Чтение 18–й страницы книги ~Чего хочет женщина~

- А я тебя спрашиваю.

- Ты зачем приехал?

Лешка засмеялся, разглядывая меня с каким-то озорством.

- Выпить есть? - спросил он.

- Что? Да, есть, конечно. Что принести?

- А ты что будешь?

- Коньяк.

- Ну и я коньяк.

Я ушла на кухню, потом поднялась наверх. Шепнула Ирине:

- Позвони Генке, скажи, к нам какой-то мужик приехал, пьяный. Лада, мол, очень испугалась.

- Что-то ты на испуганную не похожа, глаза так и горят, - усомнилась подружка.

- Делай, что сказали, - хохотнула я, - а испугаться мы еще успеем. Позвони и через полчасика спускайся вниз.

- Понятно. Всегда к вашим услугам, хоть и не совсем улавливаю, в какую сторону ветер дует.

Я вернулась к Лешке. С какой стати он был так уверен в том, что я его жду и горю нетерпением, оставалось загадкой. Конечно, Танька в паре с Вовкой на многое способны, но все же нельзя быть таким дурнем.

Я села в кресле напротив. Он разлил коньяк и сказал:

- За нас, Ладушка.

Я кивнула и выпила. Через несколько минут Лешка стал томиться, разговаривать со мной ему всегда было тяжело, а теперь я и вовсе рот неохотно открывала, сидела, смотрела на него и улыбалась. Несколько раз он порывался встать, но что-то его удерживало, скорее всего сомнения в собственных силах. Хоть и слыл Лешка бабником, но дамы о его достоинствах отзывались с прохладцей. Ударить в грязь лицом ему было боязно, а отступать не хотелось. В общем, он здорово напоминал лису из известной басни. Как Танька выражается, и хочется, и колется, и мамка не велит.

Когда он вроде бы собрался с силами и направился ко мне, на лестнице появилась Ирина и весело сказала:

- Привет. А я и не знала, что у нас гости.

Лешка удивленно обернулся и заявил с легкой обидой:

- Я думал, ты одна...

- Я одна никуда не езжу. Муж не пускает, он ревнивый...

- Наслышаны, - кивнул Лешка и вроде бы успокоился. - А подруга твоя рано спать ложится?

- Да я вообще ночами не сплю, - хохотнула Ирина, наливая себе коньяка.

- Да? Спать надо, для здоровья, говорят, полезно. - Перебиваясь такими шуточками, мы продолжали сидеть. Ирина разглядывала гостя, Лешка пытался что-то понять, а я ожидала муженька.

Первыми все-таки появились Танька со Славиком. Вовка остался в машине, опасаясь попадаться дружку на глаза раньше времени. Танька вошла, на ходу сбросила шубу на руки своему спутнику и запела:

- Ба, целый дом гостей. Как отдохнула, радость моя?

- Отлично, - кивнула я.

- Пойдешь на лыжах с утра?

- Если хватит силы воли. Знаешь мой грех, люблю поспать.

Славик, устроив в прихожей свои и Танькины вещи, прошел в комнату, с Лешкой поздоровался за руку и выпил коньячка. Моисеев мало что понимал, хмурился, потому что сценарий вечера неожиданно перекосило. Но ничего не боялся. Дружеская вечеринка вместо любовного свидания слегка его раздражала, но, в общем, все в норме. Вот тут и ввалился Лом. Смотреть на него было страшно. Дверь грохнула, он шагнул вперед, ища меня глазами, увидел, что я сижу цела и невредима в компании четырех человек, и немного растерялся, но тут же заметил Лешку, зло вскинул голову и, забыв раздеться, пошел к столу. Следом появился Костя, встал у двери, наблюдая оттуда за развитием событий. На лице его блуждала улыбка - и выглядел он чрезвычайно довольным.

- Тебе чего здесь нужно? - рявкнул Лом, подскочив к дружку. Лешка выпрямился и насмешливо ответил:

- Ехал мимо, заглянул...

- К моей жене, пока меня дома нет?

- Да брось ты... - усмехнулся Лешка, но уже стал соображать, разозлился и все сделал невпопад и неверно. Выкатил глазищи и зло заговорил: - Да ты что, Лом?

Ломик набрал в грудь воздуха и сказал несколько слов, нелитературно, но доходчиво. Из его выступления следовало, что Моисееву женщины больше не понадобятся, в принципе и навсегда. Лом двинул ногой по столу, стол взлетел в воздух, с грохотом приземлился обратно, а мы сообразили, что у муженька начался припадок бешенства, который никто и не мечтал пережить. Лешка, конечно, меньше всех, Лома он знал давно, а потому малость испугался и, видно с перепугу, напакостил себе еще больше.

- Лом, да эта сучка сама ко мне липла...

Лом отпустил его рубашку, легонько толкнул дружка на диван и с тихой лаской поинтересовался:

- Серьезно?

Неожиданное спокойствие Лома ввело Лешку в заблуждение.

- Ну...

- Она позвала тебя сюда?

Лешка под взглядом Лома заерзал, но соврать не решился.

- Нет.

- Ага. Значит, сам пожаловал.

- Лом, я...

- Ты не спеши, не спеши, сейчас расскажешь... Может, она раньше когда приглашала?

- Нет, - повторил Лешка.

- Но что-то она тебе говорила?

- Нет, - зло вскинулся Моисеев, начав наконец кое-что понимать.

- А как же липла-то, Леша? - пропел Лом.

Тот сглотнул, глядя на меня с лютой ненавистью, и ответил:

- Она смотрела... дурак поймет.

Генка засмеялся. Он стоял, скалил зубы и поглядывал на дружка.

- Вот ты и дурак, Леша. Я Ладкины взгляды хорошо знаю. Она может смотреть и прикидывать, какие себе туфли купить, и до мужика ей в тот момент нет никакого дела, а он из штанов выпрыгивает. Мне это лучше других известно, так что про мою жену мне не рассказывай... Ты зачем приехал-то, Леша?

- Она сама, она так смотрела...

- И ты поехал? Не сказал, мол, Генка, твоя жена ко мне жмется, а ты мне друг и все такое, а сюда побежал?

- Я все понял, Лом, - сказал Лешка, поднимаясь и кривя губы. - Можешь не ораторствовать. Мы друзья и все такое, только баба твоя...

Он попытался найти слово, не нашел и направился к дверям. Когда за ним закрылась дверь, Лом улыбнулся, широко и лучезарно, и сказал:

- Каюк дружку. Кончился.

- Это точно, - согласилась Танька и добавила тише: - Царство ему небесное...

Оставшись с мужем наедине, я долго молчала. Он подошел, сел рядом, взял меня за руку.

- Гена, - позвала я, - ты ведь не думаешь... что я действительно хотела этого пьяного идиота?

- Что за чушь? - нахмурился Лом. - В голову не бери. Я тебя знаю и верю тебе. Все.

* * *

На сей раз похороны не были такими уж пышными, и никто не решался особенно горевать по Лешке. Предпочитали сурово хмуриться и отделываться фразами типа: "Да, жизнь... вот так вот..." и тому подобной чепухой. Кое-какие причины для этого были: Моисеева обнаружили в машине в трех километрах от города, с пятью пулями в груди, шестая в голову его доконала. Вокруг машины натоптано, снег кровищей залит. Напрашивался вывод, что убийца профессионалом не был, убитого хорошо знал, так как тот подпустил его к себе и зачем-то бродил с ним вокруг машины. Шел робкий, но упорный слух, что пристрелил его сам Лом, и по всему выходило, что из-за бабы. Наше присутствие на похоронах всех сбивало с толку. Лом сурово хмурился, и видно было, что сильно печалится из-за дружка. Остальные, глядя на вождя, тоже печалились, но, как я уже сказала, без лишних слов. Обещаний вроде: "Мы этого подлюгу из-под земли достанем" никто не давал, предпочитая тяжкие вздохи опасным обетам.

Так как законной супруги у Лешки не было, а незаконных было много, они перед церемонией малость поскандалили, пытаясь решить, кому должна быть отведена ведущая роль, и нанесли друг другу незначительные телесные повреждения. В результате на похороны ни одна не явилась, так что рыдать и бросаться на гроб было некому. Близких родственников он не имел и уже несколько лет числился в сиротах. В общем, церемония особенно не впечатляла, хотя Танька и настояла на отпевании, во время которого переминалась с ноги на ногу и с нетерпением ждала, когда запоют ее любимое. Прослушав до конца знакомые слова, подружка расслабилась, всплакнула и сказала довольно громко:

- Ох, горе-то какое...

Я не поняла, к чему эти слова относились: к Лешкиной кончине или к тому, что певчие замолчали.

Совершенно случайно и без чьих-либо стараний на кладбище Моисеев оказался рядом с Синицей. Неподалеку в полный рост стоял Святов в черном мраморе, и хоть особого сходства я не улавливала, но Танька утверждала, что он сильно походил на Ильича. Обнаружив в такой близости трех недавних соратников, в то время как дела шли на редкость хорошо и обещали быть еще лучше, мужики глубоко задумались и о Лешке вовсе перестали печалиться. Не те мысли их одолевали.

Лом стоял возле гроба, сложив руки, с прямой спиной и гордо вскинутым подбородком, и походил то ли на гангстера американской закваски, то ли на лидера какой-нибудь партии. Вокруг него образовалось пустое пространство, не слишком большое, но ощутимое. Никому и в голову не приходило, обращаясь к нему, назвать его Ломом или Генкой. Все поспешно отводили глаза, но спинами и телодвижениями демонстрировали преданность и готовность ради вождя на многое.

Мы стояли в сторонке, но в достаточной близости от Лома: я в черном, Танька в слезах, Костя в очках с золотой оправой и Славик в дорогом пальто на меху. На нас поглядывали с замешательством и некоторым испугом, и умные уже сообразили, что старые времена безвозвратно канули в небытие, а грядут новые, к которым надлежит приспособиться.

Саид, последний из оставшихся в живых давних Ломовых дружков, был, безусловно, человеком умным. Он стоял в трех шагах от Лома, за его спиной, точнее, за плечом, рядом, но сзади, и наперед не лез. Когда могилу зарыли и обложили венками, он тихо сказал:

- Да, Гена, вдвоем мы с тобой остались.

Я попыталась уловить в его голосе намек, но услышала лишь грусть и смирение перед судьбой.

- Да, - кивнул муженек, и они на глазах у всей компании обнялись и маленько похлопали друг друга по спине. Остальные терпеливо ждали, когда Лом пройдет к машине. Он пошел, и Саид вроде бы рядом, но чуть-чуть сзади. Потом пропустили нас и с некоторым облегчением побрели к ожидавшему транспорту. На многих лицах читалась растерянность.

- А Саид умница, - сказала Танька, устраиваясь на велюровом сиденье. - Уроки истории тоже научили его кое-чему.

Я кивнула. Саид в отличие от остальных Ломовых дружков всегда вызывал у меня симпатию.

Поминки прошли без особого шика, петь хвалебные оды Моисееву никто не решился, о памятнике в полный рост тоже не заговаривали, посидели, выпили и затосковали. То ли дело в старые времена: Аркашу неделю поминали, да так буйно, что на полгода воспоминаний хватило.

Я сидела рядом с Танькой в сторонке, Лом, само собой, во главе стола, а Костя от него по правую руку, там, где раньше всегда садился Лешка. Умных это тоже на размышление сподвигло, но умных было не так много, чему я, по понятным причинам, радовалась. Саид сидел слева от Лома, вел себя скромно, пил мало, был серьезен, но особо печаль не демонстрировал. Ломик то и дело обращался к дружку, как видно, желая подчеркнуть, что их дружбе годы и невзгоды не страшны. Танька только ухмылялась, а Саид, улучив момент, подошел к нам. Надо сказать, что восточного в нем только и было что дурацкая кличка, которую он получил давным-давно из-за пристрастия к одному фильму. Фамилия у него была Пантелеев, а имя Саша, но еще много лет назад об этом начисто забыли и иначе как Саидом не называли. Я и сама лишь недавно с некоторым удивлением узнала его настоящее имя, разумеется, благодаря Танькиным стараниям. Теперь времена сменились, и о дурацких кличках следовало забыть.

Саид сел рядом, дружески улыбнулся мне и сказал:

- Хорошо выглядишь.

- Спасибо, Саша, - мягко ответила я и тоже улыбнулась. Он посмотрел куда-то перед собой и заговорил не спеша: - Редко видимся. И все больше по невеселому поводу.

- Да, - я кивнула, а потом добавила: - Кто бы мог подумать...

- Как посмотреть, - пожал плечами Саид. - О покойнике плохо не говорят, но о Лешке мало что хорошего можно сказать. Он кого угодно мог допечь. В последнее время мы с ним виделись редко, только по делам.

- Да, с Геной у них то же самое было... Все больше юношеские воспоминания.

- На них далеко не уедешь... - кивнул Саид. - Гена говорил? Я дачу выстроил. Место шикарное, озеро в трех шагах, лес. Грибы, рыбалка. Приезжайте в гости, отдохнем по-семейному, Лариса рада будет.

- Спасибо, обязательно приедем. А можно и к нам, у нас тоже неплохо... Как дочка, в школу пошла?

- Да, первоклашка. Способная девчонка, никаких хлопот.

- Растут дети...

Еще минут пятнадцать мы продолжали беседу в том же духе, потом Саид взглянул на меня и сказал то, из-за чего, надо полагать, и затеял весь этот разговор:

- Ты знаешь, Лада, я тебя всегда уважал, а Генка мне друг, я за него в огонь и в воду... И ребятам всегда говорю: прошло то время, когда кулаками махали да торопились карманы бабками набить, сейчас жизнь другая. Мы уже давно не пацаны, у самих дети растут, о них надо думать.

- Конечно, ты прав, Саша, - согласилась я.

- Я хочу жить спокойно и погулять на свадьбе дочери.

- Нас пригласить не забудешь? - улыбнулась я.

- Само собой.

Мы еще немного поговорили, тут подошел Лом и спросил:

- Саид, ты останешься или домой?

- Домой, Гена, - скромно сказал тот. - Лариска приболела, дочку из школы забрать надо.

- Тогда поехали.

- Хитер, - сказала Танька, когда мы были уже дома. - Как думаешь, отступится или затаится, шельма?

- Если умный, то отступится, потому что ничего ему, кроме пули, не светит. Святов был первый Ломов дружок, а теперь стоит жутким монументом на кладбище. Саид не дурак...

- Может, даже слишком умный, - задумалась Танька. - Ладно, мы за ним присмотрим. Если он по-хорошему, так и мы со всей душой.

Когда Танька вместе с Костей отбыли восвояси, Лом немного послонялся по квартире и вдруг остановился против меня.

- Ладка, - сказал он как-то нерешительно, - Саид мой давний друг, и он о тебе дурного слова не сказал... я ему желаю здоровья и долгих лет жизни.

- Так у него сегодня день рождения? - удивилась я.

- Почему? - растерялся Лом.

- Ну... ты ему здоровья желаешь и долголетия...

- Ладка, - грозно начал он, но притормозил, помолчал и добавил: - В общем, ты поняла...

Саид вел себя тихо, довольствуясь ролью давнего дружка и третьего помощника. Я оказалась права: мужик он умный.

Дела шли на редкость удачно, как вдруг в начале весны гром среди ясного неба: объявился Димка.

Возвращаясь из бассейна, я заехала в магазин, на улицу вышла нагруженная пакетами и удивленно замерла: кто-то вертелся возле моей машины. Подходя, уже знала: судьба мне приготовила подарок, и точно, парень повернулся, а я ахнула: Димка.

- Здравствуй, Лада, - сказал он и не улыбнулся. Облезлые джинсы, старая куртка, лицо бледное, глаза горят. Смотрел он на меня сурово, с затаенной болью, точно за долгом явился, который не надеялся получить.

- Дима, - пролепетала я, - ты... как же ты решился?

- По тебе соскучился, - ответил он, криво усмехнулся, оглянулся вокруг, точно место искал, где сесть, и спросил: - Поговорим?

Говорить нам было не о чем. Я это знала, догадывался и он. Но его неожиданное появление выбило меня из колеи, я растерялась, засуетилась с ключами и сказала испуганно:

- Садись в машину... Нет, за руль.

Он сел, и мы отъехали в соседний дворик, подальше от любопытных глаз.

Димка повернулся ко мне, сказал без улыбки:

- Вот и встретились...

- Да... - согласилась я, боясь поднять глаза.

- Как живешь? Рассказывай.

- Нормально. Ты как?

Он плечами пожал.

- Если сюда заявился, значит, не очень...

- Какие-то проблемы... деньги?

Он усмехнулся.

- На мой затрапезный вид не смотри, не нищенствую. Жизнь кое-как наладилась... да тоска заела. Хотел я, Ладушка, на тебя взглянуть.

- Дима, тогда в гостинице... - торопливо начала я, но он меня перебил:

- Я знаю... Вовка рассказал.

- Ты его видел? - Чем, интересно, Танька занимается? Димка в городе, а Вовка до сих пор об этом не донес. - Давно приехал?

- Вчера. Утром был у Вовки. Он мне все рассказал, про то, как Лом тебя привез, как ты с разбитым лицом ходила, а потом в больнице валялась...

Я сочла нужным заплакать, отвернулась к окну и прошептала:

- Дело старое...

- Только не для меня... Я этот год разными мыслями себя изводил, все думал, как же ты могла... и все такое, а потом решил, поеду-ка я к Ладушке, посмотрю ей в глазки... А как Вовка стал рассказывать, сволочью себя почувствовал. Еще год назад должен был приехать, чтоб тебя от этой подлюги избавить.

Лом, с моей теперешней точки зрения, подлюгой не был, и даже совсем наоборот, а вот что там рассказал Вовка и как далеко зашел в своей дружеской болтовне, беспокоило меня чрезвычайно.

- Дима, ты себя не казни. Не мог ты тогда приехать. Себя бы сгубил и мне не помог. Лом пристрелил бы обоих. И сейчас зря приехал. Вдруг узнает кто? Боюсь я, Дима...

Он взял мою руку, крепко сжал.

- Лада...

- Подожди, - попросила я, всхлипнула, достала платок, слезы вытерла и сказала: - Дима, я... я, наверное, плохой человек, то есть я, наверное, должна была быть стойкой, держаться, не подпускать его к себе, с балкона прыгнуть или отравиться... Но я трусливая и слабая, я испугалась... и привыкла как-то... о тебе не думать и жить... прости меня, пожалуйста, прости...

- Лада... - Он обнял меня и стал торопливо целовать, а я удивилась - в душе вспыхнуло отвращение и странная обида за Лома. Неужто Танька права и я его в самом деле люблю? Я поспешила отодвинуться от Димки.

- Дима, - сказала отчаянно, кусая губы.

- Лада, любимая моя, уедем, - зашептал он, ухватив меня за колени. - Уедем, слышишь? Квартира есть, работа есть, получаю прилично. Не пропадем. Посмотри на меня, посмотри, Лада. Ты ведь меня любишь, любишь?

- Дима, я люблю тебя, - закрыв глаза, убедительно соврала я. - Только жизнь не переиграешь. Я... я беременна. - Он слегка дернулся, а я продолжила, от души радуясь произведенному эффекту: - Дима, ты пойми: мне давно не двадцать, и о ребенке я мечтала, он очень важен для меня, а сейчас и вовсе важнее всего на свете. Дима, я не могу... просто не могу.

- Господи, Лада, это твой ребенок, твой, значит, будет мне родным. Никто даже никогда не подумает... вспомни, как мы с тобой в день свадьбы на юг удрали. Тогда я тоже о всякой ерунде думал, а ты была права. Я тебя послушал и потом бога благодарил, что ума хватило... поедем, Лада, прямо сейчас... Поедем...

Вот так незадача.

- Он нас найдет, - не придумав ничего умнее, сказала я.

- Я этого подлюгу пристрелю и тебя увезу... Я люблю тебя, девочка моя, радость моя, жизнь моя, я тебя люблю.