как броней; еще не рассвело. Чего бы я только не дал, чтобы ощутить под
ногами парижскую мостовую, вдохнуть славные бензиновые пары, снова терпеть
тычки и ругань от хамов в толчее!
несколько у Элен, - ощутил пальцами их хрусткую плотность, прямо-таки
осязаемое богатство. Я всегда чувствую себя увереннее, имея при себе
крупные купюры. Но нашему бегству они помочь никак не могли. Да я первому,
кто вывел бы нас отсюда, все бы отдал. Я вздрагивал от каждого скрипа или
шороха, таившего в себе возможную опасность. Мне было страшно; вдруг из
чаши выскочит лисица, или кабаны, или стая одичавших собак, которые пришли
в леса на смену волкам, и не дай Бог с ними повстречаться.
не было никаких следов шин или гусениц - дурной знак. Ботинки глубоко вязли
в свежевыпавшем снегу. Ремни сумки врезались мне в плечо - нес ее,
разумеется, я. Я дышал в воротник, пытаясь согреть подбородок, утирал
катившиеся из глаз слезы. По обеим сторонам шоссе снежное одеяло вздымалось
волнами, опускалось в низинки; ни за что на свете я не рискнул бы ступить
на него, страшно было провалиться с головой. Элен не шла, а летела, можно
было подумать, что она спасается от смертельной опасности, и мне стоило
больших усилий не отставать. Появись на дороге хоть одна машина, мы
остановили бы ее, пусть даже пришлось бы для этого броситься под колеса
Деревня С. - несколько десятков домиков - показалась вдали, как раз когда
ночная темень начала рассеиваться. Ни одна труба не дымилась, нигде из-за
закрытых ставней не пробивался свет. Дома были заперты на замки и засовы.
Огромные сосульки свисали с крыш, настоящие гарпуны, только подойди -
зашибут насмерть Корка льда на фасадах походила на затвердевшую слизь, и
сквозь нее отчетливо просвечивали все швы каменной кладки. Тишина давила,
и, хоть в воздухе пахло молоком и навозом, ни единой живой души не было
поблизости.
велосипедов, ни мотоциклов, ни машин. Мы звали, сложив руки рупором, и мне
вспомнилось, как я двумя днями раньше так же кричал до изнеможения у дома
Стейнеров. Осунувшаяся Элен с тревогой озиралась вокруг.
светло, и перспектива перед нами открылась самая мрачная. Ледяные тиски
убили все живое, я не знаю ничего более гнетущего, чем горный пейзаж на
рассвете в это время года. Небо расплющилось о землю, утонуло в свету,
белизна стерла все краски, и невозможно было представить, глядя на этот
снежный панцирь, что здесь когда-то была трава, зеленые побеги, ручьи. И
повсюду только лес, бескрайний, непроходимый: не стройные, как колоннада в
готическом соборе, ряды стволов, а толпа великанов, теснящихся по обеим
сторонам дороги, наступающих, готовых заполонить всякое пустое
пространство, - словно вернулись тс далекие времена, когда Европа была
покрыта дебрями и кишела диким зверьем. Чуть слышный гул поднимался от
крон, нарастая, мощно вибрируя. Глупо, но каждое дерево казалось мне
воплощением Стейнера, и я воображал, как все они дружно хлещут нас ветвями
в наказание. Мы брели не зная куда под ногами у этих мастодонтов, а кроны
их тонули в тумане. Ненавижу ели, ненавижу этих безмолвных стражей горных
вершин.
она расплакалась, второй раз за неполные сутки. Я обнял ее, попытался
поднять
стало жутко. Я увещевал ее, как мог: мы ведь во Франции, не такой уж
большой стране, с умеренным климатом, в районе оживленного движения,
которое временно парализовано из-за каприза погоды. Здесь проезжают тысячи
туристов, дорожная сеть превосходная. Мы наверняка встретим снегоуборочную
машину. Не может быть, чтобы власти за целый день не почесались расчистить
автомобильную трассу такого значения. Я готов был возненавидеть Элен за
слабость, тем более что и сам ощущал нависшую над нами угрозу. Стаи
траурно-черных птиц с карканьем проносились над головой. В памяти всплыли
обрывки школьных уроков географии - что-то об оттоке населения из сельской
местности. А может быть, какими-то злыми чарами нас занесло в другой век, в
другой мир, не обозначенный ни в каких атласах и картах?
Будочка, возникшая на склоне за поворотом - ни дать ни взять, кусок сахара
на краю блюдца, - ненадолго вернула нам надежду. Это была автобусная
остановка, пустая, заброшенная; с полчаса мы дрогли там в холоде и сырости.
Стенки сотрясались от порывов ветра. Я так устал, что задремал прямо на
ледяной бетонной скамье. Элен умоляла меня не спать, но я клевал носом. Она
вытащила меня и из этого убежища, силой заставив подняться. Я был свинцовой
глыбой, которую едва несли слабые ноги. Кончики пальцев совсем онемели. Что
вы хотите - я горожанин, неженка, не лесоруб какой-нибудь и не любитель
пеших походов с накачанными мышцами. С ума мы, что ли, сошли - смылись чуть
свет, вместо того чтобы в теплой постели спокойно дождаться механика. Мы
просто исчезнем, сольемся с белизной - и все. Даже Раймонова мерзкая рожа
была мне милее, чем эта глушь.
только оттого, что я шел у нее на поводу. Эта женщина приносила мне
несчастье. Брели мы теперь куда глаза глядят: на перекрестках бросали
жребий - направо повернуть или налево. Вот уже три часа мы плутали наугад,
так никого и не встретив, захваченные с собой припасы давно съели. В моих
ботинках - а я-то считая их непромокаемыми - хлюпала вода. От тяжелой сумки
ломило спину, не знаю, что мешало мне ее бросить. Все будто ополчилось
против нас; как на грех, еще заклубился туман, и мы ничего не видели в
нескольких метрах от себя. Снег неподвижными волнами накрыл все вокруг, и
лес застыл, словно заколдованный. Острые скалы торчали там и сям жуткими
обломанными клыками. Я до того устал, что больше не чувствовал страха.
белой пудрой, ветер сдувал и взметал ее. Мне показалось, будто между
клочьями тумана мелькнула крыша. Я напряг зрение, вглядываясь в ту сторону:
там мерцал свет, поднимался кверху дымок. Мне не померещилось: наконец-то
люди, хоть с кем-то можно будет поговорить! Одна только надежда на это
придала нам сил. Туман понемногу рассеивался, мы подходили все ближе, и эта
постройка в окружении высоких елей, прилепившаяся к крутому утесу, вдруг
показалась мне знакомой. Где-то я ее уже видел. Но где?..
вернулись к дому Стейнеров. Местности-то мы не знали, да еще этот полумрак,
и лес везде одинаковый - немудрено было заблудиться. Я отказывался в это
поверить, не может быть, не могли мы дать такого маху. Когда Элен тоже
узнала мызу, она вскрикнула и кинулась назад, - наверно, и адское пламя не
напугало бы ее сильнее. На сей раз я остановил ее: довольно, до сих пор я
ее слушался, о том, чтобы опять брести наобум, не может быть и речи. Но
никакими силами невозможно было ее переубедить. Ее всю трясло от
безотчетного ужаса перед этим местом и его обитателями. Она готова была
даже расстаться со мной, лишь бы не возвращаться туда.
в другую, - и затарахтел мотор. Мы оба услышали урчание мощного двигателя,
работавшего на малых оборотах. И тотчас включились две белые фары, выхватив
нас лучами из сумрака. Мы замерли, уставившись на машину, - ясно, что она
могла принадлежать только кому-то из дома. Она затормозила в нескольких
метрах от нас, дважды мигнула фарами дальнего света. Это была легковушка с
откидным верхом, кажется, шведская, серая с металлическим блеском, вся в
грязи и снегу. Ветровое стекло до того заляпанное, что лица водителя мы
разглядеть не могли. Передняя дверца распахнулась, и из машины вышла
женщина, закутанная в анорак с меховым воротником, - Франческа, супруга
хозяина. Но это была совсем новая Франческа, бодрая на удивление, энергия
так и била в ней ключом. Потом я еще не раз поражался тому, как она
менялась. Эта женщина всякий раз будто заново рождалась, за короткое время
из тусклой становясь лучезарной. У меня горло перехватило от смущения, и я
еле выдавил из себя:
рано утром, чтобы не беспокоить вас.
ни заря!
носами, в съехавших на глаза шапках. Элен представилась. Стейнерша чуть
заметно кивнула в знак приветствия и окинула ее оценивающим взглядом с
головы до ног. Похоже, над всеми этими церемониями она от души потешалась.
держит. Да если бы я не уговорила мужа, вы вообще ночевали бы на улице!
знать. Механик уже получил деталь для вашей машины. Раймон вам все скажет.
Садитесь!
очередь стала сбивчиво извиняться, но получила в ответ лишь сухое: "Не
утруждайтесь!" Франческа ловко управлялась с машиной на изгибах дороги,
сидя вполоборота к нам и прищурив свои тяжелые веки - мне все время
казалось, что они сейчас опустятся на глаза, как две шторы. Вообще-то я
порой удивляюсь, как много можно прочесть по лицу - если, конечно, уметь
читать. Но Франческа Стейнер казалась закрытой книгой. Была в ней этакая
осанистая неприступность - точь-в-точь отвесная стена, не зацепишься. Она
прямо-таки обдавала неприязненным холодком, мне пришел на ум морозильник,
превращающий воду в льдинки. Мы ехали с ней в машине минуты две, не больше,
но мне они показались вечностью.
Посняков Андрей
Куликов Роман
Шилова Юлия
Жюль Верн
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия