Анриетта.
восемнадцать франков. Что же касается оправы, то это чудовищный грабеж. Я
никогда не посмею продать такой веер дороже девяноста франков.
сидеть без гроша, чтобы пропустить такой случай.
крупном правильном лице, в больших томных глазах появилось выражение
сдержанной зависти и отчаяния оттого, что она не может удовлетворить свой
каприз. Веер вторично обошел всех дам среди замечаний и возгласов. Между
тем господа де Бов и Валаньоск отошли от окна. Первый снова сел позади
г-жи Гибаль, обшаривая взглядом ее корсаж и в то же время сохраняя
величественный и корректный вид, а молодой человек склонился к Бланш,
намереваясь сказать ей что-нибудь приятное.
находите, мадемуазель?
что-то девически юное... - отвечала она серьезно, и одутловатое лицо ее
ничуть не оживилось.
смотрела на веер, и решил вставить наконец свое слово:
эта рыжая красавица всегда играла в равнодушие. - Мне так надоело отдавать
их в починку.
лихорадочно вертела на коленях красную кожаную сумку. Ей так и не удалось
еще показать свои покупки, а она горела своеобразной чувственной
потребностью похвастаться ими. Вдруг, забыв о муже, она открыла сумку и
вынула несколько метров узких кружев, намотанных на картон.
Ширина три сантиметра. Они восхитительны, не правда ли?.. Франк девяносто.
кружева по фабричной цене. Тем временем г-жа Марти закрыла сумку, словно
скрывая от взоров вещи, которые нельзя показать. Однако, польщенная
успехом кружев, она не устояла и вытащила еще носовой платок.
находка! Двадцать франков!
доставала предмет за предметом, разрумянившись от наслаждения и смущаясь,
как раздевающаяся женщина, и это придавало ей особую прелесть. Здесь был
галстук из испанских блондов за тридцать франков; она и не хотела его
брать, да приказчик поклялся, что это последний и что цена на них будет
повышена. Затем вуалетка из шантильи, - немного дорого, пятьдесят франков,
но если она сама и не станет ее носить, из нее можно будет сделать
что-нибудь для дочери.
смешком. - Стоит мне попасть туда, и я, кажется, готова скупить весь
магазин.
понимаете, всего-навсего по франку за метр.
ошеломленного мужа. Он стал еще бледнее и всем своим существом выражал
покорное отчаяние бедняка, который присутствует при расхищении так дорого
доставшегося ему жалованья. Каждый новый кусок кружев был для него
настоящим бедствием: это низвергались в бездну горькие дни его
преподавания, пожиралась его беготня по частным урокам, постоянное
напряжение всех сил в аду нищенской семейной обстановки. Под его
растерянным взглядом жена почувствовала желание схватить и спрятать и
носовой платок, и вуалетку, и галстук; нервно перебирая покупки, она
повторяла с деланным смешком:
друг, что я еще была очень благоразумна: там продавалось и крупное кружево
за пятьсот франков, - настоящее чудо!
господин Марти - любезнейший из мужей.
что его жена совершенно свободна в своих поступках. Но при мысли об
опасности, которой угрожало ему крупное кружево, по спине его пробежал
озноб. И когда Муре принялся утверждать, что новая система торговли
способствует повышению благосостояния средней буржуазии, г-н Марти бросил
на него зловещий, гневный взгляд робкого человека, у которого не хватает
смелости задушить врага.
разматывались, переходили от одной к другой, еще более сближая их,
связывая тонкими нитями. Их колени нежились под чудесной тонкой тканью, в
ней замирали их грешные руки. И они все тесней окружали Муре, засыпая его
нескончаемыми вопросами. Сумерки сгущались, и, чтобы рассмотреть вязку или
показать узор, ему иной раз приходилось настолько наклонять голову, что
борода его касалась их причесок. Но, несмотря на мягкое сладострастие
сумерек, несмотря на теплый аромат, исходивший от женских плеч, и
воодушевление, которое он напускал на себя, он все же оставался
властелином над женщинами. Он сам становился женщиной; они чувствовали,
как он своим тонким пониманием самых сокровенных тайников их существа
проникает им в душу, постепенно овладевает ими, и, обольщенные, покорно
отдавались ему; а он, вполне уверившись в своей власти, грубо царил над
ними, как деспотический король тряпок.
Только кружева белели как снег на темных коленях дам; в сумерках трудно
было разглядеть группу, окружавшую молодого человека, но по расплывчатым
очертаниям можно было принять ее за коленопреклоненных молящихся. На
чайнике блестел последний блик, словно тихий и ясный огонек ночника в
алькове, где воздух согрет теплом ароматного чая. Но вот вошел лакей с
двумя лампами, и наваждение рассеялось. Гостиная пробудилась, светлая и
веселая. Г-жа Марти принялась убирать кружева в сумку, графиня де Бов
съела еще кусочек кекса, а Анриетта подошла к окну и стала вполголоса
разговаривать с бароном.
он ее настолько увлеченной. Он был слишком умен, чтобы терзаться этим, и
только жалел ее, видя, что она оказалась во власти этого молодого
человека, такого ласкового на вид и совершенно холодного в душе. Считая
своим долгом предостеречь ее, он шепнул как бы в шутку:
догадывалась, что Муре просто воспользовался ею, чтобы познакомиться с
бароном. И она поклялась свести его с ума ласками, его, занятого человека,
торопливая любовь которого обладала прелестью легкомысленной песенки.
ему в тон.
может, она и есть та женщина, которой суждено отомстить за других.
действии, подошел к барону проститься, старик увлек его к окну,
обращенному в темные сумерки сада. Он уступил наконец обольщению и поверил
в Муре, увидев его среди дам. Они с минуту поговорили, понизив голос.
Затем банкир сказал:
понедельник оборот у вас окажется столь значительным, как вы уверяете.
плохой аппетит, если он не заходил вечером проверить выручку "Дамского
счастья".
4
наконец сквозь серые тучи, уже целую неделю омрачавшие Париж. Всю ночь
моросил дождь, и мокрые улицы покрылись грязью, но утром тротуары обсохли
под резким ветром, угнавшим облака, а синее небо стало по-весеннему
прозрачным и веселым.
счастье": здесь торжественно открывался базар зимних новинок. Вход был
разукрашен флагами, полотнища шерстяных материй развевались в свежем
утреннем воздухе, на площади Гайон царила праздничная сутолока, словно на
ярмарке, а в витринах, по обеим улицам, развертывались целые симфонии
выставленных товаров, яркие тона которых горели еще сильней благодаря
блеску стекол. Это было какое-то пиршество красок, взрыв ликования всей
улицы, это был широко открытый мир товаров, где каждый мог усладить свой
взор.
Русанов Владислав
Корнев Павел
Корнев Павел
Березин Федор
Посняков Андрей
Белов Вольф