Чтение 18–й страницы книги ~Смерть Ахиллеса~

А сам, как и все остальные, - не более чем кукла. Кукольник же скромно стоял на тротуаре, затерянный средь моря лиц. Никто его не знал, никто на него не смотрел, но сознание единственности своей роли кружило голову сильнее любого вина.

- Сам Кирилл Александрович, царев братец, - сказал кто-то про конного генерала. - Видный мужчина.

Внезапно, оттолкнув жандарма из оцепления, к катафалку из толпы бросилась женщина в черном платке.

- На кого ты нас покинул, отец родной! - визгливо заголосила она, падая лицом на малиновый бархат.

От истошного крика арабская лошадь великого князя испуганно раздула ноздри и вскинулась на дыбы.

Один из адъютантов кинулся было, чтобы схватить запаниковавшую лошадь под уздцы, но Кирилл Александрович звонким, властным голосом осадил его:

- Назад, Неплюев! Не соваться! Я сам!

Без труда удержавшись в седле, он в два счета заставил лошадь образумиться. Нервно пофыркивая, она пошла дробной иноходью вбок, потом выровнялась. Истеричную плакальщицу под руки увели обратно в толпу, и на этом маленький инцидент был исчерпан.

Но настроение Ахимаса переменилось. Он уже не чувствовал себя кукловодом в театре марионеток.

Голос, приказавший адъютанту "не соваться", был ему слишком хорошо знаком. Такой, раз услышав, не спутаешь.

Какая неожиданная встреча, monsieur NN.

Ахимас проводил взглядом осанистую фигуру в кавалергардском мундире. Вот кто истинный кукольник, вот кто дергает за веревочки. А кавалер Вельде, он же будущий граф Санта-Кроче, - предмет реквизита, не более того. Ну и пусть.

* * *

Весь день он провел на Хитровке. И сюда доносился погребальный перезвон сорока сороков, но хитрованцам не было дела до "чистого" города, скорбевшего по какому-то генералу. Здесь, словно в капле грязной воды под микроскопом, копошилась своя собственная потайная жизнь.

Ахимаса, одетого приказчиком, дважды пытались ограбить и трижды залезали в карман, причем один раз успешно: незаметно полоснули чем-то острым по суконной поддевке и вытащили кошель. Денег там была самая малость, но мастерство впечатляло.

С поисками медвежатника тоже долго не ладилось. Чаще всего разговор с местными обитателями вообще не получался, а если и получался, то предлагали не тех, кого надо - то какого-то Кирюху, то Штукаря, то Кольшу Гимназиста. Лишь в пятом часу впервые прозвучало имя Миши Маленького.

Дело было так. Ахимас сидел в трактире "Сибирь", где собирались барышники и профессиональные нищие позажиточней, беседовал с одним перспективным оборванцем. Глаза у оборванца были с тем особым быстрым перемещением фокуса, какой бывает только у воров и торговцев краденым.

Ахимас угощал собеседника сивухой, изображал хитрого, но недалекого приказчика из галантерейного магазина на Тверской. Когда помянул, что у хозяина в сейфе денег без счету и, если б знающий человек обучил замок открывать, то запросто можно было бы разок-другой в неделю оттуда по две-три сотни мелкими брать, никто не хватится, - взгляд у оборванца стал острым: глупая добыча сама шла в руки.

- К Мише тебе надо, - уверенно сказал эксперт. - Он сделает чисто.

Изобразив сомнение, Ахимас спросил:

- Человек-то с понятием? Не рвань?

- Кто, Миша Маленький? - презрительно глянул на него оборванец. - Сам ты против него рвань. Ты вот что, дядя. Ты вечерком в "Каторгу" загляни, там Мишины ребята кажный вечер гуляют. А я забегу, шепну про тебя. Встретят в лучшем виде.

И глаза хитрованца блеснули - видно, надеялся от Миши Маленького за такую жирную наводку комиссионные получить.

С раннего вечера Ахимас засел в "Каторге". Явился туда уже не приказчиком, а слепым побирушкой: в рубище, лаптях, на глаза, под веки, вдел прозрачные пленки из телячьего пузыря. Видно через них было, как сквозь туман, но зато полное впечатление, что глаза затянуты бельмами. По опыту Ахимас знал, что слепые ни у кого подозрений не вызывают и внимания на себя не обращают. Если тихо сидеть, то окружающие слепого будто и вовсе видеть перестают.

А сидел он тихо. Не столько приглядывался, сколько прислушивался. Поодаль за столом собралась компания явных бандитов. Возможно, из мишиной шайки, но щуплого и юркого среди них не было.

События начались, когда за подслеповатыми подвальными оконцами уже стемнело.

Сначала Ахимас не обратил внимания на очередных посетителей. Вошли двое: старьевщик и кривоногий киргиз в засаленном халате. Через минуту появился еще один - скрюченный горбун. В голову бы не пришло, что это сыскные. Надо отдать московской полиции должное, работает неплохо. И все же уголовные ряженых агентов каким-то образом раскусили.

Все произошло в минуту. Только что было тихо и мирно, и вот двое - старьевщик и киргиз - уже лежали замертво, горбун валялся оглушенный, а один из бандитов катался по полу и противным, будто притворяющимся голосом кричал, что моченьки нету.

Скоро появился и тот, кого Ахимас ждал. Быстрый, дерганый франтик в европейском платье, но брюки при этом заправлены в начищенные до блеска хромовые сапожки. Этот криминальный типаж Ахимасу был отлично известен и по его собственной классификации относился к разряду "хорьков" - хищник мелкий, но опасный. Странно, что Миша Маленький достиг в московском уголовном мире такого видного положения. Из "хорьков" обычно получаются провокаторы и двойные агенты.

Ничего, скоро выяснится, что это за фигура.

Убитых агентов унесли за загородку, оглушенного тоже куда-то уволокли.

Миша и его головорезы сели за стол, стали пить и есть. Тот, что лежал и стонал, вскоре затих, но это событие прошло незамеченным. Лишь полчаса спустя, спохватившись, бандиты выпили "за упокой души Сени Ломтя", а Миша Маленький тонким голосом произнес прочувствованную речь, наполовину состоявшую из непонятных Ахимасу словечек. Покойника говоривший уважительно называл "фартовым деловиком", остальные согласно кивали. Поминки длились недолго. Ломтя оттащили за ноги туда же, куда перед тем убитых агентов, и пир продолжился как ни в чем не бывало.

Ахимас старался не упустить ни единого слова из разговора бандитов. Чем дальше, тем больше крепло убеждение, что о похищенном миллионе они не знают. Стало быть, Миша провернул дельце в одиночку, без товарищей.

Ничего, теперь никуда не денется. Надо было только выждать удобный момент для разговора с глазу на глаз.

Под утро, когда трактир опустел, Миша поднялся и громко сказал:

- Ну, будя языки чесать. Кто куда, а я к Фиске под бочок. Но поперву пойдем с лягашом потолкуем.

Вся шайка, похохатывая, удалилась за стойку, вглубь подвала.

Ахимас огляделся. Трактирщик давно храпел за дощатой перегородкой, из посетителей остались только двое - упившиеся до потери сознания мужик и баба. Самое время.

За стойкой оказался темный коридор. Впереди, в полу, смутно светился квадрат, оттуда доносились приглушенные голоса. Погреб?

Ахимас вынул из одного глаза пленку. Осторожно заглянул вниз. Все пятеро бандитов были тут.

Пятеро - многовато. Придется подождать, пока они прикончат фальшивого горбуна, а после, когда станут вылезать, тихо уложить по одному.

Однако все получилось иначе.

Агент оказался малый не промах. Такой сноровки Ахимасу видеть еще не приходилось. "Горбун" управился со всей шайкой в считанные секунды. Он, не вставая, по очереди дернул обеими руками, и двое разбойников схватились за горло. Ножи, что ли, он в них метнул? Двум другим агент проломил черепа весьма любопытным приспособлением - деревяшка на цепочке. Надо же, просто, а какой эффект.

Но еще большее уважение вызывала ловкость, с которой "горбун" провел допрос. Теперь Ахимас знал все, что требовалось. Он спрятался в тень и неслышно последовал по темному лабиринту за сыщиком и его пленником.

Они зашли в какую-то дверь, и минуту спустя оттуда ударило выстрелами. Чья взяла? Ахимас был уверен, что не Мишина. А коли так, то соваться под пулю столь проворного агента неразумно. Лучше подстеречь его в коридоре. Нет, слишком темно. Можно промахнуться, уложить не насмерть.

Ахимас вернулся в трактир, лег на лавку.

Почти сразу появился ловкий агент, и, что приятно, с портфелем. Стрелять или подождать еще? Но "горбун" держал револьвер наготове. Реакция у него молниеносная, начнет палить на малейшее шевеление. Ахимас прищурил свободный от бельма глаз. Никак знакомый "герсталь"? Уж не тот ли это "купец", что был у Кнабе?

А события развивались с головокружительной быстротой. Агент арестовал трактирщика, нашел своих людей, один из которых, киргиз, оказался жив.

Интересная деталь: когда "горбун" заматывал азиату полотенцем разбитую голову, они разговаривали между собой по-японски. Вот уж поистине чудеса - японец на Хитровке. Звуки этого рокочущего наречия Ахимасу были знакомы по делу трехлетней давности, когда довелось выполнять заказ в Гонконге. Агент называл японца "Маса".

Теперь, когда ряженый сыщик больше не изображал голосом старческую надтреснутость, тембр показался Ахимасу знакомым. Он прислушался повнимательней - никак господин Фандорин! Оборотистый молодой человек, ничего не скажешь. Таких встретишь нечасто.

И Ахимас окончательно решил, что рисковать не стоит. С подобным субъектом надо быть вдвойне осторожным. Тем более что сыщик не расслаблялся - стрелял глазами во все стороны и "герсталь" держал под рукой.

Все трое - Фандорин, японец и связанный трактирщик - вышли на улицу. Ахимас наблюдал за ними через пыльное оконце. Сыщик, не выпуская портфеля, отправился искать извозчика, японец остался сторожить арестанта. Трактирщик попробовал было брыкаться, но коротышка злобно зашипел и одним движением сбил дюжего татарина с ног.

За портфелем еще придется побегать, подумал Ахимас. Рано или поздно господин Фандорин успокоится и расслабится. Пока же следовало проверить, мертв ли должник, Миша Малелький.

Ахимас быстро прошел темным коридором, потянул приоткрытую дверь. За ней оказалась тускло освещенная каморка. Кажется, никого.

Он подошел к смятой кровати. Пощупал - еще теплая.

Тут из угла донесся тихий стон. Ахимас резко обернулся и увидел съежившуюся фигурку. Миша Маленький сидел на полу, держась руками за живот. Поднял влажно блестевшие глаза, рот плаксиво искривился, из него снова вырвался тоненький, жалобный звук.

- Браток, это я, Миша... Раненый я... Помоги... Ты кто, браток?

Ахимас щелкнул лезвием навахи, наклонился и чиркнул сидящего по горлу. Так будет спокойней. Да и долг платежом красен.

Бегом вернулся в трактир, лег на лавку. С улицы донесся стук копыт, скрип колес. Вбежал Фандорин, на сей раз без портфеля. Скрылся в коридоре - это он за Мишей Маленьким. Но где портфель? Оставил японцу?

Ахимас скинул ноги с лавки.

Нет, не успеть.

Снова лег, начиная злиться. Но поддаваться раздражению было нельзя - от этого все ошибки.

Из недр подземного лабиринта вынырнул Фандорин: лицо перекошено, водит "герсталем" во все стороны.

Мельком глянул на слепого, бросился из трактира вон.

С улицы донеслось:

- Пошел! Гони на Малую Никитскую, в жандармское!

Ахимас сорвал бельма. Нужно было торопиться.

К зданию жандармского управления он подкатил на лихаче, спрыгнул на ходу и нетерпеливо спросил у часового:

- Тут двое наших арестованного привезли, где они?

Жандарм ничуть не удивился требовательности решительного человека в рубище, но с начальственным блеском в глазах.

- Так что прямиком к их превосходительству отправились. Двух минут не прошло. А задержанного оформляют, он в дежурной.

- Черт с ним, с задержанным! - раздраженно махнул ряженый. - Мне Фандорин нужен. Говоришь, к его превосходительству?

- Так точно. По лесенке, а потом в коридор налево.

- Без тебя знаю!

Ахимас взбежал из вестибюля по невысокой лестнице на первый этаж. Посмотрел вправо - там в дальнем конце коридора белела дверь, из-за которой доносился звон металла. Ясно, гимнастический зал. Ничего опасного.

Повернул налево. Широкий коридор был пуст, лишь изредка из кабинетов выныривали деловитые порученцы в Мундирах и штатском, чтобы сразу же исчезнуть за другой дверью.

Ахимас так и замер: после длинной череды нелепиц и неудач, фортуна, наконец, сменила гнев на милость. Перед дверью с табличкой "Приемная" сидел японец с портфелем в руках.

Фандорин, очевидно, докладывал начальству о ночных событиях. Почему вошел без портфеля? Хочет покрасоваться, поэффектничать. Событий за ночь произошло много, сыщику найдется что рассказать, так что несколько минут в запасе есть.

Подойти неспешным шагом. Ударить ножом под ключицу. Взять портфель. Выйти так же, как вошел. Минутное дело.

Ахимас внимательно посмотрел на японца. Тот глядел прямо перед собой, держал портфель обеими руками и был похож на сжатую пружину. В Гонконге Ахимас имел возможность наблюдать, как японцы владеют искусством боя без оружия. Куда там мастерам английского бокса или французской борьбы. Этот коротышка одним броском кинул наземь здоровенного татарина-трактирщика. Минутное дело?

Рисковать нельзя. Малейшая заминка, шум, и набегут со всех сторон.

Думать, думать, время уходит.

Он развернулся и быстро пошел туда, где звенели рапиры. Открыв дверь с надписью "Офицерский гимнастический зал", Ахимас увидел с десяток фигур в масках и белых фехтовальных костюмах. Тоже мушкетеры выискались.

Ага, вот и вход в гардеробную.

Он скинул рубище и лапти, надел первый попавшийся мундир, сапоги подобрал по размеру - это важно. Скорей, скорей.

Когда бежал деловитой рысцой в обратную сторону, в глаза бросилась табличка "Экспедиция".

За стойкой сидел чиновник, сортировал конверты.

- Для капитана Певцова корреспонденции нет? - назвал Ахимас первую попавшуюся фамилию.

- Никак нет.

- А вы все-таки проверьте.

Чиновник пожал плечами, уткнулся носом в конторскую книгу, зашелестел страницами.

Ахимас незаметно взял со стойки казенный пакет с печатями, сунул за обшлаг.

- Ладно, не трудитесь. Позже загляну.

К японцу приблизился чеканным шагом, отсалютовал.

- Господин Маса?

Азиат вскочил, низко поклонился.

- Я к вам по поручению господина Фандорина. Фандорин, понимаете?

Японец поклонился еще ниже. Отлично, кажется, по-русски ни бельмеса.

- Вот письменное распоряжение забрать у вас портфель.

Ахимас протянул пакет и одновременно показал на портфель.

Японец заколебался. Ахимас ждал, отсчитывая секунды. В спрятанной за спину левой руке был зажат нож. Еще пять секунд, и надо будет бить. Ждать больше нельзя.

Пять, четыре, три, два...

Японец еще раз поклонился, отдал портфель, а пакет взял обеими руками и приложил ко лбу. Умирать ему, видимо, еще было рано.

Ахимас отдал честь, развернулся и вошел в приемную. По коридору уйти было невозможно - это показалось бы японцу странным.

Просторная комната. Впереди кабинет начальника - Фандорин наверняка там. Слева окно. Справа табличка "Секретная часть".

Адъютант маячил у двери начальника, что было кстати. Ахимас сделал ему успокоительный жест и нырнул в дверь справа. Там снова повезло - фортуна добрела прямо на глазах. Не кабинет, где пришлось бы импровизировать, а коридорчик с окнами во двор.

Прощайте, господа жандармы.

Ахимас Вельде переходит к последнему, третьему пункту своей программы.

* * *

На присутственный этаж генерал-губернаторского дома вошел бравый жандармский капитан, строго спросил у служителя, где кабинет надворного советника Хуртинского, и зашагал в указанном направлении, помахивая тяжелым портфелем.

Хуртинский встретил "срочного курьера из Петербурга" фальшиво-любезной улыбкой. Ахимас тоже улыбнулся, но безо всякой фальши, искренне - давно ждал этой встречи.

- Здравствуй, мерзавец, - сказал он, глядя в тусклые серые глаза господина Немо, лукавого раба monsieur NN. - Я - Клонов. Это - портфель Соболева. А это - твоя смерть. - И щелкнул навахой.

Лицо надворного советника сделалось белым-белым, а глаза черными-черными, потому что расширившиеся зрачки начисто съели радужную оболочку.

- Я все объясню, - беззвучно прошелестел начальник секретной канцелярии. - Только не убивайте!

- Если бы я хотел тебя убить, ты бы уже лежал с перерезанной глоткой. А мне нужно от тебя другое, - повысил голос Ахимас, изображая ледяную ярость.

- Все что угодно! Только ради бога тише! Хуртинский высунулся в приемную и велел, секретарю никого не впускать.

- Послушайте, я все объясню... - зашептал он, вернувшись.

- Великому князю объяснишь, Иуда, - перебил Ахимас. - Садись, пиши. Пиши! - Он замахнулся ножом, и Хуртинский в ужасе попятился.

- Хорошо-хорошо. Но что писать?

- Правду.

Ахимас встал за спиной у дрожащего чиновника.

Надворный советник пугливо оглянулся, но глаза вновь стали из черных серенькими. Должно быть, хитроумный господин Немо уже раскидывал мозгами, как будет выкручиваться.

- Пиши: "Я, Петр Хуртинский, повинен в том, что из алчности совершил преступление против долга и предал того, кому должен был верно служить и всемерно помогать в его многотрудном деле. Бог мне судья. Довожу до сведения Вашего императорского высочества, что..."

Когда Хуртинский дописал слово "судья", Ахимас ударом ладони переломил ему шейные позвонки.

Подвесил труп на шнурке от фрамуги. С удовлетворением посмотрел в удивленное лицо трупа. Неблагодарное занятие - валять дурака с Ахимасом Вельде.

Всё, дела в Москве были закончены.

* * *

С почтамта, все еще не сняв жандармского мундира, Ахимас отправил телеграмму monsieur NN по резервному адресу. Из газет было известно, что Кирилл Александрович еще вчера отбыл в Петербург.

Депеша была такого содержания:

"Расчет получен. Г-н Немо оказался недобросовестным партнером. Возникли осложнения с г-ном Фандориным из московского филиала компании. Требуется Ваше содействие. Клонов".

Поколебавшись, указал адрес в "Троице". Определенный риск в этом, конечно, был, но, пожалуй, в пределах допустимого. Теперь, когда известно, кто таков NN, вероятность двойной игры представлялась незначительной. Слишком важная персона, чтобы суетиться.

А вот помощь великого князя, действительно, нужна. Операция закончена, но не хватало еще потянуть за собой в Европу хвост полицейского расследования. Зачем это нужно будущему графу Санта-Кроче? Господин Фандорин чересчур сообразителен и быстр. Пусть его попридержат.

Потом заехал на Брянский вокзал, купил билет на парижский поезд. Завтра, в восемь утра, Ахимас Вельде покинет город, где выполнил свой последний заказ. Блестящая профессиональная карьера завершилась с подобающим размахом.

Вдруг захотелось сделать себе подарок. У вольного человека, тем более уже удалившегося от дел, могут быть свои слабости.

Написал письмо: "Завтра в шесть утра будь в "Троицком подворье", что в Хохловском переулке. Мой номер седьмой, вход со двора. Постучи два раза, потом три, потом еще два. Уезжаю, хочу проститься. Николай". Отправил с вокзала городской почтой, обозначив на конверте: "Г-же Толле в собственные руки. Нумера "Англия", угол Петровки и Столешникова".

Ничего, можно. Все убрано чисто. Самому, конечно, соваться не стоит - за Вандой могут негласно следить. Но скоро слежка будет снята и дело прекращено, об этом позаботится monsieur NN.

Сделать Ванде прощальный подарок - дать ей эти несчастные пятьдесят тысяч, чтобы почувствовала себя свободной и жила так, как ей нравится.

И, может быть, договориться о новой встрече? В другой, вольной жизни.

Голос, с некоторых пор поселившийся у Ахимаса в левой половине груди и до поры до времени заглушаемый деловыми соображениями, теперь совершенно распоясался. "А зачем расставаться? - шепнул он. - Граф Санта-Кроче это совсем не то, что Ахимас Вельде. Его сиятельству необязательно быть одному".

Голосу было велено заткнуться, но Ахимас все же вернулся в кассу, вернул билет и взял вместо него двухместное купе. Лишние сто двадцать рублей - пустяк, а путешествовать без соседей будет приятнее. "Ха-ха", - откомментировал голос.

Завтра решу, при встрече, приговорил Ахимас. Она или получит пятьдесят тысяч, или уедет со мной.