собирались обедать. Кузина Рейчел кинула на меня быстрый взгляд, лицо ее
было невозмутимо серьезно, однако в глубине глаз опять горели смешинки.
и будьте благодарны. Положите в карман кусок пирога, и, когда мы поднимемся
на Западные холмы, я попрошу вас поделиться со мной. А сейчас я пойду наверх
и надену что-нибудь подходящее для поездки.
она не ждет, чтобы за ней ухаживали или проявляли подчеркнутые знаки
внимания; у нее явно незаурядный ум, что, слава Богу, отнюдь не женская
черта. Лишь одно раздражало меня: мою манеру держаться с ней (как я полагал,
довольно язвительную) она принимала спокойно и даже с удовольствием. Мой
сарказм казался ей веселостью.
старый конь за всю свою жизнь ни разу не подвергался столь тщательной
чистке. Даже копыта Соломона надраили до блеска - моя Цыганка никогда не
удостаивалась такого внимания. Две молодые собаки скакали у его ног. Дон
невозмутимо наблюдал за ними; для него, как и для его друга Соломона, дни
скачек давно миновали.
вернулся, кузина Рейчел уже сидела на Соломоне. Веллингтон прилаживал ей
шпоры. Она переоделась в другое траурное платье, с чуть большим вырезом, и
вместо шляпы волосы ее покрывала черная кружевная шаль. Сидя вполоборота ко
мне, она говорила с Веллингтоном, и мне почему-то вспомнилось, как накануне
вечером она рассказывала о том, что Эмброз иногда поддразнивал ее и однажды
сказал, будто от нее веет ароматом Древнего Рима. Думаю, в ту минуту я
понял, что он имел в виду. Ее лицо было похоже на лица с римских монет -
четкие, но маленькие; обрамленное кружевной шалью, оно напоминало мне
женщин, которых я видел во Флоренции, преклонивших колени в соборе или
притаившихся в дверях безмолвных домов. Женщина, в которой я не находил
ничего достойного внимания, кроме рук, переменчивых глаз и неожиданных
россыпей жемчужного смеха, возвышаясь надо мною, выглядела совсем иначе.
Казалась более далекой, более отстраненной, более итальянкой.
нездешность - все то, что проступало на ее лице в минуты покоя.
землям.
дождь; к полудню небо прояснилось и выглянуло солнце. Солоноватый,
хрустально-чистый воздух подгонял шаг и доносил дыхание моря, бьющегося о
скалы бухты. Осенью такие дни выдаются у нас часто. Словно заплутавшие во
времени, они напоены особой свежестью и, изредка напоминая о близости
холодов, еще дышат последним теплом лета.
немалого труда отговориться от приглашения Билли Роу и его жены зайти в дом
и отведать пирога со сливками, лишь ценою обещания заехать к ним в
понедельник мне удалось миновать коровник и навозную кучу, вывести Соломона
за ворота фермы и выйти на жнивье Западных холмов.
дальний его конец у моря. Как я и говорил кузине, хлеба уже свезли, и я мог
вести старика Соломона куда заблагорассудится. К тому же большая часть
Бартонских земель - пастбища, и, чтобы целиком осмотреть их, мы держались
ближе к морю. В конце концов мы подошли к самому маяку, и, оглянувшись, она
увидела все имение - с запада ограниченное длинным отрезком песчаной бухты,
а с востока, на расстоянии трех миль от нее, - рукавом моря. Бартонская
ферма и дом - особняк, как неизменно называл его Сиком, - лежали как бы на
блюдце, но деревья, посаженные по распоряжению дяди Филиппа и Эмброза, уже
густо разрослись и частично скрывали дом; к северу от него новая аллея
вилась через лес и взбегала на небольшую возвышенность, где сходились Четыре
Дороги.
проверить, так ли хорошо она знает Бартонские земли, но не смог поймать ее
на ошибке. Память ни разу не подвела ее, когда она упоминала названия
различных пляжей, мысов и ферм на территории имения; она знала имена всех
арендаторов, их семьи, знала, что племянник Сикома живет в рыбачьем доме на
берегу, а брат держит мельницу. Она не обрушила на меня все свои познания
сразу - скорее, я сам, подгоняемый любопытством, побуждал ее поделиться
ими. Мне казалось весьма странным то, как естественно и с каким интересом
она называла имена и говорила о людях.
спросила она, когда мы спускались с Маячного холма на восточное поле. - Он
страстно любил свой дом, свою землю, поэтому и я полюбила их. Разве вы не
ждете того же от своей жены?
были основания полагать, что, прожив всю жизнь на континенте, вы увлекаетесь
совсем другим.
вам, как оно началось. Мой сад на вилле очень красив, но это... - Она на
мгновение замолкла и осадила Соломона; я остановился, держа руку на узде. -
...Но это то, что мне всегда хотелось увидеть. Это совсем другое.
моим первым мужем - я говорю не про Эмброза, - я была не очень счастлива и
находила утешение в перепланировке сада, высаживании новых растений,
разбивке террас, прокладывании дорожек. Ища совета и руководства, я зарылась
в книги, и результат получился совсем неплохой; во всяком случае, я сама так
думала и многие говорили мне об этом. Интересно, что сказали бы вы про мой
сад...
заметила этого. Что она имела в виду? Разве крестный не сообщил ей, что я
побывал на вилле?
самообладанием после легкой нервозности первых минут она держалась накануне
вечером, вспомнил непринужденность нашей беседы, которую поутру за завтраком
приписал светскому чутью кузины Рейчел и своему отупению после коньяка. Мне
вдруг показалось странным, что она ничего не сказала тогда о моем посещении
Флоренции, и еще более странным, что она ни словом не обмолвилась о том,
каким образом я узнал о смерти Эмброза. Неужели крестный счел за благо
увильнуть от этого предмета и предоставил мне самому сообщить ей о моей
поездке? В душе я проклинал его старческую болтливость и трусость, хотя
прекрасно понимал, что теперь уже не кто иной, как я сам, праздную труса.
Вчера вечером, если бы только я рассказал ей вчера вечером, одурманенный
коньяком! Но теперь... теперь это нелегко. Она удивится, почему я молчал
раньше. Конечно же, сейчас самый подходящий момент сказать: Но она ласково обратилась к
Соломону, и он тронул с места.
другой стороны? - спросила она.
лесу она время от времени бросала одно-два слова о деревьях, о гряде холмов
или еще о чем-то, привлекшем ее внимание, но для меня легкость и
непринужденность начала нашей прогулки были утрачены. Ведь так или иначе, а
я должен был сказать ей о моем посещении Флоренции. Если я не расскажу ей,
она обо всем узнает от Сикома или от самого крестного, когда в воскресенье
он приедет к нам на обед. Чем ближе к дому, тем молчаливее я становился.
вы, подобно пилигриму, все время идете пешком. Простите, Филипп. Я так
счастлива... Вы и не догадываетесь, как я счастлива.
доставила вам удовольствие.
наверх отдохнуть, перед тем как переодеться к обеду, а я уселся в
библиотеке, мрачно куря трубку и ломая голову над тем, как же, черт возьми,
рассказать ей про Флоренцию. Если бы крестный сообщил ей об этом в письме,
то заговорить первой пришлось бы ей, а мне оставалось бы спокойно ждать, что
она скажет. Но и это было бы нестрашно, будь она той женщиной, какую я
ожидал увидеть. Боже правый, почему она оказалась совсем другой и расстроила
мои планы?
Эмброза; но когда я вошел в гостиную, ожидая увидеть ее там, комната была
пуста. Сиком, проходивший через холл, сказал мне, что госпожа в библиотеке.
головы шаль и пригладила волосы, она казалась еще меньше, чем прежде, еще
беззащитнее. И бледнее при свечах, а траурное платье - по контрасту - еще
темнее.
очаровательна днем, но вечером, при задернутых портьерах и зажженных свечах,
эта комната самая уютная. Кроме того, именно здесь вы всегда сидели с
Эмброзом.
вошли собаки, и обстановка немного разрядилась. После обеда, сказал я себе,
после обеда я обязательно поговорю с ней. И ни портвейна, ни коньяка.
вместе с Джоном. Она пришла в восторг от вазы с розами, от канделябров,
заговаривала с Сикомом, когда тот подавал очередное блюдо, а я, обливаясь
холодным потом, все время ждал, что он скажет: или
Корнев Павел
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Конан-Дойль Артур
Муркок Майкл
Шилова Юлия