Чтение 18–й страницы книги ~Роман с героиней~

-- А мне кажется, все кончится иначе... -- Оксана поднялась и,
грациозно ступая, словно она была на подиуме и демонстрировала бикини, пошла
к воде.

Медведев услышал легкий шум у дороги и увидел, как рядом с их "фордом"
причалил вишневый "мерседес". Два спортивных грека в шортах, приложив
козырьком ладони, уже азартно шли вослед Оксане, не замечая его за камнями.
Медведев упруго поднялся, покрутил согнутыми в локтях руками, словно
разминался перед выходом на ринг, и, в несколько прыжков догнав обернувшуюся
Оксану, подхватил на руки и вбежал с ней в воду. "Ой, мы так не
договаривались!" -- Оксана на мгновение обхватила его за шею, но тут же
отпустила и поплыла, высоко держа голову. "А это кто такие?" -- отплевываясь
от воды, подозрительно спросила она и попыталась лечь на спину. Сквозь
прозрачную зелень воды Медведев видел, как она разводит пошире ноги и
подгребает руками. "Кавалеры", -- Медведев фыркнул и пристроился рядом. "Не
надо! -- громко сказала Оксана, и греки, словно поняв ее слова, развернулись
и пошагали обратно к машине. -- У меня уже один есть..." -- "Если ты имеешь
в виду меня, то я не настоящий..." -- "Очень даже настоящий, -- сказала
Оксана. -- Мне пока достаточно". И они поплыли по яркой солнечной дорожке,
смеясь и переговариваясь.

Чем ближе становилась дата отлета, тем чаще она вспоминала маму. "Как
там мой мамусик? -- грустно смотрела она на плывущие за окном холмы. --
Переживает за меня, наверное..." -- "Да она радоваться должна, -- вслух
предполагал Медведев и выключал приемник. -- Представь, что могло быть, если
бы вы перебрались к нему всей семьей!" -- "Кошмар, -- соглашалась Оксана. --
Просто кошмар! Но она за меня переживает... Ну, ладно, приеду, сядем у нее в
спальне, все расскажу..." -- "Она ничего не знает?" -- "Знает в общих
чертах. Я ей сказала, что не сошлись характерами -- уехала в отель. Она
посоветовала мне догулять отпуск..."

"А почему ты меня в свой номер не приглашаешь? -- спросил Медведев; они
вышли из церкви Богородицы и стояли в нарядной толпе, был музыкальный
рождественский фестиваль, билеты дала Елена. -- Просто так..." -- "Ну нет. Я
до этого не дошла, чтобы мужчин к себе в номер водить, -- категорично
ответила Оксана и безразличным голосом сказала: -- Смотри, вон твоя Лайба
выходит!"

Медведев не смог внятно объяснить Джорджу, зачем он, приехав писать
роман, взял напрокат машину. Они стояли с чашками кофе на террасе, и Джордж
иронично-завистливо улыбался: "О, да, молодость! Понимаю! -- Он говорил
по-русски и бдительно поглядывал на дверь, чтобы успеть перескочить на
английский. -- Твоя героиня -- красивая леди!" Медведев хладнокровно молчал,
поглядывал на тускнеющее небо -- его синий цвет плавно перетекал в
ультрамариновый, повинуясь закулисному электрику, -- и понимал, что в чужих
глазах его история выглядит банально. Но все не так, черт побери! Он хочет
ее соблазнить? Нет! Он хочет покрасоваться перед ней? Нет. Он хочет ее
развлечь? Теплее, но не точно... Не станешь же рассказывать Джорджу про
Розалиса, про то, как Оксана работала на кухне, про то, как в детстве ее
били резиновым шлангом от стиральной машины... "Если героиню много катать
машиной, она хорошо рассказывает о себе? -- продолжал подтрунивать Джордж...
-- Это будет очень дорогой новелл. Издатель должен платить твои расходы на
кар... И где вы бывали?" Джордж был уверен, что насквозь видит своего
коллегу, но давал понять, что нисколько не осуждает его поведение; напротив,
слегка завидует и одобряет; если есть деньги, время и красивая женщина,
почему бы и не развлечься, -- читалось на его румяном лице.

Роман писался урывками, но что поразительно -- писался! Двигался,
скрипел колесами, иногда даже приходилось натягивать постромки -- повозку
заносило на исторических поворотах. Резвее всего кони бежали в двадцатом
веке -- овес свежих воспоминаний придавал им игривой силы. Тут автор
позволял себе иероглиф двадцатистрочного абзаца, зачатого в начале века и
умирающего вместе с героем в конце семидесятых, пускал морзянку рубленых
фраз, вставлял клавишный перестук ритмичных диалогов, окунал будущего
читателя в чернильный канцелярит документа или ограничивался фактом:
"расстрелян", "скончался во Франции", "погиб в Финскую кампанию".
Медведичовские века двадцатого, в отличие от своих предков, живших кучно,
поместьями, разносились холодными историческими ветрами по территориям
громадным, забивались в щели больших городов и оседали в степных деревушках,
уходили в братские могилы и опускались под мраморные полы столичных
крематориев, лежали на скучных кладбищах районных центров и трогательных
сельских погостах, не ведая при жизни о своем дворянском происхождении или
тщательно скрывая его.

По всему выходило, что, разбредясь по свету, Медведичовские почти
ничего не знали друг о друге, и какие-нибудь двоюродные братья Лихачевы и
Остаповы, имевшие одну бабушку Свеблицкую (урожденную Медведичовскую), ни
разу не послали друг другу письма из Москвы в Воронеж или из Воронежа в
Москву. И послать уже некому. Человек с обстоятельной фамилией Медведев
собрал полсотни родичей на одном листе и жадно вслушивается в их ночные
разговоры у изголовья своей кровати.

Иногда Оксана замолкала надолго, но с лица не сходила готовность
слушать, и на вопрос она отвечала просто и кротко, словно давно ждала его.
Теперь в ее глазах все чаще стоял полный штиль, она была сама невинность и
доброжелательность, но иногда на дне ясной воды начинали закручиваться
темные струи, они вихрем вырывались на поверхность и так же быстро исчезали.
Так случилось, когда он нарочито беззаботным голосом поинтересовался, хорошо
ли она провела вечер накануне -- ее не было в номере до часу ночи, она
сказала, что гуляла по городу одна, а потом слушала музыку в баре. "Хорошо",
-- кивнула Оксана, глядя перед собой.

Они по ее просьбе остановились у ресторанчика на берегу моря и пили за
столиком сок.

-- И кто он был? Грек, португалец, швед? -- Медведеву казалось, что он
говорит игриво, по-дружески, как и подобает разговаривать со своей героиней,
вызывая ее на откровенность.

-- Дурачок ты. -- Оксана положила в сумочку сигареты, скинула туда же
зажигалку и щелкнула замком. Подняла на него потемневшие глаза. -- Ты меня
один раз лицом об стол уже приложил. Когда позвонил и сказал, что я могу
искать кавалеров на стороне, ты не ухажер. Если бы не моя выдержка, я бы
тебе ответила...

-- А что особенного я сказал? -- Медведев быстро мрачнел. -- Чем
обидел?

Оксана помолчала и произнесла:

-- Неужели тебе не ясно, что мне в таком состоянии никто не нужен...
После этого Розалиса мне все мужики противны были... Я над ними смеюсь. --
Она сделала попытку подняться, но решила досказать. -- Когда ты мне цветы
подарил, я чуть не заплакала. Вот, думаю, единственный порядочный человек,
писатель... Все понимает... И тут снова -- получи, Оксана... -- Она
покрутила головой.

-- Я тогда не знал про Розалиса, -- извинительно выговорил он.

-- Ну да, ты решил, что я хочу тебя очаровать и развлечься за твой
счет. Поставил заслон -- я писатель, я не бабник... Все правильно -- люби
жену, детей, и дай бог, чтобы они тебя любили. -- Она поднялась и одернула
узкую юбку. -- Ну что, пошли?

Медведев в тени зонта удрученно пожал плечами, словно сомневаясь, надо
ли теперь куда-то ехать и что-то смотреть.

-- Пошли, пошли, -- ласково потеребила его за ухо Оксана. -- Мы квиты.
-- И попросила: -- Дай теперь я поведу... -- Темные буруны исчезли, она
смотрела просто и ясно, как на своего ученика, которого надо было отчитать,
но не обидеть.

Дистанция, которую пытался установить между собой и своей героиней
Медведев, иногда нарушалась, и он оказывался с Оксаной лицом к лицу, в
непозволительной близости.

-- Я сегодня молился, чтобы не увлечься тобой, -- неожиданно признался
он, когда они шли вдоль темного моря к ее отелю.

-- Ну и как, помогло? -- просто спросила Оксана.

-- Еще не знаю, -- проговорил Медведев.

-- Ты же видишь, как я себя веду. Неужели я тебя не понимаю...

-- Ты напишешь моей жене письмо-справку, что я хороший и у нас ничего
не было? -- оживился Медведев.

-- Так она и поверит! -- иронично кивнула Оксана.

-- Поверит...

-- Не надо, -- рассудительно сказала она. -- У тебя будут проблемы. И
кто знает, -- Оксана загадочно улыбнулась, -- может, еще что-то будет. -- Но
тут же спохватилась и тронула его за плечо: -- Извини, это я так шучу!..

Иногда они заходили в Старый город, где несколько веков за толстыми
стенами вели свои дела крестоносцы. Башни, бойницы, желтый известняк стен,
церкви с игольчатыми шпилями, часовни, арки мостов, к которым просился
грохот колес и факельный свет, -- поначалу все воспринималось как добротные
декорации к грандиозному фильму о средневековье. Шли вглубь, подальше от
лавочек и кафе -- там по узким кривым улочкам ездили мотороллеры, у
скрипучих прохладных дверей сидели старухи, словно восковые фигуры,
выставленные для обозрения туристам. Во дворах сохло на веревках белье,
галдели дети, звенел мячик и темнели стволы вековых платанов. Медведев
вспоминал мостик в Петропавловскую крепость со стороны Кронверкской протоки,
за которым когда-то стояли жилые дома с коммуналками и так же бегали дети,
сушилось белье, сидели на лавочках старики. Петропавловка виделась отсюда
игрушкой, забавой, потешной штукой, не бывавшей в деле.

Однажды в глубине крепости они присели под зонтик кафе, взяли воды, и
официант подкатился к Оксане с обычными расспросами -- откуда приехала леди,