искусству. Впрочем, я могу послать туда Эннот Лайл с ее арфой. - И он
покинул зал, чтобы отдать распоряжение.
себя опасное поручение сопровождать Дункана на его обратном пути в Инверэри.
Невозможно было возложить эту обязанность на кого-либо из лиц высшего
звания, привыкших считать себя по достоинству равными самому Мак-Каллумору;
для прочих, которые не могли выставить ту же отговорку, это поручение все же
казалось неприемлемым. Можно было подумать, что замок Инверэри - своего рода
долина смерти, такое отвращение выказывали даже наименее знатные вожди при
одной мысли приблизиться к нему. После некоторого замешательства истинная
причина была наконец высказана, а именно: кто бы из родовитых горцев ни
принял на себя это поручение, маркиз, несомненно, затаит против того злобу и
при первом же удобном случае заставит его горько раскаяться в своем
поступке.
стратегическая уловка со стороны Аргайла, все же не решился отклонить его в
присутствии тех, кого оно столь близко касалось; поэтому он предложил
возложить это опасное и почетное дело на капитана Дальгетти, не
принадлежавшего ни к одному горному клану и не имевшего владений в Верхней
Шотландии, на которые могла бы обрушиться месть Аргайла.
коли ему вздумается на мне сорвать свою досаду? Мне известен случай, когда
честного парламентера вздернули на виселицу, как шпиона. Римляне тоже не
очень-то милостиво расправились с послами при осаде Капуи, хотя, впрочем, я
где-то читал, что им всего-навсего отсекли руки и носы, выкололи глаза и
отпустили с миром.
вопреки правилам войны, осмелится применить к вам малейшее насилие, то я
отомщу ему так, что содрогнется вся Шотландия!
Впрочем, coragio! <Мужайся! (исп.).> - как говорят испанцы. Имея в виду
землю обетованную, сиречь мое поместье Драмсуэкит, - mea paupera regna <Мои
нищие владения (лат.).>, как мы говорили в эбердинском училище, - я не
намерен отказываться от поручения вашей светлости, ибо считаю, что честный
воин должен повиноваться своему командиру, не страшась ни виселицы, ни меча.
со мной в сторону, я сообщу вам условия, которые вы должны будете изложить
Мак-Каллумору и на основании которых мы согласны не трогать его горных
владений.
уклончивых выражениях и рассчитаны только на то, чтобы пойти навстречу
предложению, которое, по мнению Монтроза, было сделано с единственной целью
выиграть время. Когда капитан Дальгетти, получив от Монтроза все необходимые
указания и откланявшись по-военному, направился было к двери, граф знаком
вернул его обратно.
знаменем великого Густава Адольфа, что от него, как от лица, посланного для
мирных переговоров, требуется нечто большее, нежели простая передача
условий, и что его военачальник вправе ожидать по его возвращении кое-каких
сведений о положении дел в лагере противника, насколько они окажутся в поле
его зрения. Короче говоря, капитан Дальгетти, вам следует быть un peu
clairvoyant <Немного проницательнее (франц.).>.
своего лица неподражаемое выражение лукавства и смышлености, - если только
они не наденут мне на голову мешок, что иногда проделывают с честными
воинами, заподозренными в том самом, за чем вы посылаете меня, - ваша
светлость может рассчитывать на точный доклад обо всем, что Дальгетти
удастся увидеть или услышать, будь то хотя бы количество ладов в волынках
Мак-Каллумора или число клеток на его пледе и штанах.
что женщина обычно излагает свою главную мысль лишь в приписке к письму; так
же и я хотел бы, чтобы вы считали последние мои слова самой важной частью
возложенного на вас поручения.
утомительного путешествия, пошел позаботиться о дорожном провианте, для себя
и для своего коня.
Густаве, - капитан Дальгетти увидел Ангюса Мак-Олея и сэра Майлса Масгрейва,
осматривавших его коня. Похвалив ноги и стать лошади, оба в один голос
начали отговаривать капитана от намерения совершить утомительное путешествие
верхом на столь прекрасном скакуне.
тропы, которыми капитану придется пробираться по Аргайлширу, - те жалкие
хижины и лачуги, в которых ему предстоит останавливаться на ночлег, где
невозможно добыть никакого фуража для лошади, если только она не пожелает
глодать прошлогодний бурьян. Он решительно утверждал, что после такого
странствования конь окажется совершенно непригодным для военной службы.
душу и тело дьяволу, уверяя, что это просто грех - тащить с собой коня,
стоящего хотя бы грош, в столь пустынный и негостеприимный край. Капитан
Дальгетти с минуту пристально смотрел сначала на одного, потом на другого, а
затем, как бы в нерешительности, спросил их: что же они посоветуют ему
делать с Густавом при таких обстоятельствах?
вы оставите коня на моем попечении, вы можете быть совершенно спокойны, что
он будет и кормлен и холен, как подобает такому прекрасному и замечательному
скакуну, и по возвращении вы застанете его гладким, как луковка,
прокипяченная в масле.
умеренную мзду, - сказал Майлс Масгрейв, - то у меня в кошельке еще
побрякивают остатки от серебряных шандалов, и я с радостью готов переправить
их в его карман.
вновь поглядывая на своих собеседников с насмешливой прозорливостью, - я
вижу, что вы оба не прочь были бы оставить себе что-нибудь на память о
старом воине в том случае, если бы Мак-Каллумору вздумалось повесить его на,
воротах своего замка. И, несомненно, в таком случае для меня было бы весьма
лестно, что такой благородный и честный кавалер, как сэр Майлс Масгрейв, или
такой почтенный и гостеприимный предводитель клана, как наш любезный хозяин,
окажется моим душеприказчиком.
мыслях не было подобных намерений, но между тем все так же продолжали
распространяться о непроходимости горных дорог. Ангюс Мак-Олей невнятно
бормотал какие-то труднопроизносимые гэльские названия, обозначавшие
особенно опасные перевалы, ущелья, пропасти, вышки и стремнины, через
которые, по его словам, лежал путь к Инверэри, а подошедший к конюшне старый
Доналд не преминул подтвердить рассказ своего хозяина, всплескивая руками,
возводя глаза к небу и качая головой при каждом гортанном звуке,
произносимом Ангюсом. Но все это не переубедило непоколебимого капитана.
этом деле и привык к опасным путешествиям в горах Богемии; а дороги в этих
горах (не в обиду будь сказано, тем стремнинам и ущельям, о которых
упоминает мистер Ангюс, и всем ужасам, о которых предупреждает сэр Майлс,
никогда не видавший их) могут поспорить с наихудшими дорогами в Европе. К
тому же моя лошадь обладает прекрасным и общительным нравом, и хотя она не
пьет вина, охотно разделяет со мной краюху хлеба и едва ли будет страдать от
голода там, где можно будет достать сухарь или пресную лепешку. И чтобы
покончить с этим делом, прошу вас, друзья мои, полюбоваться на походного
коня сэра Дункана Кэмбела, который стоит тут в стойле перед нами, такой
сытый и гладкий! А в ответ на высказанное вами беспокойство обо мне я честью
могу вас заверить, что во время нашего совместного путешествия мы с Густавом
начнем страдать от голода не раньше, чем конь сэра Дункана и его ездок.
своему коню; Густав тихонько заржал, прядая ушами, и несколько раз ударил
копытом о землю, словно желая показать, какая тесная дружба связывает его с
хозяином. Он не прикоснулся к овсу, пока не ответил на ласку своего
господина, лизнув ему руки и лицо. После такого обмена приветствиями конь
усердно принялся за еду, с быстротой, изобличавшей старую военную привычку;
а Дальгетти, полюбовавшись минут пять своим боевым товарищем, произнес:
сам пойду подкрепить свои силы перед походом.
Ангюсу Мак-Олею. Оставшись одни, они некоторое время молча смотрели друг на
друга, а потом разразились дружным хохотом.
выскользнуть из рук Мак-Каллумора так же легко, как он выскользнул из
наших...
в лице капитана Дальгетти уважать законы цивилизованной войны?
отвечал Мак-Олей. - Но, однако, пойдем, мне пора вернуться к гостям.
Глава 9