серьезно, пододвигая ко мне табуретку и опасливо покосившись на дверь. --
Вчера прибежал ночевать в зимовье к дедушке, да запоздал. Ушел он в лес
косачей караулить. Ну и я туда же, его следом. Места ведь знакомые. Подхожу
к перелеску, где ток косачиный, и думаю: дай-ка пошучу над дедом. Подкрался
незаметно к валежине, достал пикульку и пропел рябчиком, а сам выглядываю.
Ухо у дедушки острое -- далеко берет. Вижу: он выползает из шалаша, шомполку
в мою сторону налаживает, торопится, в рот пикульку засовывает. И поет:
"Тии-и-ти-тии". Я ему в ответ потихоньку: "тии-и-ти-тии". Он припал к снегу,
ползком подкрадывается ко мне, а сам ружье-то, ружье толкает вперед, глаза
варежкой протирает, смотрит вверх. Это он на ветках рябчика ищет. Ему и
невдомек, что Пашка свистит. Я опять: "Тии-ти-тии". Метров на тридцать
подполз он ко мне и вдруг ружье приподнял да как бухнет по сучку. Я и
рассмеялся. Вот уж он осердился, с лица сменился, думал, подерет. Для этого,
говорит, я тебя, негодник, учил пикать, чтобы ты деда обманывал? И пошел, и
пошел... Возьмите с собою! -- вдруг взмолился Пашка, меняя тон.
нужно учиться и учиться. А у тебя вон с арифметикой нелады...
торопливо допил чай.
говорит: я умом тут не соображу, мне нужно натурально, а пальцев-то на руках
не хватает для счета -- машин много. Он спички разложил и гоняет их по столу
взад-вперед. Вспотел даже, разгорячился. Бабушка и говорит ему: "Ты бы,
Гурьяныч, огурешного рассольцу хлебнул, может, легче будет, к автомашинам ты
же не привышный". Даже богу стала молиться, чтобы задача у нас с дедушкой
сошлась.
затопила, говорит, еще чего доброго от твоих задач дед захворает. Всю ночь
бредил машинами.
явно отвлекая меня от нежелательного разговора.
стал собираться и исчез, забыв косачей.
чтобы он не забежал в штаб или к радистам узнать, есть ли какие новости.
Когда искали Королева, он часами просиживал у порога. Вы его не пускайте к
себе, ведь он совсем забросит школу.
него!
любопытством осматривал его -- ощупывал руками, заглядывал внутрь,
удивлялся. Он, кажется, завидовал не только отлетающим, но даже тюкам и
ящикам, которые грузили в машину.
корабля.
разноцветных рычажков, кнопок, приборов. Даже карта висела в большой
планшетке.
предложил пилот. Пашка недоверчиво покосился на него и осторожно подвинулся
вперед. На сиденье взбирался боязливо, будто на мыльный пузырь, готовый
лопнуть при малейшем прикосновении.
подбадривал его Михаил Андреевич.
момент дедушка на своего внучка -- какой восторг пережил бы Гурьяныч!
самолет вправо или влево, нужно нажать ногою соответствующую педаль. Понял?
представляя, что послушная машина несется в воздухе и все ребята следят с
земли за ним, за Пашкой, который так ловко управляет самолетом.
"неполадок" в атмосфере.
нами облака, словно волны разбушевавшегося моря, перегоняли друг друга,
мешались и, вздымаясь, надолго окутывали нас серой мглой. От напора
встречного ветра машину покачивало, и казалось, летит она не вперед, а
плывет вместе с облаками назад. Вдали, точно упавшая на облака глыба белого
мрамора, виднелся величественный Становой, облитый солнцем. К нему
устремляется наша машина. А под нами, в образовавшихся просветах, показалась
долина Зеи, багровая от весенних ветров и тепла. Еще через несколько минут
облака поредели, и я узнал устье Джегормы, куда в прошлом году привел меня
ослепший Улукиткан.
посадочная площадка. Никого на ней нет. Летчик разворачивает машину, заходит
сверху, "падает" на галечную дорожку.
Николаевича.
ответил вкрадчиво детский голос, и из-под тюков показалась голова Пашки. --
Я не успел слезть, -- оправдывался он, стряхивая с ватника пыль и хитровато
всматриваясь в лицо Василия Николаевича.
хотел в дверь выскочить, а меня занесло вишь куда...
разгадать, насколько серьезен разговор. А тот вывалил на тюк содержимое
сумки. Чего только в ней не было! Сухари, дробь, пистоны, селедка, столовый
нож, пикульки, крючки, обманки, пробки, -- словом, все, что Пашка успел
нажить за двенадцать лет жизни.
Василия Николаевича. -- Ведь никто даже не подумает, что Пашка Копейкин на
самолете улетел. Чудно получилось!
своему голосу строгий гон.
молчал.
-- Я вот сейчас спущу с тебя штаны да такую таблицу умножения разрисую,
надолго запомнишь. Ишь, чего вздумал -- кататься! -- Мищенко не выдержал и
рассмеялся.
обратно.
самолете, без нее ребята не поверят, -- сказал он, а в озорных глазах
торжество: проделка удалась.
II. В СТРАНЕ БЕЗМОЛВИЯ
сокжоя. На долбленке по шиверам. Снегопад у астрономов.
Лилимун. Они поселились на устье Джегормы. Там среди безмолвия тайги старики
чувствуют себя прекрасно. Им не надоедает одиночество, не томит скука. Но мы
знаем, они с нетерпением ждут нас, чтобы отправиться в далекий путь. Всех
нас манят дали.
на устье Джегормы, тут недалеко. Бойка и Кучум уже несутся туда, минуют
скальный прижим, скрываются в зарослях, и там вспыхивает дымок обновленного
костра.
торопясь. Как далеко мы вдруг оказались от жилых мест, и как волнующе дорог
нам этот пейзаж, напоенный весною! Не могу надышаться воздухом. Чувствую,
как он будоражит всю кровь и каждый глоток его прибавляет здоровья. Глаз не
оторвать, не наглядеться на зеленые кружева гибких тальников, на лес,
обрызганный белым черемуховым цветом, на далекие холмы, прикрытые плотным
руном бескрайней тайги. Все живое ликует, дразнится, пищит, прославляя
весну. И над всей этой обновленной землею стынет голубовато-свинцовое небо.
спустились по каменистой осыпи к реке, стали пить воду. Следом за стадом
выбежала молоденькая самочка. Увидев нас, она внезапно остановилась. Что-то
знакомое во всей ее изящной фигурке, в манере ставить размашисто ноги, в