будучи уверен, что Сильва еще не утратила ту инстинктивную способность
ориентироваться, которой мы, цивилизованные люди, лишились вместе с
первобытной дикостью. И в самом деле, вскоре мы оказались на опушке - к
счастью, она была не так далеко, как я опасался. Прекрасно, значит, мы не
слишком опоздаем. У самой кромки леса Сильва остановилась и пропустила
меня вперед, как из вежливости пропускают в дверь гостя. Я сделал
несколько шагов по направлению к дому, на пороге которого уже ждала нас
обеспокоенная Нэнни. Она взволнованно махала рукой. Я радостно помахал ей
в ответ, и вдруг, сам не знаю почему, мне показалось, что Сильва не идет
за мной следом. Я еще успел заметить, как Нэнни в отчаянии воздела руки к
небу, и резко обернулся.
14
первый раз, ее имя. Но, очутившись среди деревьев и кустарника, среди всех
этих лесных шелестов и шумов, еще более глухих, чем тишина, я быстро
пришел в себя и с горечью признал свое поражение: бесполезно было искать
ее здесь. Сильва ускользнула в лес, как ящерица в густую траву, и догнать
ее невозможно.
Я был разъярен и раздосадован - больше даже раздосадован, ибо за этой
яростью на самого себя таилось хрупкое чувство просветленности, если не
счастья, которое я испытал при мысли, что Сильва может вернуться в прежнее
состояние. И радость оттого, что Сильва оказалась на свободе, среди своего
лесного царства, уравновешивала в моей душе горечь от ее исчезновения.
Лишь по этим противоречивым волнующим чувствам я смог измерить всю силу
моей привязанности к ней.
говорил, что допускал подобную возможность и даже предвидел ее
последствия: либо внезапное возвращение Сильвы, когда она набегается
вволю, либо облава, в результатах которой сомневаться не приходилось.
потрясенную и обессилевшую от быстрого бега. Я попытался успокоить ее, но
прежде она выложила мне, как говорится, всю правду-матку.
кончится! - кричала она, еле поспевая за мной на своих коротеньких ножках.
- Какая преступная неосторожность! Какое недомыслие! И это в вашем-то
возрасте! Боже мой, боже мой, бедная девочка, что теперь с ней будет!
вооруженный своим прошлым опытом.
упор поглядела на меня. Когда она гневалась, ее сходство с бульдогом
становилось просто устрашающим. Обвислые щеки тряслись от ярости, зияющие
ноздри пуговки-носа конвульсивно вздрагивали, а оскал рта открывал
огромные свирепые зубы. В таком состоянии она способна была напугать даже
тигра. Но я не был тигром, я улыбнулся, и это привело ее в совершенное
неистовство.
бродяги, а хулиганы, а всякие сатиры, что шляются в воскресенье по лесу?!
Вы об этом подумали?
возьми, она была права. Постоянно думая о Сильве как о лисице, я
совершенно упустил из виду, что для любого ухватистого парня, бродящего по
лесу в поисках приключений, она будет выглядеть обыкновенной красивой
девушкой - более красивой, чем другие. "Да нет, ерунда! - подумал я. - Она
всегда сумеет убежать". Но уверенность моя продержалась недолго. Так ли уж
очевидно, что ей захочется убежать? И я вспомнил сцену, происшедшую как
раз нынче утром.
постели, - "пожелать Бонни доброго утра". И Сильва уже довольно давно и
очень охотно делала это. И вот сегодня, поцеловав меня (и, как всегда,
слегка обслюнив нос и щеку), она внезапно скользнула в постель и прижалась
ко мне так пылко, что я, и смущенный и позабавленный, понял причину ее
порыва: весна, черт бы ее взял... Природа Сильвы - природа дикой самки,
подчиняясь велению весны, требовала своего.
пустого мозга, забыла обо мне и отвлеклась, занявшись игрой с каким-то
предметом, валявшимся на полу.
страсти, но теперь, после предположения Нэнни, что любой нахальный
молодчик, повстречавший Сильву в лесу, может воспользоваться ее весенним
любовным пылом, чтобы (тут ревность сделала меня вульгарным) "отхватить
себе лакомый кусочек", я задрожал, словно охваченный лихорадкой. Холодный
пот прошиб меня. И потом, почему только один молодчик? Почему не два, не
десять? А сколько лис-самцов, подумал я вдруг, содрогаясь от острой
душевной боли, разделяли с ней когда-то любовную весеннюю лихорадку?
себе в тяжелом недоумении вопрос: что же это творится со мной? Неужели я
ревную лисицу к ее бывшим избранникам-самцам? Вот это номер! Смеху
подобно! Увы, сомнений не было: я не смеялся, напротив, испытывал
смертельную муку. "Вот еще новости!" - в бешенстве воскликнул я про себя.
Безжалостно бросив бедную Нэнни, я почти бегом устремился к замку. Она
беспомощно взывала вслед: "Погодите, погодите, сэр!", не понимая, чем
могла обидеть меня, но смутно угадывая, что ее слова глубоко уязвили меня.
Я как сумасшедший взбежал по лестнице и заперся в спальне. Сжимая кулаки и
скрежеща зубами от бессильной ярости, я метался по комнате, а внутренний
голос вопрошал меня: "Ну что, что с тобой? Уж не сошел ли ты с ума?"
безумно ревную. Ревность в любой форме всегда казалась мне недостойным
чувством. Французы смеются над ней, выставляя в комическом свете в своих
театрах (но, поскольку они там еще больше издеваются над обманутыми, но
довольными мужьями, они противоречат сами себе и в этом, как и во всем
другом), я же считаю, что ревность должна быть предметом не насмешек, а
отвращения. Этим частично объясняется тот факт, что я долгие годы
воздерживался от женитьбы: лучший способ избежать ревности - оставаться
холостяком... И вот теперь я безумствую от мук ревности и от ненависти при
мысли обо всех этих лисах-самцах, обуянных жаждой спаривания и кружащих
вокруг моей лисицы, которая щедро расточает им свои милости! Так что же
мне остается - смириться со своей любовью к ней, и с любовью самой
банальной, самой низменной, с физической любовью-желанием? Я призвал себе
на помощь образ Дороти. Но это лишь внесло еще большую сумятицу в мои
мысли. Да, конечно, когда-то я был увлечен Дороти, может быть, до конца не
избавился от этого увлечения и теперь, но разве по отношению к ней я
терзался такими мыслями? Даже во времена ее постыдного брака я ни за что в
мире не унизился бы до того, чтобы представить ее в объятиях мерзавца
мужа. Ибо, опустившись до этих воображаемых образов, я в первую очередь
испытал бы отвращение к самому себе. И вот теперь эти образы осаждали меня
лишь потому, что речь шла не о девушке из хорошей семьи, а о
женщине-лисице! Я попытался убедить себя, что эти чувства легче объяснить,
принадлежи они не любовнику, а отцу. И мне почти целый час удавалось
верить этому: да, конечно, я питаю к Сильве чисто отеческую нежность, я
страдаю от отсутствия в ней целомудрия, меня волнует ее будущее, я вообще
ненавижу всяких совратителей женщин. Вот какие благородные побуждения
движут мной! Но, увы, обман этот длился недолго, и боль, жгущая мне нутро
при очередной слишком откровенной мысли, не имела ничего общего с
отеческими огорчениями. Муки мои были настолько непереносимы, что я в
конце концов подумал: а не лучше ли - как для моего рассудка, так и для
сохранения самоуважения - больше не видеть Сильву, предоставить ее своей
участи там, в лесу. И как можно скорее жениться на Дороти.
себе достаточно сил для его осуществления, это все равно невозможно. Разве
могу я открыто взять да и бросить на произвол судьбы свою "племянницу",
коль скоро сам столь изобретательно выдал Сильву за таковую? Нет, сказал я
себе, слишком поздно. Подобное отречение от нее выглядело бы во всеобщем
мнении непонятным и преступным. Хочу я того или нет, мне придется
разыскивать Сильву. И я без всякого удивления понял, что эта необходимость
исполнила меня одновременно и страхом, и безотчетной радостью.
рухнул на постель и наконец заснул. К вечеру я проснулся в состоянии,
которое сам определил как душевную просветленность. "Бедный мой друг, ты
устроил бурю в стакане воды. Сильва давно уже не лисица, и ее былые лесные
браки значат для нее не больше, чем для индийской принцессы любовные
похождения свиньи, чья душа переселилась после смерти в душу этой женщины:
они просто-напросто канули в небытие. Но Сильва и не женщина, и, если тебе
довелось в какой-то момент питать в отношении ее нечистые помыслы, ты все
же ни разу не позволил себе хоть на йоту поддаться им. Достоинство свое ты
спас. Ну а ревность - бог с ней, с ревностью, коли ты поборол ее в себе. И
значит, если ты любишь Сильву - неважно, как любовник или как отец, - дай
ей свободу быть счастливой на свой манер, а не на твой, пусть потакает
своим инстинктам, пусть следует, слепо и покорно, зову своей природы".
этих чувств, благородство моей самоотверженности подняли меня в
Орловский Гай Юлий
Прозоров Александр
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия