Чтение 18–й страницы книги ~Большая руда~

Всякий раз, когда они взбирались наверх, он видел пегого жеребенка с
черным пушистым хвостом и голенастыми длинными ногами. Жеребенок отбился от
матери и тоненько ржал, а потом прислушивался, кося фиолетовым глазом, и
мать отвечала ему откуда-то хрипло и тревожно. Тогда он пускался вскачь,
взбрыкивая крупом несколько в сторону, но тут же останавливался как
вкопанный, опустив голову и крутя хвостом. Он боялся бульдозера и высоких
тротуаров, на которых молча стояли люди, а с другого конца улицы медленно
приближались к нему шестеро мужчин.
Бульдозер взлез на насыпь и остановился, затихая, и жеребенок тоже
замер, широко расставив ноги и глядя на приближавшихся людей, которые шли
посередине улицы, касаясь друг друга плечами.
- Папка, - спросил мальчик, - а куда это дяденьку Мацуева повели?
Бульдозерист помолчал и ответил:
- Никто его не ведет. Он сам себе человек. Идет куда хочет.
- А я думал, он не хочет, а идет, - сказал мальчик.
- Значит, нужно идти, сынок.
Мужчины все приближались, и жеребенок, не выдержав, кинулся от них к
бульдозеру. Он проскочил в двух шагах, задрав хвост и вскидывая голову
мальчик сурово прикрикнул на него басом. Мужчины свернули на тротуар, и
стоявшие там расступились перед ними молча.
- Папка, поехали, - сказал мальчик.
Бульдозер заворчал снова.
Шестеро вошли в "Гастроном". Женщины в большой и шумной очереди тотчас
же дружно загалдели на них. Но Мацуев, раздвигая толпу тяжелым круглым
плечом, спокойно объяснил, зачем они пришли. Тогда Федька с Косичкиным
смогли подойти к прилавку.
Они купили колбасы, конфет, печенья, а Федька еще и четвертинку водки,
и пошли через весь поселок к двухэтажному кирпичному строению, обсаженному
тонкими продрогшими тополями, за которым уже не было домов и уходила в лес
дорога к аэродрому.
Девица в белом халате приоткрыла дверь и, увидев парней, нагруженных
кульками и свертками, поспешила прикрыть ее. Но Мацуев успел втиснуть в щель
свой огромный ботинок.
- Снизойди, девушка, - предупредил он угрюмо. - Не то в окошко полезем.
- Попробуйте только! - сказала сестра, перебирая ключи в кармашке. -
Сейчас врачиха придет, она вас тем же порядком и выставит.
- А куда она ушла? - спросил Федька.
- А тебе что? На переговорную.
- С Белгородом созванивается?
- А тебе что? Ну с Белгородом.
- А! - сказал Федька. - Ну, так ее как раз до ночи будут соединять.
Айда, хлопцы.
- Куда это "айда"? Ты же не в "зверинец" пришел все-таки.
- Ты скажи, как ему? - спросил Антон.
- Как ему, как ему! Из шока насилу вывели.
- Ага, - сказал Мацуев. - А теперь, что - в сознании он?
- Сказала же: из шока вывели. - Она вздохнула. - Только ему все равно
очень плохо. Серьезно говорю, плохо. А вы тут кричите, топаете.
- Знаем, что плохо, - сказал Федька. - Было бы хорошо, может, и не
пришли бы.
Он инстинктивно потер ладони о ватник, точно под слоем неотмытого масла
почувствовал неотмытую кровь на руках, которыми поддерживал разбитую голову
Пронякина.
- Ладно, черт с вами, - сказала сестра. - Пусть кто-нибудь один идет.
Мацуев вопросительно взглянул на Антона.
- Нет уж, - сказал Антон.
Тогда Гена Выхристюк мягко и настойчиво потеснил ее и взял под локоток.
- Девушка, не будем разводить дебаты - не будем, правда?
И так же мягко, склоняясь к ней, увлек ее вверх, по чистой холодной
лестнице, пахнущей йодоформом и карболкой. Они пошли следом, стараясь не
топать и все замедляя шаги. В большой комнате с кафельным полом и
никелированными столиками вдоль стен она опять стала сопротивляться.
- У меня только два халата. И врачиха сейчас придет. Все равно всех не
пущу, так и знайте.
- Слушай, девушка, как же так? - возмутился Гена. - Мы же договорились,
что ты умница и все понимаешь...
Она прижала палец ко рту. Кто-то говорил в другой комнате, голос
доносился сквозь приоткрытую дверь, тихий и словно раздавленный:
- Ну пусть войдут, сестра... Не мешай...
- Идите, - сказала сестра.
Они увидели край зеленого мохнатого одеяла и руку, чудовищно толстую в
бинтах, лежащую на подпорке. Несколько часов назад, когда они разнимали
сплющенную обшивку кабины и срывали ломами резьбу болтов, он был еще свой,
еще досягаемый в своем шоферском невезенье. Теперь он был отделен от них
толстой корой бинтов, запахом антисептики, всем видом этой комнаты, где
сразу стало неповоротливо и тесно их сапожищам и здоровым телам.
- Это можете оставить здесь, - сказала сестра. Она хотела забрать у них
кульки и свертки. - Мы его с ложечки кормим.
Но они не отдали и гурьбой вошли к Пронякину.
Он лежал в палате один, распластанный на широкой кровати, чем-то,
должно быть, обложенный под одеялом и затянутый по макушку в бинты.
Открытыми были только рука, половина рта и глаз. Бинт на щеке прилегал
неплотно, и виднелась матовая смуглость кожи.
- Вы не очень мучайте его, - сказала сестра и пощупала запястье на
здоровой руке Пронякина. Это выходило у нее уже почти профессионально. -
Главное, чтоб он не двигался.
- У нас не двинется! - Федька восторженно сказал.
Сестра все не уходила. Федька выразительно взглянул на Гену Выхристюка,
тот моргнул ему и, полуобняв сестру за плечи, вышел с нею, тихо притворив
дверь. Тогда они мигом придвинули пустые койки и расселись вокруг Пронякина.
- Ну как ты, Виктор? - спросил Мацуев.
Он сидел, упершись кулаками в толстые ляжки. Глаз Пронякина медленно
поворачивался и оглядывал их всех с тоскливым упрямством, преодолевающим
непомерную боль.
- Оперировать тебя будут, Виктор... Теперь хорошо оперируют. - Мацуев
улыбнулся очень доброй улыбкой. - Хомякова в Белгород вызвали, докладать
насчет руды, с собою врача привезет. На "ЯАЗе" поехал, легковуха не пройдет
сейчас. Ты Силантикова, с третьей бригады, знаешь?
- Нет...
- Здоровый такой, - напомнил Федька. - Усищи, как у кота.
- Помнишь, наверно, - засмеялся Мацуев. - Вот он - водитель. Он
пройдет. Он, знаешь, проходчивый вроде тебя.
- Я ж вот не прошел...
- Ну, с кем не случается! - Мацуев развел руками и обхватил ими колени.
- На то ж мы и шоферы, чтоб этак вот иногда...
- А не тужи ты! - сказал Косичкин. - Знаешь, случаи какие бывают?
Страшное дело! Вот у нас на фронте, да в нашей же автороте, чудака одного
осколком по животу - чирик! Ремень вот так разрезало - и кишки на волю. Так
ты думаешь, он что? Он это все добро аккуратненько в пилоточку, с песком, с
хвоей - в лесочке мы как раз стояли - и в медсанбат. Ну, правда, не сам,
повели его. И - зашили. И жил потом. Ну потом ему правда что голову отнесло.
Так ведь голову ж!..
Федька занес руку назад и гулко хлопнул его в лопатку.
- Ты чего это? - обиделся Косичкин. Федька блуждал глазами по потолку.
- Ты думаешь, я к чему? А к тому, что есть люди, понимаешь ты, с
широкой костью, с жилой, с накопцом, что ли. Энергия из них прямо стреляет,
вон как из Витьки. Такой зазря не помрет. Не-ет!
Они посмеялись сдержанно. И Косичкин посмеялся тоже, открыв желтые
изъеденные зубы.
-- "Мазик" мой как? - спросил Пронякин.
Мацуев отвел глаза в сторону.
- Про "мазик" не беспокойся. Его ведь и так уж списать хотели. К тому
же двигатель в хорошем состоянии. Починим, что ему сделается... Тебя бы вот,
дурака такого, починили скорей.
- Меня уж не починишь...
- Ну, ты это брось, Витька, - сказал Федька не очень уверенно.
Пронякин помолчал и потом снова разлепил склеившиеся губы.
- Теперь бы дожди не помешали...
- А пес с ними, с дождями-то, - сказал Мацуев. - Теперь уж не страшно.
Теперь по руде будем ездить, она не размокнет.
- А выше... все бетонка будет?
- Все бетонка.
- Там... на повороте, где сверзился я, пошире бы надо сделать...
- Сделаем пошире, - пообещал Мацуев.
Они помолчали. Мацуев шумно вздыхал. Он что-то еще хотел сказать.
- Тебе, может, еще чего принести? - спросил Антон и вдруг почему-то
нахмурился. - Выпить не хочешь? А то, вон у Федора есть.
Кисти рук у Антона бьши забинтованы тряпками. Он встретился глазами с
Пронякиным и спрятал руки за спину.
- Желаешь? - спросил Федька и с готовностью полез в карман.
Сестра вдруг открыла дверь.
- Это чего это у тебя? Чего вы ему даете? Водку паршивую? Не вздумайте.
- А что? - обиделся Федька. - Для облегчения. Я знаю, чего делаю.
- Много ты знаешь! Ему для облегчения вино хорошее требуется. Или
чистый спирт. Мы уж тут поили его. А самое лучшее - коньяк пятизвездочный.
- Н-да, - сказал Федька. - Курорт. - К этому слову от относился
неприязненно. - Не угадали, значит.
- А это можете выкинуть.
- Выкинем, само собой, - пообещал Федька и спрятал четвертинку в
карман.