кровавый мусульманский праздник.
России. Он все выдумывал, но как интересно! Хотя многие еще утверждали,
что он - дурак, но теперь уже нельзя было сказать, что он ничего не
знает...
Антоныч. Он все решал, во все входил, присутствовал на всех собраниях.
Старшеклассники ходили к нему на дом выяснять отношения. Споры между
лядовцами и пестовцами он решал в десять минут, и самые отпетые
подчинялись без возражений. Любой школьник - от первого до последнего
класса - мог явиться к нему поговорить о своих делах. "Я скажу Николаю
Антонычу, мне велел Николай Антоныч, меня послал Николай Антоныч" - то и
дело слышалось в нашей школе.
меня послали во второй класс. Думая о том, как отнестись к этому событию,
- не махнуть ли на Москву-реку или на Воробьевы горы, - я слонялся по
актовому залу, когда дверь из учительской приоткрылась и Николай Антоныч
поманил меня пальцем.
знал по фамилиям.) - Ты знаешь, где я живу?
Николай Антоныч поднял палец, - что молочницы разбавляют молоко водой.
Положите в такое разбавленное молоко лактометр, и вы увидите, сколько
молока и сколько воды. Понял?
старушка, а незнакомая худенькая женщина в черном платье.
всех троих были одинаковые решительные носы, одинаковые глаза - темные и
живые. Но внучка и бабушка смотрели веселее. У дочки был печальный,
озабоченный вид.
разочарован. Просто градусник, немного побольше.
соль - явилась приблизительно через две минуты после того, как
предполагаемая Катькина мама захлопнула за мной дверь.
руке, а руку в кармане. Еще Петька говорил, что в снегу есть соль. Может
лактометр показать эту соль, или Петька наврал? Вот вопрос. Нужно было
проверить.
кирпичей был сложен на притоптанном снегу; от домика за сарай уходила на
колышках черная нитка, - должно быть, ребята играли в полевой телефон. Я
зачем-то подышал на лактометр и с бьющимся сердцем сунул его рядом с
домиком в снег. Судите сами, что за каша была у меня в голове, если через
некоторое время я вынул лактометр и, не находя в нем никакой перемены,
снова сунул в снег, на этот раз вниз головой.
из сарая и опрометью бежит ко мне. "Катька", - думаю я и на всякий случай
протягиваю руку к прибору. Но Катька хватает меня за руку и тащит за
собой. Я отталкиваю ее, упираюсь, мы падаем в снег. Трах! Осколки кирпича
летят и воздух, сзади белой тучей поднимается и ложится на нас снежная
пыль.
пострашнее! Что-то долго грохало и рвалось у помойной ямы, и каждый раз,
когда я поднимал голову, Катька вздрагивала и спрашивала: "Здорово? А?"
теперь лучше уходи, потому что сейчас придет милиционер - один раз уже
приходил - и тебя сцапает, а я все равно удеру.
слушаются и лицо начинает дрожать. - Николай Антоныч послал меня за ним. Я
положил его в снег. Где он?
прямой пробор, одна коса засунута в рот. Я тогда на нее не смотрел потом
припомнил.
погиб, раненный наповал в спину. Ты мне обязан жизнью. Что ты тут делал
около моего гремучего газа?
кошка подсела к газу, я бы все равно ее спасла, - мне безразлично.
ясно:
за погибший лактометр, за вздернутый нос, за то, что я не мог вернуться в
школу, за то, что она меня спасла, когда ее никто не просил.
подвздох. Пришлось взять ее за косу и сунуть носом в снег. Она вскочила.
бы не подножка, я бы тебе здорово залепила. Я у нас в классе всех
мальчишек луплю. Ты в каком? Это ты бабушке кошелку нес? Во втором?
скажу, что это я? Мне ничего не будет. Подожди-ка.
важная, с ленточками в косах.
ты не зашел? Она говорит: хорошо, что лактометр разбился, а то было
мученье каждый раз его в молоко пихать. Он все равно неверно показывал.
Это Николая Антоныча выдумки, а бабушка всегда на вкус скажет, хорошее
молоко или нет...
лестнице она поднималась, закинув голову, независимо щурясь.
следующей главе.
Николай Антоныч, которого мы привыкли считать неограниченным повелителем
четвертой школы, исчез куда-то, как только Катька переступила порог. Новый
Николай Антоныч, разговаривая, неестественно улыбался, наклонялся через
стол, широко открывал глаза, поднимал брови, как будто Катька говорила бог
весть какие необыкновенные вещи. Боялся он ее, что ли?
показав на меня глазами, спросила Катька.
Но вот, видишь ли, в школу привезли молоко, и я задержал завтрак, чтобы
определить качество этого продукта и, в зависимости от этого качества,
решить, будем ли мы и в дальнейшем брать его у наших поставщиц или нет.
Выходит, что я дожидался напрасно. Больше того: выходит, что ценный прибор
разбит, да еще при невыясненных обстоятельствах. Теперь ты объясни,
Григорьев, в чем дело.