Чтение 18–й страницы книги ~Любовник смерти~

От расстройства чуть не забыл Смертьино письмо прочесть, спохватился уже на самой Спасской.

"Здравствуйте Эраст Петрович. Вчера вечером был пристав. Про серебряную денежку спросил сам. Я говорю подарок. Он говорит новый соперник? Не потерплю. Кто таков? Я как вы велели отвечаю что богатый человек серебра полны карманы. Собою красавец хоть не молодой и с сединой на висках. Еще говорю заикается немножко. Пристав про серебро сразу позабыл и дальше только про вас расспрашивал. Глаза спрашивает голубые? Говорю да. А роста вот такого? Говорю да. А на виске вот тут малый шрам есть? Отвечаю вроде есть. Что тут с ним началось аж затрясся весь. Где живет да то да сё. Я обещала разузнать и ему всё рассказать. А к Упырю я сама пошла не хотела его паука у себя принимать. Этот-то больше про серебро любопытствовал да что вы за человек да сильно ли богатый да как до вас добраться. Ему тоже разузнать обещала. Завязали мы с вами узел а как его распутывать непонятно. Пора нам встретиться и на словах обговорить. Всего в письме не напишешь. Приходите нынче ночью да Сеньку с собой прихватите. Он на Хитровке все закоулки знает. Если что выведет. А еще хочу вам сообщить что никого из них я теперь до себя не допускаю хоть пристав вчера и пугал и бранился. Но ему теперь вы нужны больше чем я. Пригрозила что не буду вас ни про что расспрашивать он и отстал. И знайте что больше никого из этих кровососов я до себя никогда не допущу потому нет на это больше моих сил. У всякого человека свой предел есть. Приходите нынче. Жду.

Смерть"

Взволновался Сенька - ужас как, даже во рту стало сухо. Сегодня, нынче же ночью, он увидит ее снова!

КАК СЕНЬКА ЗЛОРАДСТВОВАЛ

Инженер и Маса выслушали рассказ молча. Не заругались, дурнем не обозвали, но и сочувствия Скорику тоже не выказали. Чтоб сказать "ах, бедняжка, сколько ты натерпелся!" или хотя бы воскликнуть "вот ведь страсть какая!", этого он от них, примороженных, не дождался. А уж как старался впечатлить.

Что ж, и вправду ведь виноват.

- Извиняйте меня, Эраст Петрович и вы, господин Маса, - честно сказал Сенька напоследок. - Такая удача мне подвалила, а я всё напортил. Ищи теперь свищи злодея этого.

Покаянно повесил голову, но из-под бровей посматривал: сильно рассердились или нет?

- Твое мнение, Маса? - спросил Эраст Петрович, дослушав до конца.

Сенсей закрыл узкие глазки - будто утопил их в складках кожи - и сидел так минуты две или три. Господин Неймлес тоже помалкивал, ждал ответа. Скорик от нетерпения весь изъерзался на стуле.

Наконец японец изрек:

- Сенька-кун мородец. Теперь всё ясно. Инженер удовлетворенно кивнул:

- Вот и я так думаю. Тебе не за что извиняться, Сеня. Благодаря твоим действиям мы теперь знаем, кто убийца.

- Как так?! - подскочил на стуле Скорик. - Кто же? Однако господин Неймлес на вопрос не ответил, заговорил о своем:

- Собственно, с д-дедуктивной точки зрения задача с самого начала представлялась несложной. Мало-мальский опытный следователь, располагая твоими показаниями, решил бы ее без труда. Однако следователя интересует лишь закон, мои же интересы в этом деле обширней.

- Да, - согласился Маса. - Дзакон - это меньсе, чем справедривость.

- Справедливость и милосердие, - поправил его Эраст Петрович.

Похоже, эти двое отлично понимали друг друга, а вот Сенька никак не мог взять в толк, о чем это они.

- Да кто убийца-то? - не выдержал он. - И как вы его раскусили?

- Из твоего рассказа, - рассеянно ответил инженер, явно думая о другом. - Устрой гимнастику мозгам, это полезно для развития личности... - И дальше забормотал невнятицу. - Да, вне всякого сомнения, справедливость и милосердие важнее. Слава Богу, я теперь частное лицо и могу действовать не по букве з-закона. Но время, у меня совсем мало времени... И потом эта маниакальная осторожность, как бы не спугнуть... Разом, одним ударом. Одним махом семерых побивахом... Эврика! - воскликнул вдруг Эраст Петрович и шлепнул по столу ладонью так громко, что Сенька дернулся. - Есть план операции! Решено: справедливость и милосердие.

- Операция будзет так надзываться? - спросил сенсей. - "Справедривость и миросердие"? Хоросее надзвание.

- Нет, - весело сказал господин Неймлес, поднимаясь. - Название я придумаю поинтересней.

- Что за операция? - жалобно скривился Скорик. - Сами говорите, благодаря мне всё разгадали, а сами ничего не объясняете.

- Пойдем с тобой ночью на Яузский б-бульвар, там всё узнаешь, - таков был ответ.

Пошли.

Смерть открыла сразу как постучали - в прихожей, что ли, поджидала? Распахнула дверь и молчит, смотрит на господина Неймлеса - не мигая, жадно, будто у ней перед тем глаза были завязаны, или долго в темноте сидела, или, может, прозрела после слепоты. Вот как она на него смотрела. А на Сеньку даже не взглянула, не то что "здрасьте, Сеня" сказать или "как здоровьице". Эрасту Петровичу на его "добрый вечер, сударыня", правда, тоже не ответила. Даже немножко поморщилась, будто каких-то других слов ждала.

Вошли в гостиную, сели. Вроде встретились для делового разговора, а что-то не так было, будто говорили не о том, о чем следовало. Смерть-то впрочем отмалчивалась, всё на Эраста Петровича глядела, а он по большей части смотрел на скатерть - поднимет на Смерть глаза и скорей снова опустит. Заикался больше обычного, вроде как конфузился, а может не конфузился, поди у него разбери.

От этих гляделок, в которые те двое играли промеж собой, без Сенькиного участия, ему стало тревожно, и господина Неймлеса он слушал вполуха, в голову лезло совсем другое. Коротко говоря, сказ инженера, или, как он сам обозвал, "план операции" состоял в том, чтоб собрать всех подозреваемых в одном особенном месте, где преступник сам себя проявит и выдаст. Скорик уставился на Эраста Петровича: как же так, ведь сами говорили, что убийца разгадан, но инженер сделал знак глазами - помалкивай, мол. Ну, Сенька и смолчал.

И когда Эраст Петрович сказал: "Без вас, сударыня, и без тебя, Сеня, мне в этом деле, к сожалению, не обойтись. Нет у меня других помощников" - всё равно Смерть на Скорика не посмотрела, вот какая обида. Ужасно он от этого расстроился. Даже не испугался, когда инженер принялся опасностями предстоящего дела стращать - вот до чего расстроился.

Смерть тоже нисколько не испугалась. Нетерпеливо качнула головой:

- Пустяки говорите. Лучше про дело сказывайте. И Сенька лицом в грязь не ударил:

- Чего там, двум смертям не бывать, одной не миновать.

Лихо тряхнул головой и на нее покосился. И только потом сообразил, что вышло-то двусмысленно: то ли про смерть сказано, то ли про Смерть.

- Хорошо, - вздохнул Эраст Петрович. - Тогда распределим, кому за какой конец держать невод. Вы, сударыня, приведете на место Князя и Очко. Сеня - Упыря. Я - пристава Солнцева.

- Этого-то зачем? - удивился Сенька.

- Затем, что п-подозрителен. Все преступления совершены на территории его участка. Это раз. Сам Солнцев - человек жестокий, алчный и абсолютно б-безнравственный. Это два. И главное... - Инженер снова уставился на скатерть. - Он тоже состоит в связи с вами, сударыня. Это три.

У Смерти дернулась щека, как от боли.

- Снова не про то говорите, - резко сказала она. - Объясните лучше, как Князя с Очком выманить. Они оба волки бывалые, сами в загон не пойдут.

- А я? - встрепенулся Скорик, до которого вдруг дошло, что ему надо будет в одиночку с самим Упырем тягаться. - Он меня и слушать не станет! Вы знаете, он какой? Он меня велит за ноги взять да разодрать на две половинки! Кто я ему? Сикильдявка! Никуда он со мной не пойдет!

- Не пойдет, а бегом побежит, это уж моя з-забота, - ответил Сеньке господин Неймлес, а смотрел при этом на Смерть. - Да и не придется вам двоим никого никуда заманивать. Только встретить и сопроводить к назначенному месту.

- Что за место такое? - спросила Смерть. Вот теперь инженер, наконец, повернулся к Скорику, да еще руку ему на плечо положил.

- Это место только один человек знает. Как, Али-баба, выдашь нам свою пещеру?

Если б Эраст Петрович его при Смерти "бабой" не обозвал, Сенька еще, может, и не сказал бы. Только чего над серебром-златом трястись, когда, может, вся жизнь на кону? А потом Смерть обратила на него свои глазищи, брови чуть-чуть приподняла, словно удивляясь его колебанию... Это и решило.

- Эх! - махнул он рукой. - Покажу, не жалко! Знайте Сеньку Скорика!

Сказал - и так вдруг жалко стало: даже не огромных тыщ, а мечту. Ведь что такое богатство? Не жратва от пуза, не сто пар лаковых штиблет и даже не собственное авто с мотором силищей в двадцать лошадей. Богатство - это мечтание о рае на земле, когда чего пожелаешь, то у тебя и будет.

Тоже, конечно, брехня. К Смерти вон с какими мильонами ни суйся, всё одно, как на Эраста Петровича, смотреть не станет...

Никто сумасшедшей Сенькиной щедростью не восхитился, в ладоши не захлопал. Даже "спасибо" не сказали. Смерть просто кивнула и отвернулась, будто иначе и быть не могло. А господин Неймлес встал. Тогда идемте, говорит. Не будем время терять. Веди, Сеня, показывай.

В подземной зале, где несколько часов тому Проха хотел выдать старого приятеля на верную гибель, а заместо того сам лишился жизни, мертвого тела уже не было. Не иначе подвальные жители уволокли: одежду-обувку снимут и голый труп после на улицу подкинут, обычное дело.

С Эрастом Петровичем и Смертью страшно не было. Светя керосиновой лампой, Сенька показал, как вынуть камни.

- Тут только вначале пролезть узко, а потом ничего. Иди себе, пока не упрешься.

Инженер заглянул в дыру, потер одну из плит пальцем.

- Старинная кладка, много старше, чем здание ночлежки. Эта часть Москвы похожа на слоеный п-пирог: поверх прежних фундаментов построены новые, поверх тех еще. Чуть не тысячу лет строились...

- Чего, полезли, что ли? - спросил Скорик, которому уже не терпелось показать сокровища.

- Незачем, - ответил господин Неймлес. - Завтра ночью п-полюбуемся. Итак, - обратился он к Смерти. - Ровно в три с четвертью пополуночи будьте здесь, в зале. Придут Князь и Очко. Увидят вас - удивятся, станут задавать вопросы. Никаких объяснений. Молча покажете ход, камни будут уже отодвинуты. Потом просто ведите их за собой, и всё. Вскоре появлюсь я, и начнется операция под названием... Пока не придумал, каким. Главное - не теряйте присутствия духа и ничего не бойтесь.

Смерть глядела на инженера не отрываясь. Что сказать - он и в мигающем свете лампы был красавец хоть куда.

- Не боюсь я, - сказала она чуть хрипловато. - И всё сделаю, как велите. А сейчас идемте.

- К-куда?

Она насмешливо улыбнулась, передразнила его:

- Никаких объяснений. Не теряйте присутствия духа и ничего не бойтесь.

И пошла из залы, не произнеся больше не слова. Эраст Петрович в замешательстве взглянул на Сеньку, кинулся догонять. Скорик тоже, только лампу подхватил. Чего это она удумала?

На крыльце дома, у самой двери, Смерть повернулась. Лицо у ней теперь было не насмешливое, как в подвале, а словно бы искаженное страданием, но все равно невыносимо красивое.

- Простите меня, Эраст Петрович. Держалась, сколько могла. Может, сжалится Господь, явит чудо... Не знаю... Только правду вы написали. Я хоть и Смерть, а живая. Пускай я буду злодейка, но больше нет моих сил. Дайте руку.

Взяла молчаливого, будто заробевшего господина Неймлеса за руку, потянула за собой. Тот шагнул на одну ступеньку, на другую.

Скорик тоже потянулся следом. Что-то сейчас будет!

А Смерть на него как шикнет:

- Уйди ты Бога ради! Житья от тебя нет!

И дверью перед самым носом - хлоп! Сенька от такой лютой несправедливости прямо обмер. А из-за двери донесся странный звук, словно столкнулось что-то, потом шорох и еще вроде как всхлипы или, может, стоны. Никаких слов сказано не было - он бы услышал, потому что припал к замочной скважине ухом.

Когда же уразумел, что у них там происходит, из глаз сами собой потекли слезы.

Шмякнул Сенька фонарем о тротуар, сел на корточки и закрыл уши руками. Еще и глаза зажмурил, чтоб не слышать и не видеть этот поганый мир, жизнь эту сучью, где одним всё, а другим шиш на палочке. И Бога никакого нет, если допускает такое над человеком измывательство. А если и есть, то лучше бы такого Бога вовсе не было!

Только не долго убивался-богохульничал, не долее минуты.

Вдруг дверь распахнулась, и на крыльцо вылетел Эраст Петрович, будто его в спину выпихнули.

Галстук у инженера был стянут набок, пуговицы на рубашке расстегнуты, лик же господина Неймлеса заслуживал особенного описания, поскольку ничего подобного на этом хладнокровном лице Сенька никогда раньше не наблюдал и даже не предполагал, что такое возможно: ресницы ошеломленно прыгают, на глаза свесилась черная прядь, а рот разинут в совершенной растерянности.

Эраст Петрович обернулся, воскликнул:

- Но... В чем дело?!

Дверь захлопнулась, да погромче, чем давеча перед Сенькиным носом. Из-за нее донеслись глухие рыдания.

- Откройте! - закричал инженер и хотел толкнуть створку, но отдернул руки, как от раскаленного железа. - Я не хочу навязываться, но... Я не понимаю! Послушайте... - И вполголоса. - Господи, д-даже по имени ее не назовешь! Объясните, что я сделал не так!

Непреклонно лязгнул засов.

Сенька смотрел и не верил глазам. Есть Бог-то, есть! Вот оно, истинное Чудо об Услышанном Молении!

Каково горчички-то отведать, а, красавец невозможный?

- Эраст Петрович, - спросил Скорик умильнейшим голосом, - прикажете передачу на реверс поставить?

- Пошел к черту!!! - взревел утративший всегдашнюю учтивость инженер.

А Сенька нисколько не обиделся.

КАК СЕНЬКА СТАЛ ЖИДЕНКОМ

Утром его растолкал Маса. Весь грязный, потом от него несет, и глазки красные, будто всю ночь не спал, а кирпичи грузил.

- Чего это вы, сенсей? - удивился Сенька. - С любовного свидания, да? У Федоры Никитишны были или новую какую завели?

Вроде был вопрос как вопрос, для мужского самолюбия даже лестный, однако японец отчего-то рассерчал.

- Гдзе нада, там и быр! Вставай, бездерьник, пордень удзе!

И еще замахнулся, басурман. А сам вежливости учит!

Дальше хуже пошло. Усадил сонного человека на стул, намазал щеки мылом.

- Э, э! - заорал Сенька, увидев в руке сенсея бритву. - Не трожь! У меня борода отрастает.

- Господзин приказар, - коротко ответил Маса, левой рукой обхватил сироту за плечи, чтоб не трепыхался, а правой враз сбрил не только все пятьдесят четыре бородяных волоска, но и усы.

Сенька от страха обрезаться не шевелился. Японец же, соскребая из-под носа последние остатки зарождающейся мужской красы, ворчал: "Очень честно. Кому гурять, а кому горб ромать". К чему это он, какой такой горб ломать, Скорик не понял, но спрашивать не стал. Вообще решил, что за такое беспардонное над собой насилие с косоглазым нехристем никогда больше разговаривать не станет. Сделает ему бойкот, как в английском парламенте.

Но глумление над Сенькиной личностью еще только начиналось. После бритья он был препровожден в кабинет к Эрасту Петровичу. Инженера там не оказалось. Вместо него перед трюмо сидел старый жид в ермолке и лапсердаке, любовался на свою носатую физиономию да расчесывал брови, и без того жуть какие косматые.

- Побрил? - спросил старик голосом господина Ней-млеса. - Отлично. Я уже почти з-закончил. Сядь сюда, Сеня.

Узнать Эраста Петровича в этом обличье было невозможно. Даже кожа на шее и руках у него сделалась морщинистая, желтая, в темных стариковских пятнах. От восторга Сенька даже про бойкот забыл, схватил сенсея за руку:

- Ух здорово! А меня сделайте цыганом, ладно?

- Цыгане нам сегодня без надобности, - сказал инженер, встав за спиной у Скорика и начал втирать ему в макушку какое-то масло, от которого волосы сразу прилипли к голове и залопушились уши.

- Прибавим веснушек, - велел Эраст Петрович японцу.

Тот протянул господину маленькую баночку. Несколько плавных втирающих движений, и у Скорика вся физия законопатилась.

- П-парик номер четырнадцать.

Маса подал что-то вроде красной мочалки, которая, оказавшись на Сенькиной голове, превратилась в рыжие патлы, свисавшие на висках двумя сосульками. Инженер щекотно провел кисточкой по бровям и ресницам - те тоже порыжели.

- Что делать со славянским носом? - задумчиво спросил сам себя господин Неймлес. - Насадку? П-пожалуй.

Прилепил на переносицу кусочек липкого воска, мазнул сверху краской телесного цвета, рассыпал конопушек. Носище вышел - заглядение.

- Зачем это всё? - весело спросил Сенька, любуясь на себя.

- Ты теперь будешь еврейский мальчик Мотя, - ответил Эраст Петрович и нахлобучил Сеньке на голову ермолку навроде своей. - Соответствующий наряд тебе даст Маса.

- Не буду я жиденком! - возмутился Сенька, только теперь сообразив, что рыжие сосульки - это жидовские пейсы. - Не желаю!

- П-почему?

- Да не люблю я их! Ненавижу ихние рожи крючконосые! В смысле - лица!

- А какие лица любишь? - поинтересовался инженер. - Курносые? То есть, если русский человек, то ты за одно это его сразу обожаешь?

- Ну, это, конечно, смотря какого.

- Вот и правильно, - одобрил Эраст Петрович, вытирая руки. - Любить нужно с большим разбором. А ненавидеть - тем более. И уж во всяком случае не за форму носа. Однако хватит д-дискутировать. Через час у нас свидание с господином Упырем, самым опасным из московских разбойников.

Сеньку от этих слов в озноб кинуло, сразу про жидов забыл.

- А по-моему, Князь пострашней Упыря будет, - сказал он небрежным тоном и слегка зевнул.

Это в учебнике светской жизни было сказано: "Если тема разговора затронула вас за живое, не следует выдавать своего волнения. Сделайте небрежным тоном какое-нибудь нейтральное замечание по сему поводу, показав собеседникам, что нисколько не утратили хладнокровия. Допустим даже зевок, но, разумеется, самый умеренный и с непременным прикрытием рта ладонью".

- Это как посмотреть, - возразил инженер. - Князь, конечно, проливает крови куда больше, но из злодеев всегда опасней тот, за кем будущее. Будущее же криминальной Москвы безусловно не за налетчиками, а за д-доильщиками. Это доказывается арифметикой. Предприятие, затеянное Упырем, безопасней, ибо меньше раздражает власть, а некоторым представителям власти оно даже выгодно. Да и прибыли у доилыцика больше.

- Как же больше? Князь вон за раз по три тыщи снимает, а Упырь с лавок по рублишке в день имеет.

Маса принес одежонку: стоптанные башмаки, штаны с заплатами, драную куртенку. Брезгливо морщась, Сенька стал одеваться.

- По рублишке, - согласился господин Неймлес, - но зато с каждой лавки и каждый день. И таких овец, с которых Упырь с-стрижет шерсть, у него сотни две. Это сколько в месяц будет? Уже вдвое против хабара, который Князь за средний налет возьмет.

- Так Князь не один раз в месяц добычу берет, - не сдавался Скорик.

- А сколько? Д-два раза? Много - три? Так ведь и Упырь не со всех по рублю имеет. Вот с людей, к которым мы с тобой сейчас отправимся, он вознамерился взять ни много ни мало двадцать тысяч.

Сенька ахнул:

- Эта что ж за люди, у кого такие деньжищи можно взять?

- Евреи, - ответил Эраст Петрович, засовывая что-то в мешок. - У них недалеко от Хитровки давно уже выстроена синагога. Нынешний генерал-губернатор девять лет назад, будучи назначен в Москву, освятить с-синагогу не позволил и почти всех иудеев из белокаменной выгнал. Нынче же еврейская община снова окрепла, умножилась и добивается открытия своего молитвенного дома. От властей разрешение получено, но теперь у евреев возникли трудности с б-бандитами. Упырь грозится спалить здание, выстраданное ценой огромных жертв. Требует от общины отступного.

- Вот гад! - возмутился Сенька. - Если православный человек и жидовской молельни терпеть не желаешь, возьми и спали задаром, а Серебреников ихних не бери. Правда ведь?

Эраст Петрович на вопрос не ответил, только вздохнул. А Скорик подумал и спросил:

- Чего они, жиды эти, в полицию не нажалуются?

- За защиту от бандитов полиция еще больше денег требует, - объяснил господин Неймлес. - Поэтому гвиры, члены попечительского совета, предпочли договориться с Упырем, для чего назначили специальных представителей. Мы с тобой, Сеня, то есть Мотя, и есть эти самые п-представители.

- Чего мне делать-то? - свросил Сенька, когда спускались вниз по Спасо-Глинищевскому.

Этот маскарад нравился ему куда меньше, чем прежний, нищенский. Пока ехали на извозчике, еще ничего, а как вылезли и зашагали по Маросейке, их уже дважды "жидюками" обозвали и один оголец дохлой мышой швырнул. Надавать бы ему по ушам, чтоб почем зря не вязался к людям, но из-за важного дела пришлось стерпеть.

- Что тебе делать? - переспросил господин Неймлес, раскланиваясь с синагогским сторожем. - Помалкивай да рот разевай. Слюни пускать умеешь?

Сенька показал.

- Ну вот и м-молодец.

Вошли в дом по соседству с жидовской молельней. В чистой комнате с приличной мебелью поджидали два нервных господина в сюртуках и ермолках, но без пейсов - один седой, другой чернявый.

Не похоже было, чтобы Эраста Петровича и Сеньку тут ждали. Седой замахал на них рукой, сердито сказал что-то не по-русски, но, в каком смысле, и так было ясно: валите, мол, отседова, не до вас.

- Это я, Эраст Петрович Неймлес, - сказал инженер, и хозяева (надо полагать, те самые "гвиры"), ужасно удивились.

Чернявый удовлетворенно поднял палец:

- Я вам говорил, что он еврей. И фамилия еврейская - искаженное "Нахимлес".

Седой сглотнул, дернув острым кадыком. С тревогой посмотрел на инженера и спросил:

- Вы уверены, что у вас получится, господин Неймлес? Может быть, лучше заплатить этому бандиту? Не вышло бы беды. Нам не нужны неприятности.

- Неприятностей не будет, - уверил его Эраст Петрович и сунул мешок под стол. - Однако д-два часа. Сейчас появится Упырь.

И точно - из-за двери запричитали - не поймешь кто:

- Ой, идет, идет!

Скорик выглянул в окно. Снизу, со стороны Хитровки, неспешно приближался Упырь, дымя папироской и с нехорошей улыбкой поглядывая по сторонам.