и все-таки остающиеся злыми; ведь они же видят, какие мы. Одного этого
довольно, чтобы сразу внушить им отвращение к религии. Нет, знаете, сэр,
надо прежде самому стать религиозным, а потом уже браться учить других".
"Что же, Аткинс, я думаю, что твои слова справедливы, даже слишком
справедливы", оказал я и передал их священнику, который горел нетерпением
узнать, в чем дело. "О!" - воскликнул он, "скажите ему, что, если он
искренно раскаивается во всем, что он сделал дурного, его жене не нужно
лучшего учителя, ибо научить других раскаянию может только тот, кто искренно
кается сам. Пусть он только раскается, и тогда он сумеет объяснить своей
жене, что есть бог и что он не только справедливый воздаятель за добро и
зло, но также существо милосердное, запрещающее мстить за обиды, что он
бесконечно добр, долготерпелив и многомилостив и не хочет смерти грешника,
но его покаяния и жизни; что он часто долго терпит и попускает злым и даже
откладывает осуждение до последнего дня, когда каждому воздается по делам
его; что если праведники не получают награды, а грешники кары, пока не
перейдут в иной мир, это то и доказывает существование бога и будущей жизни.
А от этого он незаметно перейдет к учению о воскресении мертвых и страшном
суде. Пусть он только сам раскается, и он будет превосходным учителем для
своей жены".
легко можно было заметить, был этим сильно взволнован. "Все это мне было
известно и раньше", сказал он, "и еще многое другое, но у меня не хватало
бесстыдства проповедывать это своей жене, когда бог и моя совесть знают, что
я жил так, как будто никогда не слыхал о боге и о будущей жизни; да и жена
моя сама была бы свидетельницей против меня. Что уж тут говорить о
раскаянии! (Он глубоко вздохнул, и слезы выступили на его глазах). Для меня
все кончено!"
человек тоже не мог удержаться от слез, но, совладав с собою, сказал мне:
"Предложите ему только один вопрос: доволен ли он тем, что ему уже поздно
каяться, или же огорчен этим, и желал бы, чтобы это было иначе?" - Я прямо
так и опросил Аткинса, и тот с жаром воскликнул: "Разве может человек быть
доволен, зная, что ему предстоит вечная гибель?"
покачал головой и, быстро обернувшись ко мне, сказал: "Если так, можете
уверить его, что еще не поздно, Христос ниспошлет в его душу раскаяние, а
нам, слугам Христовым, заповедано проповедывать милосердие во все времена от
имени Христа спасителя всем, кто искренно кается; значит, никогда не поздно
раскаяться".
стал слушать дальнейших речей священника, обращенных к его товарищам, а
сказал, что пойдет и поговорит с женой. Говоря с остальными, я заметил, что
они были поразительно невежественны по части религии и в этом отношении
очень напоминали меня в то время, как я убежал из отцовского дома; однакоже
никто из них не уклонялся от беседы, и все торжественно обещали переговорить
с женами и попытаться убедить их перейти в христианство.
Аткинс с женой все не являлись. Священнику очень хотелось знать, куда
девался Аткинс, и он, повернувшись ко мне, сказал: "Умоляю вас, сеньор,
пойдемте, посмотрим, где они; я уверен, что этот бедняк уже сидит где нибудь
с своей женой и учит ее познанию истинного бога". Мне сдавалось то же, и мы
пошли вместе. Я повел его никому, кроме меня, неизвестной тропинкой, через
самую чащу леса, откуда сквозь густую листву даже трудно было рассмотреть,
что делается снаружи; а уж того, кто находится в этой чаще, и подавно не
было видно; и вот, дойдя по этой тропе до опушки, мы увидали Вилля Аткинса с
его смуглянкой женой, сидевших под кустом и оживленно между собою
беседовавших. Я остановился, подождал священника, который немного отстал, и
указал ему на эту парочку; мы долго стояли и смотрели на них. Мы заметили,
что он что-то с жаром объясняет жене, указывая то на солнце, то на небо, в
разные стороны, потом на землю, потом на море, потом на себя, на нее, на
лес, на деревья. "Вы видите", сказал священник, "мои слова не остались
втуне; он уже говорит ей о религии - смотрите хорошенько - вот теперь он
говорит ей, что бог сотворил и его, и ее, и небо, и землю, море, лес,
деревья и т. д." - "Кажется, что так", подтвердил я. В это время Вилль
Аткинс вскочил на ноги, потом упал на колени и поднял обе руки к небу; по
всей вероятности, он при этом говорил что нибудь, но мы не могли расслышать
- они были слишком далеко, на коленях он оставался не больше минуты, потом
опять сел рядом с женой и заговорил с ней. Мы видели, что женщина слушает
очень внимательно, но отвечает ли она что нибудь сама, этого мы не могли
рассмотреть. Когда бедняк стал на колени, я видел, как слезы покатились по
щекам священника, и сам едва удержался от слез; но обоим нам было обидно,
что мы далеко от них и ничего не слышим из их разговора.
решили досмотреть до конца эту немую беседу, достаточно понятную нам и без
слов. Как уже сказано было, Аткинс сел опять рядом с женой и продолжал
говорить с большим жаром; раза два или три он горячо обнимал ее; раз он
вынул из кармана платок и отер ей глаза, потом опять поцеловал ее с
необычной для него нежностью. Это повторялось несколько раз, затем он опять
вскочит на ноги и, подав руку жене, помог ей подняться; потом за руку же
отвел ее немного в сторону; потом они оба опустились на колени и оставались
так минуты две.
нам их уже не было видно. Теперь, когда Вилль Аткинс с женой сокрылись из
виду, нам здесь больше нечего было делать, и мы тоже пошли обратно своей
дорогой; а вернувшись, застали их возле дома ожидающими, когда их позовут.
Мы велели Аткинсу войти и стали его расспрашивать. Тут я узнал, что Аткинс
был глубоко потрясен словами священника - кстати тут открылось, что он сам
был сыном пастора - и привел свою жену к готовности принять христианство.
При этом молодая женщина выказала такую искреннюю радость и веру и такое
поразительное понимание, что это трудно даже представить себе, не только
описать; и, по ее собственной просьбе, она была крещена, а вслед затем
священник и повенчал их. По окончании обряда он обратился к Виллю Аткинсу и
стал ласково уговаривать его поддержать в себе это доброе расположение
душевное и укрепить его твердой решимостью изменить свою жизнь.
тридцати семи дикарей и готов был ради этого остаться на острове; но я
отговорил его, доказав ему, во первых, что затея его сама по себе
неосуществима, и, во вторых, что, мажет быть, мне удастся устроить так,
чтобы это было сделано в его отсутствии.
на корабль, когда ко мне пришел юноша с голодавшего корабля, которого я взял
с собой на берег, и сообщил мне, что он тоже сосватал одну парочку, и
надеется, что я ничего не буду иметь против этого; а так как вступающие в
брак оба христиане, то он желал бы воспользоваться тем, что при мне есть
священник, и повенчать их теперь же, до моего отъезда. Мне очень любопытно
было узнать, что же это за парочка; оказалось, что это мой Джек "на все
руки" и его служанка Сусанна решили пожениться. Узнав их имена, я был
приятно удивлен: действительно, парочка была, по моему, вполне подходящая.
Жениха я уже описывал; что касается невесты, она была честная, скромная,
рассудительная и религиозная девушка, весьма неглупая, приятной наружности,
с плавной речью, с уменьем во время и кстати ввернуть словцо, ловкая,
домовитая, отличная хозяйка, словно созданная для того, чтобы заправлять
всем хозяйством на острове. Мы повенчали их в тот же день. Я был посаженным
отцом невесты и отвел ей в приданое кусок земли на острове. Я отвел также
определенные участки остальным колонистам; незанятую же землю объявил своей
собственностью. Что касается живших на острове дикарей, то часть их тоже
получила участки, а другие стали слугами белых.
попытаться устроить так, чтобы в мое отсутствие наладилось дело обращения
дикарей, и сказал ему, что теперь оно, кажется, уже налаживается; дикари
рассеяны между христианами и, если каждый из этих последних даст себе труд
заняться теми дикарями, которые у него под рукой, я надеюсь, что результаты
получатся весьма хорошие. Наши все обязались приложить к этому все старания.
Придя в дом Вилля Аткинса, я, не теряя времени на расспросы, сунул руку в
карман и вытащил свою библию. "Вот", сказал я Аткинсу, "я принес тебе
помощницу, которой у тебя раньше, пожалуй, не было". Он был так поражен, что
некоторое время даже не мог говорить, но, оправившись, бережно взял книгу
обеими руками и обернулся к жене "Смотри, дорогая, не говорил ли я тебе, что
бог, хоть он и на небе, может слышать все, что мы говорим? Вот книга, о
которой я молился, когда мы с тобой стояли на коленях под кустом; бог
услышал нас и вот - посылает нам эту книгу". И он так искренно радовался и
так горячо благодарил бога, что слезы в три ручья катились по его щекам, как
у плачущего ребенка. Жена его тоже была поражена и вполне поверила тому, что
сам бог послал им эту книгу, по просьбе ее мужа. Правда, в сущности, оно так
и было, но в то время я думаю, не трудно было бы убедить бедняжку и в том,
что с неба нарочно был послан ангел, чтобы принести эту книгу.
сообщать нашим о шлюпе, который я привез с собою в разобранном виде, - и
рассчитывал было оставить им; ибо если бы я собрал и оставил им это судно,
они бы, пожалуй, при первом неудовольствии, разделились между собою, и одна
часть бы уехала, а другая осталась; или же, быть может, сделались бы
пиратами, и мой остров обратился бы в разбойничий притон, вместо того, чтобы
быть колонией скромных и благочестивых людей, как я о том мечтал. Не оставил
я им также двух медных орудий, захваченных мною на всякий случай, - и других
двух пушек со шканцев, - по той же причине. Я находил, что у них вполне
достаточно оружия для самообороны и защиты острова против всякого, кто бы ни
вздумал напасть на них, но я вовсе не хотел подстрекать их к наступательным
действиям и вооружать их для того, чтобы они сами вторгались в чужие
владения и нападали на других. А потому я решил использовать шлюп и орудия
для их же выгоды, но иным способом.
Каменистый Артем
Маккэфри Энн
Елманов Валерий
Пехов Алексей
Белогорский Евгений
Посняков Андрей