10
Они очутились в просторных, темных сенях, ощупью отыскали широкую
лестницу и начали по ней подниматься.
Отец Сурин шел через силу, словно на эшафот, но отступать не хотел.
Поднимаясь по этой лестнице Иакова (*12), он, будто во сне, за минуту
передумал и увидел так много, как если бы в этот миг прощался с земным
существованием. Вся его бедная событиями жизнь прошла перед его глазами,
особенно же ярко предстало памятное мгновение, пережитое в виленском
соборе, когда было ему около тринадцати лет. Он пошел тогда к ранней
обедне. Случилось это вскоре после того, как мать, овдовев, вступила в
кармелитскнй монастырь. Молился довольно рассеянно, думая о матери,
которая его оставила, и слегка ревнуя ее к ее благочестию. И вдруг - не
духовными очами, нет, телесными! - он увидел нисходящую к нему откуда-то с
высоты пресвятую богоматерь в сопровождении двух ангелов. Как бывает во
сне, он не заметил никаких подробностей, не видел, какова она, как одета,
на чем стоит, как идет, - он только видел небесную ее улыбку, и
невыразимая радость объяла его сердце. Владычица простерла к нему руку и
молвила (но, возможно, голос ее прозвучал лишь в его душе?): "Отныне я
твоя мать, трудись и служи мне! Смотри только не предай душу свою
погибели!" И сладостное чувство, разлившееся в нем, стало таким острым,
таким мучительным, что переполнило его существо, и он рухнул на каменные
плиты. "Я буду тебе служить, - повторял он, - я твой до конца дней, защити
меня, пресвятая, от сатаны и всякого орудия его, дабы не был я осужден на
вечные муки!" И объял его ужас перед вечным проклятием, и именно тогда он
впервые увидел черного паука, подстерегавшего его душу. И он многократно
воззвал к деве Марии: "Защити меня! Защити меня, владычица пресвятая!"
Видение вспомнилось ему здесь, на лестнице еврейского дома, так выпукло
и ярко, что он словно бы пережил все это снова. Память о сладостном
чувстве, переполнившем его, об этом беспредельном блаженстве, сама стала
таким же наслаждением, таким же блаженством, и сердце в груди у него
сильно забилось, будто сейчас разорвется. "Я буду тебе служить! Буду тебе
служить! - твердил он. - Только защити меня от сатаны!" И вдруг его мысли
прервал голос Володковича.
Коротышка шляхтич споткнулся на неровной ступеньке и гадко выругался:
- Вот дрянная лестница! Не иначе как в пекло по ней идти! Чуть не упал,
как тогда, в корчме! Спасибо, отец, вы меня подхватили...
Ксендз Сурин с трудом оторвался от своих грез. Они уже стояли у двери.
Откуда-то проникал слабый свет, и был виден медный молоточек на дубовой
доске. Володкович, взяв молоточек, сильно постучал. Дверь тотчас
отворилась, на пороге появился долговязый, молодой еврей в высокой шапке.
Не двигаясь с места, он стоял перед пришельцами, потом поднес палец к
губам, глядя на них с ласковой усмешкой в огромных бархатных глазах. Он
был так юн, что на подбородке и на висках только пробивались отдельные
волоски, но лицо отливало желтизной и румянца на щеках не было, как у
людей, редко выходящих на свежий воздух.
- Мы к цадику, - громко сказал Володкович.
- Его сейчас нельзя видеть.
Володкович, отстранив ксендза Сурина, шагнул в прихожую. Молодой еврей
смутился и, видимо, испугался.
- Пожалуйте, пожалуйте, - забормотал он, - я сейчас...
Он почти втащил гостей в прихожую и запер за ними дверь.
- Я сейчас, сейчас. - И, неслышно ступая, исчез в глубине прихожей.
Гости остались у порога. В прихожей было пусто. Через минуту перед ними
открылась тяжелая дубовая дверь, и юноша появился снова.
- Ребе просит вас, - молвил он.
Володкович стоял, не двигаясь, и ксендз Сурин понял, что ему придется
одному пройти к цадику. Он переступил через порог, поклонился и, сделав
несколько шагов, огляделся вокруг.
В большой комнате с низким потолком все окна были закрыты ставнями,
освещалась она восковыми свечами. Хотя свечей было немало, их свет терялся
в полумраке. Стены и пол сплошь покрывали ковры. На полу они лежали в
несколько слоев, на стенах висели, находя один на другой, образуя
непроницаемые и поглощающие любой шум завесы. Слова в этой комнате звучали
глухо и гасли, как искры на ветру.
За длинным дубовым столом, на котором лежала только одна книга и горело
много свечей, сидел нестарый еще человек с изжелта-бледным лицом. Длинная
борода ниспадала ему на грудь двумя волнами. Ксендз Сурин невольно
подумал, что цадик похож на покойного короля Сигизмунда-Августа (*13), и
молча поклонился еще раз.
Молодой еврей застыл у двери в почтительной позе, он, видимо,
намеревался присутствовать при беседе. Реб Ише поднял глаза от книги и
посмотрел на ксендза без удивления, но очень проницательно, потом встал,
не отходя от стола, произнес:
- alve! [Здравствуй! (лат.)]
В этом приветствии отец Сурин увидел приглашение вести беседу на
латыни, но у него не хватило мужества доверить в такую минуту свою мысль
чужому, классическому языку. Он опасался, что, выраженная на латыни, она
прозвучит нелепо и что, пользуясь готовыми формулами, он исказит ее суть.
Поэтому он сказал по-польски:
- Прошу прощения за беспокойство, но...
Тут он запнулся, вопросительно взглянул на раввина, однако тот стоял
неподвижно, и на лице у него нельзя было ничего прочитать. И закончить
фразу раввин ему тоже не помог.
- Ты, верно, удивлен? - сказал отец Сурин, делая шаг к столу.
- Нет, - отвечал цадик звучным голосом, - нет! Я уж давно жду, что один
из вас придет ко мне.
Ксендз Сурин смешался.
- Ты знаешь? - спросил он.
- Знаю, - спокойно ответил раввин.
- Что это такое? - опять спросил ксендз.
- Не знаю. Мне надо посмотреть.
- Ох! - вздохнул ксендз.
- Настоящие ли там бесы?..
- Вот-вот, - горячо подхватил Сурин, - настоящие ли это бесы? И вообще,
что такое бесы?
Невозмутимость реб Ише вдруг исчезла, странное выражение промелькнуло
на лице его, и в глазах засветились искорки. Он иронически рассмеялся.
- Стало быть, ваше преподобие пришли к бедному ребе спросить, что такое
бесы? Вы, пан ксендз, не знаете? Святая теология вас этому не научила? Вы
не знаете? Вы в сомнении? А может, это вовсе не бесы? Может, дело только в
том, что там нет ангелов? - снова засмеялся он. - Ангел покинул мать
Иоанну, и она осталась наедине с тобой. А может, это всего лишь
собственная природа человека?
Ксендз Сурин потерял терпение. Быстрыми шагами он подошел к столу и,
остановись против раввина, угрожающе вытянул руку. Юноша в дверях
зашевелился, переступил с ноги на ногу. Реб Ише слегка откинул голову
назад, так что глаза его оказались в тени, а свет падал только на черный
атласный кафтан и причудливый узор редких прядей бороды.
- Не осуждай, не смейся, еврей! - запальчиво воскликнул ксендз. - Знаю,
тебе известно больше, чем мне. Но ты вот сидишь здесь, в этой темной
комнате, сидишь над книгами, при свечах, и ничто, ничто тебя не волнует,
тебе безразлично, что люди мучаются, что женщины...
Ксендз Сурин умолк - глаза цадика сверкнули в тени таким презрением и
издевкой, что ксендз от гнева лишился дара речи. Рука его опустилась, он
понял, что резкостью ничего здесь не добьется.
- Женщины мучаются? - повторил реб Ише. - Пускай мучаются. Такова
участь женщин, а от участи своей никому не уйти.
Тут он опять со значением посмотрел на отца Сурина. С минуту оба
молчали.
- Скажи мне, - вдруг прошептал умоляюще ксендз, - что ты знаешь о
бесах?
Еврей рассмеялся.
- Садись, ксендз, - молвил он и сел сам.
Глаза его снова оказались в кругу света, падавшего от подсвечника.
Ксендз Сурин присел на стул. Теперь меж ними был только узкий дубовый стол
с лежащей на нем раскрытой книгой. Ксендз с удивлением заметил, что текст
в книге - латинский. Наклонясь через стол к цадику, он всматривался в
тонкие губы, плотно сомкнутые между редкими прядями усов и бороды, словно
еврей превозмогал вкус горечи.
- Наша наука пригодна для нас, - негромко произнес после паузы реб Ише.
- И вы не хотите бороться со злым духом? - спросил ксендз.
- Сперва скажи мне, ксендз, что такое злой дух, - с иронической
усмешкой спросил реб Ише, - и где он пребывает. И каков он? И откуда
взялся? Кто его создал? - внезапно повысил он голос. - Господь его создал?
Адонаи?
Ксендз Сурин отшатнулся.
- Бог! - вскричал он. - Разве кто другой мог создать его?
- А кто создал мир? - язвительно спросил раввин.
- Замолчи, - прошептал ксендз Сурин.
- А если мир создал сатана?
- Ты манихеец? (*14)
- Но если мир создан богом, почему в нем столько зла? И смерть, и
болезни, и войны! Почему нас, евреев, преследуют? - внезапно запричитал он
нараспев, как в синагоге. - Почему убивают сыновей наших, насилуют дочерей
наших? Почему мы должны к папе посылать послов? Бедные евреи должны
обращаться к папе, чтобы опровергнуть страшные поклепы, которые на них
возводят. Откуда все это, преподобный отец?
Ксендзу Сурину было тяжко в этой комнате. От жары и духоты на лбу у
него проступили капли пота. Из небольших серебряных сосудов, стоявших