- Вы меня приглашаете?
- С пятьюдесятью миллионами в кармане!...
И на этот раз дядюшка Антифер окончательно удалился, а нотариус в
изнеможении сел опять на бревно, взывая к аллаху и его пророку Магомету.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой Бен-Омару насильно навязывается в качестве
главного клерка некий Назим, человек с несносным характером
Ночью 9 февраля легко могло случиться, что спящие глубоким сном постояльцы
гостиницы "Унион", у которых окна в номерах выходили на площадь Жак-Кђр,
проснулись бы от громких криков, если бы дверь номера 17 не была
герметически закрыта и завешена плотной, звуконепроницаемой портьерой.
Дело в том, что произошла ссора между двумя постояльцами, занимающими этот
номер, и один из них пришел в такой неистовый гнев, что, не стесняясь,
выкрикивал во весь голос обвинения и угрозы. Второй, правда, старался его
успокоить, но все его попытки терпели неудачу, так как уговаривал он
слишком робко и явно чего-то боялся.
Впрочем, вполне возможно, что никто бы ничего и не понял из этого бурного
разговора, так как он велся на турецком языке, малознакомом уроженцам
Запада. Время от времени примешивались и французские выражения,
доказывавшие, что собеседники при желании могли бы объясняться и на этом
благородном языке.
В камине полыхал яркий огонь, и лампа, стоявшая на круглом столике,
освещала бумаги, наполовину прикрытые старым, порыжевшим от времени
портфелем.
Один из ссорящихся был Бен-Омар. Совершенно уничтоженный, подавленный, он
не отводил полузакрытых глаз от огня, страшась взглянуть своему собеседнику
в глаза, сверкавшие еще ярче, чем пламя в камине.
Это и был тот самый иноземец со свирепой физиономией, которому нотариус
подал незаметный знак во время разговора с дядюшкой Антифером на
набережной.
И этот человек в двадцатый раз повторял:
- Значит, ты ничего не добился?
- Да, ваша милость, и аллах тому свидетель...
- Какой мне прок от свидетельства аллаха! Я говорю о деле!.. Значит, ты
ничего не добился?
- К величайшему сожалению.
- Чтоб его черти взяли, этого малуинца! (Эти слова были сказаны
по-французски.) Так он отказался отдать тебе письмо?
- Отказался!
- А продать?
- Продать? Согласился...
- И ты, болван, не купил его? Ты не взял его? Посмел явиться сюда без
письма?..
- А знаете ли вы, ваша милость, сколько он за него запросил?
- Какое это имеет значение?
- Пятьдесят миллионов франков!
- Пятьдесят миллионов?!
И проклятия посыпались из уст египтянина, как ядра с фрегата, открывшего
огонь одновременно с бакборта и со штирборта. И, как бы вновь перезарядив
свои пушки, он продолжал пальбу:
- Так теперь ясно тебе, болван, что этот моряк прекрасно знает, как важно
для него это дело?..
- По-видимому, он догадывается.
- Ох, чтоб Магомет его задушил!.. И тебя вместе с ним! - вскричал в диком
раздражении египтянин, меряя комнату быстрыми шагами.- А еще лучше, я
сделаю это сам, по крайней мере в отношении тебя; ты ответишь за все
несчастья, которые еще предстоят...
- Но ведь это не моя вина, ваша милость... Я не был посвящен в тайны
Камильк-паши...
- Ты должен был их знать! Ты должен был вырвать их у него, когда он был
жив!.. Ведь ты был его нотариусом!..
И снова посыпались проклятия, как пушечные ядра с обоих бортов фрегата.
Этот ужасный человек был не кто иной, как Саук, сын Мурада, двоюродного
брата Камильк-паши. Ему исполнилось тридцать три года. После смерти отца он
остался единственным наследником своего богатого родственника и мог бы
получить огромное богатство, если бы оно не было увезено и спрятано от его
алчности - читатель уже знает, по какой причине и при каких
обстоятельствах.
Сейчас мы расскажем вкратце о событиях, случившихся после того, как
Камильк-паша покинул Алеппо и увез свои сокровища, чтобы укрыть их в недрах
какого-нибудь неизвестного острова.
В октябре 1831 года Ибрагим-паша во главе флотилии из двадцати двух
кораблей, с тридцатью тысячами человек взял Газу, Яффу и Хайфу, а 27 марта
1832 года в его руках очутилась и крепость Акка.
Казалось, что эти территории Палестины и Сирии будут окончательно
отторгнуты от Блистательной Порты, но вмешательство европейских держав
остановило сына Мухаммеда-Али на пути завоеваний. В 1833 году обоим
противникам - султану и вице-королю - было навязано соглашение в Кютахье, и
все осталось по-старому[72].
В это смутное время Камильк-паша, к счастью для него, скрыв свои богатства
в безопасном месте, помеченном двойным "К", продолжал свои путешествия. Где
скитался он на своей шхуне-бриге, находившейся под командой капитана Зо? В
какие воды, в какие моря - близкие "ли далекие,- в какие части света
заходила она? Заплывала ли она в далекие воды Азии или огибала Европу?..
Кроме капитана Зо и самого Камильк-паши, ни один человек не ответил бы на
эти вопросы, ибо, как мы знаем, никто из экипажа не попадал на берег и ни
одному матросу не было известно, в какие страны Запада или Востока, Юга или
Севера заносила их фантазия хозяина.
Но после всех этих бесконечных скитаний Камильк-паша имел неосторожность
вернуться к портам Леванта. Соглашение в Кютахье положило предел
честолюбивым мечтам Ибрагима, и северная часть Сирии вновь подчинилась
султану. Поэтому Камильк-паша был уверен, что его возвращение в Алеппо не
грозит ему никакой опасностью.
Но, к несчастью, в середине 1834 года его судно было загнано бурей к
берегам Акки. Флот Ибрагима, всегда готовый к наступлению, крейсировал у
побережья, а на борту одного из фрегатов находился не кто иной, как Мурад,
к тому же еще облеченный Мухаммедом-Али официальной властью.
На шхуне-бриге развевался оттоманский флаг. Знал ли Мурад, что это судно
принадлежит Камильк-паше?.. Неизвестно. Так или иначе, шхуну начали
преследовать, догнали, взяли на абордаж и, несмотря на мужественное
сопротивление, перебили всех матросов, захватили в плен владельца и
капитана и затем уничтожили корабль.
Мурад сразу же опознал Камильк-пашу, и это означало, что свобода его была
потеряна навсегда. Спустя несколько недель капитан Зо и Камильк-паша были
тайно увезены в Каир и заключены в крепость.
Впрочем, если бы Камильк-паша вновь поселился в своем доме в Алеппо, он не
чувствовал бы себя в безопасности, на которую рассчитывал. Сирия,
подвластная египетскому правительству, находилась под ужасным гнетом. Так
продолжалось до 1839 года; жестокость и насилия, чинимые приспешниками
Ибрагима, заставили султана взять обратно все свои обещания и уступки, на
которые раньше он должен был поневоле согласиться. Отсюда новый поход