Глава 26
большими возможностями, секретарь обкома Николай Иванович Грызлов
предпочитал три: охоту, рыбалку, баню. В субботу он отправился в охотничье
хозяйство "Осинки" и там заночевал. Вечером попарился. Две
девушки-комсомолки его как следует веничком похлестали, помылили, помыли, в
простыню завернули, пивка принесли и другие удовольствия сделали, а потом
вместе с ним и песни попели. Утром была охота. Удачная. Грызлов подстрелил
двух уток и одного кабана. Те же комсомолки обед приготовили замечательный.
Салат столичный, салат из свежих овощей, солянку сборную с грибами и
маслинами, утку по-пекински, кисель клюквенный, и водочка была в графине из
холодильника. "Ох! Ах! Ух!" - сказал Грызлов, глядя на это изобилие, но
сказал мысленно, потому что партийный руководящий товарищ не может иметь
человеческих эмоций, а если еще имеет, то поостережется выражать их при
подчиненных. Даже в бане, когда девушки Грызлова делали ему всякие
приятности, он и там принимал их усилия с каменным лицом и с таким видом,
как если бы был полностью одет и сидел в президиуме. Обслуживая его, девушки
никогда не могли понять, прибегает ли он к их услугам для удовольствия или
считает, что так полагается. Закрытый был товарищ, гвоздями заколоченный,
как гроб. Но когда рюмку первую выпил, не удержался и крякнул, и только
погрузил вилку в салат столичный, как вдруг во дворе затарахтело - прикатил
на мотоцикле нарочный с протоколами и резолюциями прошедших по области
районных конференций. Расписался Николай Иванович в получении и, прихлебывая
солянку, стал листать доставленные бумаги. Лениво листал, заглядывая в
конец, заранее зная, что там будет. Коммунисты района с большим
воодушевлением приняли весть о Пленуме Центрального Комитета КПСС,
заклеймили жалкую антипартийную группу в составе тт. и примкнувшего к ним. В
конце стояло везде: "Принято единогласно". И после резолюции, пришедшей из
Долгова, тоже стояло, что принято единогласно. Но немножко в другой
редакции: "Принято единогласно при одном воздержавшемся в лице т. Ревкиной".
Прочтя эту фразу, Грызлов так открыл рот, что солянка вытекла обратно в
тарелку. Аппетит пропал. Не дотронувшись до утки по-пекински, Грызлов пошел
к директору хозяйства и из его кабинета позвонил домой Нечаеву. Нечаев как
раз тоже сел обедать и уже заложил за ворот салфетку. И тут как раз жена
позвала его к телефону, прошептавши в страхе: "Грызлов".
звонить не будет, сказал официально:
ничего не спросив, сказал сразу:
заслугах Аглаи и о том, что с ней надо поработать, Грызлов резко заметил:
был вскоре найден в парикмахерской. Поросянинов, думая, что его пригласили к
обеду, явился без промедления с бутылкой водки "Посольская" и запасом свежих
анекдотов, чтоб посмешить начальство.
Нечаев. - Завтра будем исключать Ревкину. Поручаю тебе собрать бюро, и чтобы
был полный кворум.
кворум чтоб был, - сказал Нечаев и отвернулся.
Глава 27
колхозника, который находился по ту сторону железной дороги. Подпрыгивающей
походкой Шалейко шел в сторону вокзала, испытывая ощущение, что за ним
кто-то сзади крадется, скрываясь за деревьями, или следит из-за неосвещенных
окон.
темнота кралась за Шалейко на мягких лапах. И постепенно стали зажигаться
огни в окнах и на столбах вдоль дороги, вернее, не на всех столбах, а только
на одном при подходе к вокзалу. На остальных столбах лампочки отчасти
перегорели, отчасти были побиты в прошлом году сильным градом, а отчасти
расстреляны местными мальчишками из рогаток. И с тех пор то ли лампочек не
было, то ли некому было их вкрутить, но улица ночами жила в полном мраке.
Зато сам вокзал, через который лежал путь Степана Харитоновича, со всех
сторон светился электрическим раем.
культурную роль. Не имея лучшего места для вечерних прогулок, местная
публика стекалась сюда по субботам и воскресеньям к прибытию дальних
поездов.
Москвы, другой в Москву - проходили днем. И два других тех же направлений
останавливались здесь вечером с промежутком около получаса. Стояли каждый по
четыре минуты. И эти минуты до прибытия первого поезда, после отбытия
второго, в промежутке между ними и особенно во время стоянки того и другого
воспринимались долговчанами как волнующее событие. И в самом деле, это было
красиво и впечатляюще. Гладкий перрон из хорошо укатанной кирпичной крошки
очень отличался от городских улиц, темных и кривых, и в лучшем случае крытых
булыжником.
шершавого камня. В нем было все, что полагается: зал ожидания, билетные
кассы, два буфета и ресторан. На фронтоне по обе стороны от круглых часов и
светящейся вывески с названием станции располагались портреты
коммунистических основоположников - Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина.
Всемирный фестиваль молодежи. К великому этому событию готовился и Долгов.
Поэтому долговский вокзал в ожидании проезжающих на фестиваль зарубежных
гостей был почищен и приведен в порядок, а у главного входа в вокзал было
вывешено на понятном иностранцам языке объявление:
специальной фанерке было написано:
на здешнем перроне бывало людно и весело.
ходили по две, по три, источая запах крепких духов местного производства.
Тут же возникали здешние парни в вельветовых куртках-бобочках и в широких
расклешенных брюках. Супружеские пары, нарядившись в самое лучшее,
неторопливо двигались вдоль перрона, приветствуя друг друга почтительным
наклонением голов и приподнятием шапок, кепок и шляп. У входа в вокзал
продавались бублики с маком, газированная вода с сиропом "Крюшон" и
сливочное мороженое в вафельных стаканчиках. А иногда даже и надувные шарики
для детей. Так все гуляли туда-сюда в терпеливом ожидании приходящего по
расписанию краткого праздника. Девушки шуршали крепдешином, молодые люди,
волочась за ними, мели платформу своими клешами, пытались завязать разговор:
сильный крик паровоза, потом из-за дальнего поворота выскакивали и начинали
быстро приближаться три светящихся глаза, три фары, свет которых тонкими
струйками бежал по рельсам, затем становился больше и ослепительней, и вот
на станцию в клубах пара врывался, пыхтя и свистя, двигая блестящими
рычагами и кривошипами, "Иосиф Сталин", гордость советского
паровозостроения, с пятиконечной звездой на могучей груди. Он втаскивал за
собой длинную, пропахшую копотью вереницу вагонов, двери которых
одновременно распахивались, свету становилось еще больше, пассажиры в
пижамах и тапочках спрыгивали со ступенек, и одни с чайниками торопились за
кипятком, другие - за бубликами и мороженым, остальные смешивались с местным
народом. На перроне возникало оживление, атмосфера временной многолюдности,
даже как бы столичности, слышалась чистая московская речь: "Сматри, какой
прелестный гарадок!", "А пачем ваши агурчики?" - и возникало ощущение, что
это не жалкий перрон захолустной желдорстанции, а что-нибудь вроде парка
имени Горького, или улицы Горького, или даже Бродвея.
он много разных знакомых, поговорил с ними о сломанном сцеплении, погоде и
видах на урожай и, обеспечив себе полное алиби, уже собирался покинуть
перрон, как вдруг столкнулся нос к носу с Петром Климовичем Поросяниновым.
Тот куда-то бежал с озабоченным видом, но, увидев Шалейко, ткнул его пальцем
в живот и сказал:
прочим, ты почему в воскресенье не дома?
в тысячный раз, что вчера на выезде поломалось сцепление, в райкомовском
Володихин Дмитрий
Мурич Виктор
Жюль Верн
Вронский Константин
Соломатина Татьяна
Роллинс Джеймс