Чтение 18–й страницы книги ~Монсеньор Кихот~

- В университетском городке, - пояснил Санчо, - всегда много приезжих.

- И заведение такое чистенькое. Когда мы поднимались на третий этаж, вы
заметили, что возле каждой комнаты лежит кипа свежего белья? Они, должно
быть, меняют белье каждый вечер после сиесты. Мне понравилась и эта их
поистине семейная атмосфера: когда мы приехали, вся прислуга сидела за
ужином, а patrona во главе стола разливала суп. Право же, точно мать с
дочерьми.

- Она была прямо потрясена, когда увидела монсеньера.

- А вы заметили, что она забыла дать нам заполнить ficha? Все ее мысли
были о том, как бы поудобнее нас устроить. Меня это очень тронуло.

В дверь постучали. Вошла девушка с бутылкой шампанского в ведерке,
наполненном льдом. Она нервно улыбнулась отцу Кихоту и поспешно вышла из
комнаты.

- Это вы заказали, Санчо?

- Нет, нет. Я не слишком благоволю к шампанскому. Но так уж заведено в
этом доме.

- Может быть, нам следует выпить немного, чтобы показать, что мы
оценили их любезность.

- О, они все равно включат это в счет. Как и свою любезность.

- Не будьте циником, Санчо. И девушка так мило нам улыбнулась. Это
улыбка не за деньги.

- Ну, если хотите, я откупорю бутылку. Шампанское, конечно, не сравнить
с нашим ламанчским вином.

И Санчо, повернувшись спиной к отцу Кихоту, чтобы не выстрелить в него
пробкой, вступил с ней в долгую борьбу. А отец Кихот, воспользовавшись
этим, принялся обследовать комнату.

- Какая прекрасная идея! - воскликнул он. - У них тут ванна для ног.

- Какая ванна для ног? Вот чертова пробка - не желает вылезать.

- Я вижу, у вас на постели лежит книжечка Маркса. Можно я возьму ее
почитать перед сном?

- Конечно. Это "Коммунистический манифест" - я как раз советовал вам
взять эту книжку. Ее куда легче читать, чем "Капитал". Они, видно, не
хотели, чтоб мы пили это шампанское. Чертова пробка не желает вылезать. Но
денежки с нас они все равно за него возьмут.

Отца Кихота всегда интересовали детали. В исповедальне его так и
подмывало задавать излишние и даже не имеющие отношения к исповеди
вопросы. Вот и сейчас он не удержался и вскрыл квадратный конвертик,
лежавший на ночном столике Санчо, - ему вспомнилось детство и записочки,
которые иной раз оставляла у его постели мать, чтобы он прочел перед сном.

Раздался взрыв, пробка ударила в стену, и струя шампанского пролетела
мимо бокала. Санчо выругался и обернулся.

- Чем это вы там занялись, отче?

А отец Кихот надувал этакую прозрачную сосиску. Он вынул ее изо рта и
зажал конец пальцами.

- Как же тут удерживают воздух? - спросил он. - Наверняка должен быть
какой-то зажим. - Он снова принялся надувать, и оболочка лопнула, правда,
с меньшим треском, чем вылетевшая из бутылки пробка. - О, господи,
извините меня, Санчо, я вовсе не хотел испортить ваш воздушный шарик. Вы
купили его в подарок какому-нибудь ребенку?

- Нет, отче, девушке, которая принесла нам шампанское. Не волнуйтесь. У
меня есть несколько штук в запасе. - И не без злости добавил: - Да неужели
вы никогда не видели презервативов? Нет, должно быть, не видели.

- Ничего не понимаю. Это - презерватив? Но почему он такого размера?

- Он не был бы такого размера, если б вы его не надули.

Отец Кихот тяжело опустился на кровать Санчо. И спросил:

- Куда вы привезли меня, Санчо?

- В дом, где я бывал студентом. Просто удивительно, как живучи
подобного рода заведения. Они куда устойчивее диктатур, и никакая война им
нипочем - даже гражданская.

- Вы не должны были привозить меня сюда. Священнику...

- Не волнуйтесь. Вам никто не будет здесь докучать. Я все объяснил
хозяйке. Она понимает.

- Но почему, Санчо, почему?

- Я подумал, что лучше нам не заполнять гостиничных ficha - по крайней
мере сегодня вечером. А то ведь эти жандармы...

- Значит, мы прячемся в публичном доме?

- Да. Можно и так сказать.

Со стороны кровати послышался крайне неожиданный звук. Звук сдавленного
смеха.

Санчо сказал:

- По-моему, я еще ни разу не слышал, чтоб вы смеялись. Что это вас так
позабавило?

- Извините. Это очень нехорошо с моей стороны - смеяться. Но я просто
подумал: что сказал бы мой епископ, если б узнал? Монсеньор - в публичном
доме! Ну, а почему, собственно, нет? Христос общался же с мытарями и с
грешниками. И все же лучше мне, пожалуй, подняться к себе и запереть
дверь. А вы - будьте осторожны, дорогой Санчо, будьте осторожны.

- Для того они и существуют, эти штуки, которые вы назвали воздушными
шариками. Для предосторожности. Отец Йоне, наверное, сказал бы, что я не
только прелюбодействую, но еще и занимаюсь онанизмом.

- Пожалуйста, не говорите мне, Санчо, никогда не говорите мне о
подобных вещах. Это все настолько личное - надо хранить это про себя,
кроме, конечно, тех случаев, когда вы хотите исповедаться.

- А какую епитимью вы наложили бы на меня, отче, если бы я пришел к вам
утром на исповедь?

- Как ни странно, но мне очень мало приходилось сталкиваться с такими
вещами в Эль-Тобосо! Люди, наверно, боятся рассказывать мне о чем-то
серьезном, потому что каждый день встречают меня на улице. Вы знаете -
хотя вы этого, конечно, не знаете, - я терпеть не могу помидоры. И вот
представим себе, что отец Герберт Йоне написал бы, что есть помидоры -
смертный грех, а ко мне в церковь приходит старушка, которая живет рядом,
и признается на исповеди, что съела помидор. Какую епитимью я на нее
наложу? Коль скоро сам я помидоров не ем, то не могу и представить себе,
какое это для нее лишение - не есть помидоров. Конечно, было бы нарушено
правило... правило... от этого никуда не уйдешь.

- А вы уходите от ответа на мой вопрос, отче: так какую же все-таки
епитимью?..

- Наверное, прочесть один раз "Отче наш" и один раз "Богородице, дево,
радуйся".

- Всего один раз?

- Если как следует прочесть молитву один раз, это все равно, что
бездумно отбарабанить ее сто раз. Количество не имеет значения, мы ведь не
лавочники. - И он тяжело поднялся с кровати.

- Куда вы, отче?

- Почитать пророка Маркса, пока не засну. Хотелось бы мне пожелать вам
спокойной ночи, Санчо, но я сомневаюсь, будет ли ваша ночь спокойной в
моем понимании.

ГЛАВА VIII
О любопытной встрече, которая произошла
у монсеньера Кихота в Вальядолиде

Санчо был в наимрачнейшем настроении - это уж точно. Он не пожелал даже
сказать, по какой дороге им ехать из Саламанки. Такое было впечатление,
будто долгая ночь, проведенная в доме, где он бывал в юности, лишь
породила в нем злость: всегда ведь опасно в зрелые годы пытаться
воссоздать пережитое в юности. А возможно, у него вызвало такое
раздражение необычно хорошее настроение отца Кихота. Поскольку никаких
особых причин избрать иное направление не было, отец Кихот предложил
поехать в Вальядолид, чтобы посмотреть на дом, где великий биограф
Сервантес завершил жизнеописание его предка.

- Если только вы не считаете, - нерешительно добавил он, - что мы можем
наткнуться на ветряные мельницы и на этой дороге?

- Они заняты более важными предметами, чем мы с вами.

- Какими же?

- А вы не читали сегодняшней газеты? В Мадриде застрелили генерала.

- Кто же это сделал?

- В старые времена все взвалили бы на коммунистов. Нынче, слава богу,
под рукой всегда есть баски и ЭТА [баскская террористическая организация].

- Упокой, господи, его душу, - произнес отец Кихот.

- Могли бы не жалеть генерала.

- Я его и не жалею. Я никогда не жалею умерших. Я им завидую.

Настроение у Санчо не улучшалось. На протяжении ближайших двадцати
километров он один только раз раскрыл рот, да и то чтобы напуститься на
отца Кихота.

- Что это вы молчите и не выкладываете ваших мыслей?

- О чем?

- О прошлой ночи, конечно.

- О, я расскажу вам о прошлой ночи за обедом. Мне очень понравилась эта
книга Маркса, которую вы мне дали почитать. В душе он был по-настоящему
хорошим человеком, верно? Некоторые вещи меня просто поразили. Никаких
скучных выкладок.

- Я говорю не о Марксе. Я говорю о себе.

- О себе? Надеюсь, вы хорошо спали?

- Вы же прекрасно знаете, что я не спал.

- Милый Санчо, только не говорите мне, что вы всю ночь пролежали без
сна!

- Ну, не всю ночь, конечно. Но большую ее часть. Вы-то ведь знаете, чем