Чтение 18–й страницы книги ~Только обгон~

возражал), она отправила его старое драгоценное тело в Нью Хэмпшир, чтобы
он был похоронен там возле своего сына, Жерара, святого брата моего, так
что теперь, когда громыхает гроза в Мехико-Сити, где я пишу сейчас, они
лежат там бок о бок, проведшие 35 и 15 лет на этой земле, но я никогда не
навещал их могилы, зная что лежащее там это вовсе не папа Эмиль или Жерар,
а просто гниль. Потому что если душа не может покинуть тела, отдайте тогда
мир Мао Цзе Дуну.

41

И более того, я знаю что личный, персональный Бог существует, потому что я
узнал много таких вещей, о которых не прочитать ни в каких книжках. По
сути дела все чему они пытались нас научить когда я приехал в Колумбию,
это был Маркс, будто нужен мне этот их Маркс, я пропускал занятия и
оставался в своей комнате и спал в руках Господа (Именно это
диалектические материалисты и называют "херувимскими наклонностями", а
психиатры - "шизоидными наклонностями"). Спросите лучше про наклонности
моего брата и отца в их могиле.
Я вижу, как они клонятся к золотой бесконечности, где все восстановлено
навеки, где все, что ты любил, воплощено в единой Сущности - единственной.
На дворе Рождество и мы сидим вокруг телевизора, попивая мартини.
Маленький и славный Дэйви, серый котенок который когда-то сопровождал меня
в северо-каролинские леса куда я отправлялся медитировать вместе с
собаками, который любил прятаться на дереве у меня над головой, сбрасывая
иногда на меня веточку или лист чтобы обратить на себя внимание, стал
теперь косматым котищем, любителем загулять и подраться, один раз его змея
даже ужалила. Я попытался усадить его на колени, но он больше не помнил
меня (дело в том, что мой зять все время выбрасывал его за двери). Старый
пес Боб, который когда-то провожал меня через лес полуночными тропами,
едва белевшими в темноте, он теперь уже умер. Я думаю, Дэйв скучал по нему.
Я достал свой альбом для рисования и набросал ма, дремлющую в своем кресле
под полуночную мессу из Нью-Йорка. Когда позже я показал этот рисунок
одной нью-йоркской подружке, она сказала что он выглядит очень
средневеково - сильные руки, суровое спящее лицо, отдохновение в вере.
Однажды в Мехико-Сити я привел домой пятерых плановых тусарей, продававших
мне траву, но они оказались ворами, укравшими мой скаутский нож, фонарик,
глазные капли и крем для кожи, пока я стоял к ним спиной, и хотя я заметил
это, я ничего не сказал. Был такой момент когда их главарь стоял позади
меня, сидящего, секунд тридцать в полной тишине, за это время я вдруг
понял что возможно он собирается пырнуть меня моим же ножом, чтобы они
могли обыскать квартиру в поисках спрятанных денег. Я даже не испугался, я
просто сидел укуренный и мне было все равно. Когда же в конце концов на
рассвете воры стали уходить, один из них стал требовать чтобы я отдал им
мой 50-ти долларовый плащ, и я сказал резко "Non", ясно и окончательно,
сказав что моя мать убьет меня: "Mi madre, бабах!", изображая удар в
подбородок - На что их странный главарь сказал по-английски: "Так значит
чего-то ты все-таки боишься".
На веранде дома стояли мой старый письменный стол, забитый неизданными
рукописями, и кушетка на которой я спал. Сесть за свой старый стол и
задумчиво рассматривать его было грустно. Сколько же работы проделано за
ним, четыре романа, и бесчисленные сны29, и стихи, и записи. И я внезапно
увидел, что работал в этом мире не менее других, так за что же мне себя
упрекать, в глубине души своей или иначе? Святой Павел писал (Коринфянам,
8:10): "Для того я и пишу сие в отсутствии, чтобы в присутствии не
употребить строгости по власти, данной мне Господом к созиданию, а не к
разорению." 30
И когда я уезжал, после того как ма приготовила на Новый Год обильный и
вкуснейший обед с индейкой, я сказал ей что вернусь осенью, чтобы
перевезти ее в ее собственный маленький домик, рассчитывая что смогу
заработать достаточно денег на книге, которая только что была принята к
изданию. Она сказала: "Qui, Jean, мне хотелось бы иметь свой маленький
домик", почти плача, и я поцеловал ее на прощанье. "Не давай этим твоим
нью-йоркским бродягам втянуть себя во что-нибудь", добавила она, потому
что она была убеждена что Ирвин Гарден охотится за мной чтобы меня
прикончить, как почему-то предсказывал мой отец, говоря: "Энджи, скажи
Джеку что этот Ирвин Гарден погубит его когда-нибудь, и этот Хаббард тоже
- Этот Жюльен еще ничего - Но Гарден и Хаббард точно прикончат его". И
было бы странно не обращать внимания на такие слова, потому что он сказал
это перед смертью, тихим пророческим голосом, так, будто бы я сам Святой
Павел, или даже Иисус окруженный Иудами и врагами в Царстве Небесном.
"Держись от них подальше! Оставайся со своей маленькой подружкой, которая
прислала тебе сигары!" кричала моя ма, имея в виду коробку сигар
присланную Рут Хипер на Рождество. "Они погубят тебя, дай им только волю!
Мне не нравятся эти их подозрительные усмешки!" И все-таки, как ни
странно, я собирался вернувшись в Нью-Йорк одолжить 225 долларов у Ирвина,
чтобы уплыть в Марокко, в Танжер, и навестить там Хаббарда!
Ну и ну.

42

А в это самое время в Нью-Йорке Ирвин, Рафаэль и Рут Хипер позировали на
квартире у Рут для скверных фоток, с Ирвином в черном свитере под самое
горло, Рафаэлем в развратной шапочке (явно трахающем Рут) и самой Рут в
своей пижаме.
Рафаэль постоянно отбивал у меня моих девушек. Жаль что мой па был с ним
незнаком.
Из поезда идущего в Нью-Йорк я увидел беременную женщину с коляской перед
входом на кладбище.
(Как дра-ма-тично).
Первой же ожидавшей меня новостью, как только я отнес свой рюкзак в
спальню Рут Хипер, была та что журнал Лайф собирается снять нас вместе в
лавке Жерара Роуза, торгующей печатной продукцией и рамками для картин в
Гринвич-Вилидж. Все это было устроено Ирвином. Жерар Роуз никогда не любил
меня, и ему была совсем не по вкусу эта идея. Жерар был настоящим крутым
"подпольщиком"31, таким задерганным и тормознутым одновременно, но
красивым при этом словно Жерар Филип. Он выглядел настолько утомленным
жизнью и скучающим, что познакомившись с ним Хаббард сказал мне потом о
нем так: - "Легко могу себе представить, сидим мы вот с Жераром в баре и
монголы вторгаются в Нью-Йорк - а он склоняет голову на ладонь и говорит
"Ах, татары повсюду". Но мне конечно же нравился Жерар, и когда в конце
концов осенью я опубликовал свою книгу, он крикнул мне: "Ого-го! Король
поколения битников? Хочешь купить мерседес?" (будто бы он был мне по зубам
тогда или сейчас).
Так что я напился перед встречей с фотографами из Лайфа, и, пьяный,
причесавшись, стал им позировать стоя на голове: "Скажите всем что это
лучший способ позабыть про докторов!" Они даже не улыбнулись. Они сделали
еще много снимков нас с Рафаэлем, Ирвином и Саймоном сидящих на полу,
взяли у нас интервью и записали услышанное, потом ушли пригласив нас на
вечеринку, и никогда так эти снимки и не опубликовали. Есть у них такая
профессиональная шутка что пол монтажной мастерской журнала "Лайф" завален
на фут глубиной слоем "лишних рож", или как их тут еще называют, "рожами с
монтажного пола". Не сказать конечно чтобы это так уж навеки погубило меня
как художника, как писателя, просто это была дурацкая растрата энергии и в
общем-то скверная шутка.
Потом мы пошли на ту самую вечеринку куда нас позвали, и услышали как
какой-то тип в куртке Братьев Брук сказал: "Что это еще за кайфоломщики у
нас на вечеринке?", и как только мы услышали это "кайфоломщики", так сразу
и ушли, так все это было нелепо и мерзко, будто попердывающий вожатый в
скаутском лагере.

43

Да, это было только начало. Но в те дни происходили ужасно забавные вещи,
Рафаэль вот, например, расписывал хозяйственной краской стену бара на углу
14-й и 8-й авеню, за деньги, а хозяевами бара были какие-то грозные
итальянские бандиты с пистолетами. И они столпились кругом в просторных
пиджаках, наблюдая как Рафаэль рисует громадных монахов у них на стене.
"Чем больше я на это смотрю, тем больше мне нравится", сказал один из
бандюков, подбегая к звонящему телефону, записывая ставку и опуская ее в
свою шляпу. Однако бандюк-бармен не был так уверен:
"Ну не знаю, по моему Рафаэль сам не знает чего хочет"
Рафаэль вертит взад-вперед кистью, и итальянским жестом другой руки,
большим пальцем к указательному, "Слушайте сюда, парни! Вы ничего не
понимаете в красоте! Все вы тут крутые бандюки и хотите знать где
сокрыта красота! Красота сокрыта в Рафаэле!"
"Почему это красота сокрыта в Рафаэле?" спрашивают они несколько
встревоженно, почесывая себе подмышками, сдвигая шляпы на затылок и
договариваясь по телефону о ставках.
Я сидел там попивая пиво, и мне было интересно чем это все закончится. Но
Рафаэль кричал на них: и я вдруг понял, что из него получился бы самый
прекрасный и убедительный бандит в Нью-Йорке или даже во всей мафии: "Эй!
Всю свою жизнь вы лопаете леденцы на Кенмэр стрит, но когда вы вырастаете,
вы не несете в мир никакой ленденцовой красоты! Посмотрите на эту картину!
Это красота!"
"А я там есть?" спрашивает бармен, Рокко, с ангельски восторженным видом
разглядывая фреску, явно чтобы рассмешить остальных бандитов.
"Конечно ты там есть, ты это монах в самом конце, черный монах - Тебе
просто не хватает светлых волос!" орет Рафаэль, окуная внезапно кисть в
ведро с белой краской и мгновенно набрасывая вокруг головы черного монаха
огромные белые водопады.