было стука молотков, почти не видно работы; я уже говорил, что все большие
дела этого города были в прошлом. Он был подобен кораблю, потерпевшему
крушение и носящемуся по волнам; чужой флаг развевался у него на корме,
чужестранцы стояли у руля. Мне пригрезилось, что роскошная барка, на которой
глава государства некогда выезжал торжественно обручаться с морем *, уже не
стояла у пристани; ее заменила крошечная модель, воссоздававшая ее по
памяти, как воссоздано и все былое величие города; но она говорила о былом
(так малое и великое смешиваются во прахе) почти так же красноречиво, как
массивные каменные столбы, арки и навесы, возведенные, чтобы укрывать в
своей тени великолепные корабли, которые давно уже не отбрасывают тени ни на
воде, ни на суше.
все-таки арсенал - с надменным знаменем, взятым у турок и поникшим в неволе.
Тут хранится богатый набор доспехов, которые носили когда-то великие воины;
самострелы и дротики, колчаны, полные стрел, копья, мечи, кинжалы, палицы,
щиты и тяжеловесные алебарды. Здесь находятся также пластины из кованой
стали и кованого железа, превращавшие красавца коня в чудовище, покрытое
металлической чешуей, и еще некое метательное оружие (его было легко носить
на груди), предназначенное делать свое дело бесшумно и выпускавшее стрелы с
отравленным наконечником.
чудовищных пыток, изобретенными, чтобы сжимать, дробить и давить кости
людей, и выкручивать, и выворачивать их в мучениях, которые хуже тысячи
смертей. Перед этим ларем выставлены два железных шлема с нагрудниками; в
них сдавливали и сплющивали голову жертвы; на каждом был небольшой выступ,
наподобие наковальни, чтобы руководивший пыткою демон мог удобно опираться
локтем и слушать, приложившись своим каменным ухом, стоны и признания
зажатого в этом шлеме страдальца.
казались такими точными слепками залитых потом, страдальческих, искаженных
пыткою лиц, что трудно было поверить, будто внутри их пусто; страшные
призраки, как бы еще заключенные в них, преследовали меня, когда я уже снова
сел в лодку и отправился в некий общественный сад посреди моря - настоящий
сад с деревьями и травой. Но я позабыл о них, стоя в дальнем конце этого
сада и глядя на водную рябь и заходящее солнце; передо мною, в небе и на
воде, пылал алый румянец, а позади меня весь город сливался в красные и
багряные полосы, тянувшиеся над морем.
бега времени и имел о нем лишь самое смутное представление. В этом
сладостном сне протекло несколько дней и ночей; легкие волны плескались у
стен домов и оград, а моя черная лодка, относимая ими, все скользила вдоль
улиц - и когда солнце стояло высоко в небе и когда лучи ночных фонарей
преломлялись в бегущей воде.
дворца, я выходил из лодки и бродил по комнатам и переходам, по лабиринтам
богато украшенных алтарей, древних памятников, заброшенных парадных покоев,
где ветшала старинная мебель, одновременно смешная и страшная. Там были и
произведения живописи, полные неумирающей прелести и выразительности,
дышащие такою страстью, правдивостью и мощью, что среди этого сонма
призраков они одни казались юными, свежими и живыми. Мне грезилось, что все
изображенное на этих картинах - а они нередко изображали былые дни города,
его красавиц, тиранов, полководцев, патриотов, купцов, придворных и
священников; даже самые камни его и площади, - что все это вновь оживает
передо мной. Затем, сойдя по какой-нибудь мраморной лестнице, нижние ступени
которой заливала медленно струившаяся вода, я снова садился в лодку и снова
пускался в путь.
рубанком и долотом, бросали легкую стружку в воду, и она недвижимо лежала на
ней, похожая на водоросли, или плыла, сбившись в кучку, впереди нас. Через
открытые настежь двери, сгнившие от постоянной сырости, виднелись крошечные
участки земли, засаженные виноградной лозой, блиставшей яркою зеленью и
бросавшей причудливые тени на камни мощеных двориков. Мы проплывали мимо
набережных и террас, где прохаживались женщины в изящно накинутых шалях и
покрывалах и ничем не занятые мужчины нежились на солнце, прямо на каменных
плитах или ступенях лестниц. Мы проплывали мимо мостов, и тут тоже были
ничем не занятые мужчины, перегнувшиеся через перила; под каменными
балконами, повисшими на головокружительной высоте, под высочайшими окнами
высочайших домов; мимо маленьких садиков, театров, часовен, мимо вереницы
великолепных творений архитектуры - готического и мавританского стиля, -
фантастических, изукрашенных орнаментами всех времен и народов; и мимо
множества других зданий, высоких и низких, черных и белых, прямых и
покосившихся, жалких и величественных, шатких и прочных. Мы пробирались
среди сбившихся в кучу барок и лодок и вышли в конце концов на Большой
канал. И здесь в стремительной смене картин, мелькавших в моем сновидении, я
увидел старого Шейлока *, который прохаживался по мосту, застроенному
лавками и гудевшему от немолчного говора людей; в какой-то женщине, которая
высунулась из-за решетчатых ставен, чтобы сорвать цветок, мне почудилась
Дездемона, и казалось, будто дух самого Шекспира витает над водой и над
городом.
мерцали перед изображением богоматери две зажженные по обету лампады, мне
показалось, будто большая площадь Крылатого льва залита ярким светом, будто
вся аркада полна народу и толпы людей развлекаются в выходящих на нее
великолепных кофейнях, которые, как мне пригрезилось, никогда не запираются
и открыты всю ночь. Когда бронзовые великаны пробили полночь, я подумал, что
вся жизнь города сосредоточена в это время именно здесь; отчалив отсюда и
плывя мимо тихих набережных, я видел кое где только спящих лодочников,
которые, завернувшись в плащи, растянулись на каменных плитах.
прокрадываясь в самые потаенные уголки города, везде и всюду струилась вода.
Бесшумная и настороженная, обвивая его со всех сторон бесконечными петлями,
как огромная змея, она терпеливо ждала того времени, когда людям придется
разыскивать в ее глубинах каждый камень древнего города, прозывавшегося
когда-то ее владычицей.
Вероне. И с той поры я многое множество раз размышлял о странном моем
сновидении на воде, не вполне убежденный, там ли еще этот город, и зовется
ли он Венецией.
развеяла очарования пленительных образов Ромео и Джульетты *. Но едва я
оказался на Старом рынке, как все мои опасения бесследно исчезли. Эта
площадь так своеобразна и живописна, окружена такими причудливыми - каждое
на свой лад - строениями, что ничего лучшего нельзя придумать даже для этого
романтичного города - места действия одной из самых романтичных и прекрасных
повестей.
Капулетти, претерпевшему величайшее унижение и превратившемуся теперь в
убогую гостиницу. Шумные веттурино и ломовые телеги теснились во дворе, где
была непролазная грязь и ходил выводок забрызганных ею гусей; тут же был
устрашающего вида пес, злобно рычавший в дверях, - если бы он существовал
тогда на свете и был спущен с цепи, он не преминул бы вцепиться Ромео в
ногу, когда тот перекинул ее через забор. Плодовый сад перешел в руки других
владельцев и уже давно отделен от всего остального, а раньше он был при
доме, или мог бы быть, и над воротами, что ведут во двор с улицы, еще
сохранилось изображение шляпы (capello) - старинного герба этой семьи,
высеченное на камне. Гуси, ломовые телеги, их возницы и пес, надо
признаться, несколько мешали: гораздо приятнее было бы найти дом совершенно
пустым и иметь возможность пройтись по его нежилым комнатам. Но шляпа все же
доставляла невыразимое утешение, и место, где полагалось быть саду, едва ли
меньшее. Да и сам дом, хоть он был весьма скромных размеров, казался таким
настороженным, таким недоверчивым, что с этой стороны все было в полном
порядке. Итак, я был удовлетворен этим домом, как несомненным жилищем
старого Капулетти, и, соответственно, признателен женщине средних лет -
padrona {Хозяйка (итал.).} гостиницы, которая, усевшись на пороге, лениво
созерцала своих гусей и по меньшей мере в одном отношении была похожа на
Капулетти - у нее также была достаточно большая "семья".
посетителя, как и для самой бедняжки Джульетты, прекрасной и гордой
Джульетты, которая "своим сияньем факелы затмила". Итак, сопровождаемый
проводником, я направился к старому-престарому саду, принадлежавшему
некогда, как я полагаю, старому-престарому монастырю; впущенный в него через
развалившиеся ворота быстроглазою женщиной, занятой стиркой белья, я прошел
по дорожкам, обсаженным молодыми кустами и цветами, которые красиво
выделялись среди обломков старой стены и увитых плющом могил; здесь мне
показали нечто вроде небольшого чана или лохани для воды, и быстроглазая
женщина, вытирая о головной платок свои мокрые руки, сказала: "La tomba di
Giulietta la sfortunata" {Гробница несчастной Джульетты (итал.).}. Готовый
всей душою уверовать в это, я смог, при всем моем добром желании, поверить
лишь в то, что этому верила быстроглазая женщина; итак, я оказал ей в этом
кредит и сверх того расплатился с ней звонкой монетой.
место, где покоится прах Джульетты, забыто.
и повторение его имени раз по двадцать на день; но Джульетте спокойнее
лежать в стороне от туристских дорожек и не знать других посетителей, кроме
весеннего дождика, ароматного ветерка и солнечных лучей.
Маркелов Олег
Круз Андрей
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Плотников Александр