маскарад; а она, чтобы не заметили бывшего с нею случая, промолчала и
преисправно кончила все танцы, на кои была звана, все до одного - и
менуэт, и монимаску, и котильон.
наезжавшим в Нескучное из Хренового. Терентьич был из грамотных крепостных
и являлся одетый по моде, в "перленевый" кафтан и камзол, в
"просметальные" башмаки с оловянными пряжками, в манжеты и с черным
шелковым кошельком на пучке пудреной косы.
мой? Веселись, в том только и счастье... да, увы, не для всех.
Мы что? рабы... Но вам ли воздыхать, не жить в сладости-холе, в
собственных, распрекрасных вотчинах? Места в них сухие и веселые, поля
скатистые, хлебородные, воды ключевые, лесов и рощ тьма, крестьяне все
хлебопашцы, не бобыли, благодаря вашей милости. Вы же, сударь, что-то как
бы скучны, а слыхом слыхать, иногда даже сумнительны.
граф. - Вот ты прошлую осень писал за море, хвалил всходы и каков был рост
всякого злака; а что вышло? Сказано: не по рости, а по зерни.
всякого разъезду и ко мне приезду; а веришь ли, ничего, как прежде, не
знаю. Был Филя в силе, все в други к нему валили... а теперь...
богатстве - обходят".
промеж двух жерновов; служба кончена, более в ней не нуждаются, а дома...
скука...
напастями. И не вспыхнуть дровам без подтопки... а я вам подтопочку могу
подыскать...
вспоминая недавний совет о том же предмете Концова.
25
честь мира с Турцией заставили о ней на некоторое время позабыть. После их
окончания ей предложили новые обвинительные статьи и новые вопросные
пункты. Был призван и напущен на нее сам Шешковский. Допросы усилились.
Добиваемая болезнью и нравственными муками, в тяжелой, непривычной
обстановке и в присутствии бессменных часовых, она с каждым днем чахла и
таяла. Были часы, когда ждали ее немедленной кончины.
императрице.
Спрашивают, кто я? Но разве факт рождения может для кого-либо считаться
преступлением? Днем и ночью в моей комнате мужчины. Мои страдания таковы,
что вся природа во мне содрогается Отказав в Вашем милосердии, Вы откажете
не мне одной..."
пленницу, которая вызывала к себе то сильный ее гнев, то искреннее,
невольное, тайное сожаление.
наконец, нашею княжной, - сказал он ей, - уверяли, что знаете восточные
языки; мы давали ваши письмена сведущим людям - они в них ничего не
поняли. Неужели, простите, и это обман?
ответила Тараканова. - Разве персы или арабы учат своих женщин грамоте? Я
в детстве кое-чему выучилась там сама. И почему должно верить не мне, а
вашим чтецам?
расспрашивать эту бедную, еле дышавшую женщину.
важное и настоятельное, - не до споров теперь... ваши силы падают... Мне
не разрешено, - но я велю вас перевести в другое, более просторное
помещение, давать вам пищу с комендантской кухни... Не желаете ли
духовника, чтобы... понимаете... все мы во власти божьей... чтобы
приготовиться...
протестанта или нашей греко-российской веры?
православного.
ночь. - Мрак без рассвета, ужас без конца. Смерть... вот она близится,
скоро... быть может, завтра... а они не утомились, допрашивают..."
спаса. - Ужели трудно дать себе отчет даже в эти, последние, быть может,
минуты? Ужели, если я не та, за какую себя считала, я не сознаюсь в том?
из-за чего? из чувства ли омерзения к ним, или из-за непомерного гнева и
мести опозоренной ими, раздавленной женщины?"
мельчайших подробностей.
выезды, приемы, вечера. Придворные, дипломаты, графы, владетельные князья.
ухаживали за мною, предлагали мне свое сердце и достояние, искали моей
руки... За красоту, за уменье нравиться, за ум? Но есть много красивых и
умных, более меня ловких женщин; почему же князь Лимбургский не
безумствовал с ними, не отдавал им, как мне, своих земель и замков, не
водворял их в подаренных владениях! Почему именно ко мне льнули все эти
Радзивиллы и Потоцкие, почему искал со мною встречи могучий фаворит
бывшего русского двора Шувалов? Из-за чего меня окружали высоким, почти
благоговейным почтением, жадно расспрашивали о прошлом? Да, я отмечена
промыслом, избрана к чему-то особому, мне самой непонятному".
отдаленнейшие, первые свои воспоминания. - В нем одном доказательство.
глухая деревушка где-то на юге, в пустыне, большие тенистые деревья над
невысоким жильем, огород, за ним - зеленые, безбрежные поля. Добрая,
ласковая старуха ее кормила, одевала. Далее - переезд на мягко
колыхавшейся, набитой душистым сеном подводе, долгий веселый путь через
новые неоглядные поля, реки, горы и леса.
себя в обезумевшую, отупелую голову. - Им нужны доказательства!.. Но где
они? И что я могу прибавить к сказанному? Как могу отделить правду от
навеянного жизнью вымысла? Может ли, наконец, заброшенное, слабое,
беспомощное дитя знать о том, что от него со временем грозно потребуют
ответа даже о самом его рождении? Суд надо мною насильный, неправый. И не
мне помогать в разубеждении моих притеснителей. Пусть позорят, путают,
ловят, добивают меня. Не я виновна в моем имени, в моем рождении... Я
единственный, живой свидетель своего прошлого; других свидетелей у них
нет. Что же они злобствуют? У господа немало чудес. Ужели он в возмездие
слабой угнетаемой не явит чуда, не распахнет двери этого гроба-мешка, этой
каменной, злодейской тюрьмы!..
26
образованный, начитанный и еще не старый человек. Он осенью 1775 года
ожидал из Чернигова дочь брата, свою крестницу Варю. Варя выехала в
Петербург с другою, ей знакомою девушкой, имевшей надежду лично подать
просьбу государыне по какому-то важному делу.
мещанской слободке, сзади Казанского собора и боком ко двору гетмана
Разумовского. Дубы и липы обширного гетманского сада укрывали его
черепичную крышу, простирая густые, теперь безлистные ветви и над
крошечным поповским двором.
отшельником. Его ворота были постоянно на запоре. Огромный цепной пес,
Полкан, на малейшую тревогу за калиткой поднимал нескончаемый, громкий
Лондон Джек
Контровский Владимир
Панов Вадим
Маккарти Кормак
Громыко Ольга
Флинт Эрик