
Господин Мольер! Шепните нам, нас никто не слышит, сколько вам лет? Тридцать
восемь, а ей-шестнадцать! И, кроме того, где она родилась? Кто ее отец и
мать? Вы уверены в том, что она сестра Мадлены?..
Значит, не стоит и заговаривать на эту тему. Можно поговорить о другом.
Например, о той ошибке, которую Мольер допустил в "Драгоценных", затронув
бургонских актеров:
язвительно,-ведь они одни только и умеют читать стихи!
человек другой школы и сам эту школу создает, а Монфлёри уж вовсе не такой
плохой актер, как Бержерак это утверждал. Пути бургонцев и Мольера разные, и
не следует бургонцев затрагивать, тем более что такими выходками, как в
"Драгоценных", ничего доказать нельзя, а ссориться со всеми крайне опасно!
парижских властей о том, что пьеса его "Смешные драгоценные" к дальнейшим
представлениям воспрещается.
сделать?..
можно предсказать, ему придется часто испытывать. Описывать его состояние не
стоит. Тот, у кого не снимали пьес после первого успешного представления,
никогда все равно этого не поймет, а тот, у кого их снимали, в описаниях не
нуждается. Но все-таки, кто же это сделал? Неизвестно. Говорили, что добился
запрещения какой-то видный и сильный посетитель салонов типа салона госпожи
Рамбуйе. Во всяком случае, надо отдать справедливость драгоценным: на удар
Мольера они ответили очень мощным ударом.
спасти пьесу. Было только одно лицо во Франции, которое могло исправить
положение. Только у него можно было найти защиту в этом каверзном случае,
ибо это лицо бесстрастно и беспристрастно и защищено от влияния каких бы то
ни было литературных партий. Но увы! Этого лица тогда, как назло, не было и
Париже.
И тут же набросал в голове черновик защитительной речи:
веселая комедия... Ваше величество, как человек, обладающий исключительным
вкусом и тонким пониманием вещей, без сомнения, разрешит этот забавный
пустячок!.."
директор Малого Бурбона предпринял и ряд других действий. Произошло
совещание с Мадленой, забегала встревоженная труппа, де Мольер куда-то
поехал наводить справки и кланяться, а вернувшись, решил прибегнуть еще к
одному способу, для того чтобы вернуть пьесу к жизни.
под давлением силы, прибегает к умышленному искалечению своего произведения.
Крайний способ! Так поступают ящерицы, которые, будучи схвачены за хвост,
отламывают его и удирают. Потому что всякой ящерице понятно, что лучше жить
без хвоста, чем вовсе лишиться жизни.
никакие переделки в произведении ни на йоту не изменяют его основного смысла
и ничуть не ослабляют его нежелательное воздействие на зрителя.
сцену, а кроме того, прошел пером и по другим местам пьесы, портя их по мере
возможности. Первая сцена была необходима, и удаление ее снизило качество
пьесы, но ничего не изменило в основном ее стержне. По-видимому, в этой
сцене заключались данные, говорящие о том, что Като и Мадлон- парижанки, а
цель автора была в том, чтобы успокоить цензоров, подчеркнув то
обстоятельство, что Като и Мадлон-не парижанки, а провинциалки, недавно
приехавшие в Париж.
что-то неслыханное. Не только в самом городе, но, будто бы, на пятьдесят лье
в окружности только и говорили, что о "Смешных драгоценных". Слава
постучалась в дверь господина Мольера и прежде всего приняла облик некоего
литератора Сомеза. Тот бушевал в салонах, доказывая, что Мольер-
просто-напросто плагиатор, а кроме того, пустой и очень поверхностный
фарсер. С ним соглашались.
которой осмеивались люди высшего круга-посетители салонов. В то время когда
парижане кипели, обсуждая новинку, книгопродавец де Люинь явился в театр и
покорнейше попросил предоставить ему копию рукописи, каковая ему
предоставлена не была. Словом, каждый работал в своем направлении, и в конце
концов хитрая механика Мольера дала хорошие результаты.
сослался на то, что будет искать защиты у короля, и недели через две комедию
разрешили к представлению, но с исправлениями.
фразу:
2 декабря состоялось второе представление, и театр, дававший при
обыкновенных сборах примерно четыреста ливров в вечер, дал в этот вечер
тысячу четыреста ливров. Дальше пошло так же. Мольер стал давать
"Драгоценных" в комбинации либо с корнелевскими, либо со скарроновскими
пьесами, и каждый раз с аншлагами.
писал, что пьеса-пустая и балаганная, но, нужно признаться, очень смешная:
Контровский Владимир
Панов Вадим
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Свержин Владимир