спокойной силы, что Дивине показалось, что он отлит из бронзы; стена тьмы,
из которой, расправив огромные крылья, вылетает черный орел.
маленький снежный стрелок, распятый на своих лыжах, это спаги, чья лошадь на
всем скаку остановилась и замерла на краю Вечности, это принцы в масках и
братство убийц в Легионе; это клапан, заменяющий ширинку на штанах матросов,
чтобы, всеизвиняющее объяснение, те не цеплялись за снасти во время
маневров, это, наконец, сами моряки, которые очаровывают сирен, обвиваясь
вокруг мачт, как шлюхи вокруг "котов"; заворачиваясь в паруса, они с хохотом
играют ими, как испанка веером, или, засунув руки в карманы, стоя прямо на
качающейся палубе, насвистывают самый настоящий вальс голубых воротничков.
телами моряков. " Где начинается тайна?" - спрашивают они себя. И именно
тогда они и поют.
ворсистого. Когда мы узнаем его поближе и станем меньше о нем говорить, мы
дадим его портрет. Естественно, Дивина зовет его Архангелом. И еще: "Мой
сладкий". Он невозмутимо принимает обожание. Он позволяет себя обожать. Из
страха перед Миньоном, из страха его огорчить, Дивина не осмеливается
привести солдата в мансарду. Она встречает его вечером на бульваре, где он
мило рассказывает ей историю своей жизни, потому что ничего другого не
знает. А Дивина:
подземельях моей, которых я сама не знала.
белой слюны.
кольцо, как аббат во время проповеди, он подмигивает Дивине: "Ишь, нашла!" и
исчезает, оставив их вместе.
благословляя их таким образом.
спрашивает себя:
коленях, а он чтобы просто простил меня. Я хочу хитростью привести его к
любви." Я слышал о том, что собак приручают, примешивая каждый день к их
похлебке ложку мочи хозяина. Дивина решает попробовать. Всякий раз, когда
она приглашает Архангела на обед, она находит способ добавить ему в тарелку
немного своей мочи.
подозревающего, к этой любви, как к запретному городу, таинственному городу,
черно-белому Тамбукту, черно-белому и волнующему, как лицо одного из
любовников, на щеке которого играет тень лица второго. Приручить Архангела,
заставить его научиться собачьей преданности. Найти ребенка, инертного, но
пылкого, затем почувствовать, как от ласк он возбуждается еще сильней, как
набухает под моими пальцами, наполняется и проскакивает, как сами знаете
что. Дивина любима!
из-под рубанка. Ее руки изгибаются, сплетаются и расплетаются, белые,
душащие призраков. Нужно было, чтобы однажды она привела Габриэля к себе.
Занавески задернуты, он оказывается в темноте, тем более плотной, что здесь
настаивался годами, словно застарелый запах ладана, неуловимый экстракт
выпущенных газов.
Упавшие на глаза волосы, бритый подбородок, чистый рот, лицо отполировано
охровой водой. Тем не менее она притворилась еще непроснувшейся:
пальцев другой руки.
затянутый ремень кожаной портупеи.
она скажет:
возбуждающе, чем толстое черное сукно, потому что это ткань деревенских
священников и ткань Эрнестины, и толстое серое сукно - ткань приютских
детей.
коже.
осмеливается иметь такие черные глаза и волосы?
краешке дивана. Они немного стесняются друг друга.
превращает мансарду в казарму с потными солдатами, вернувшимися с маневров.
соломенными "волосами лицо ее кажется немного морщинистым; оно, говорит
Мимоза помято (Мимоза говорит это со злости, чтобы ранить Дивину), но это
лицо нравится Габриэлю. Дивина, которая жаждет в этом убедиться, обращается
к нему, трепеща, как пламя свечи:
деликатностью не хочет льстить ей ложными утешениями, мол, "по тебе не
скажешь". Он отвечает:
лучше. Он прибавляет:
он смущен. Она счастлива. Габриэль сейчас вялый, рядом с ней,
бледно-голубой: два ангела, уставшие летать, и усевшиеся на телеграфном
столбе, но ветер сбросил их в яму с крапивой, они больше не целомудренны.
к лицу, и его член, вдруг став более мощным под ней, пытался проникнуть
внутрь. Наконец, найдя, немного согнувшись, он вошел. Габриэль достиг такой
виртуозности, что мог, оставаясь сам совершенно неподвижным, придать своему
члену дрожь, сравнимую с дрожью разъяренного коня. Он ворвался со своей
обычной яростью, и ощущение собственной мощи было столь сильно, что он
-горлом и носом -- победно заржал - так неудержимо, что Дивина решила, что
он вошел в нее всем своим телом кентавра, и лишилась чувств от любви, как
нимфа в стволе дерева.
нежнее. Архангел всерьез играл свою роль самца. При этом он пел Марсельезу,
поскольку теперь начал испытывать гордость от того, что был французом,
гальским петухом, чем одни только мужчины и могут гордиться. Потом он погиб
на войне. Однажды вечером он пришел к Дивине на бульвар:
меня сегодня есть бабки. Дивина подняла глаза:
не видишь?
слишком много радости, Архангел.
напряженная, с застывшей на лице улыбкой.
сапогах. Он погиб на войне за Францию, и немецкие солдаты закопали его там,
где он упал, у решетки Туренского замка. Дивина могла прийти на его могилу,
посидеть там и выкурить по сигарете с Джимми.
держа возле губ сигарету- Она улыбается почти счастливой улыбкой.
обменялись едва заметным приветственным жестом, так, не жест - пустячок.
унесли ангелы. Ее у меня украли. Мимо, ты видишь, я Вся-Безутешная. Дай
девятидневный обет, я собираюсь постричься в монахини.
безобразие! Ах, потаскуха!
весь вечер избавилась от клиентов-