образом превратить в девичий щебет; единственным способом, известным нам,
было перейти на дискант; это звучало фальшиво и визгливо, но, как ни
странно, работало на образ, придавая ему омерзительный оттенок
капризности, склочности и вульгарности. Таким голосом можно и нужно
ругаться на базаре. В создаваемом наспех образе угадывалась стерва...
каблуке, мало того, что они жали, он ведь пытался еще при этом изобразить
женскую походку. Поэтому, почти хромая, не забывал развязно вихлять
бедрами и в манере вокзальной шлюхи мне что-то выговаривать. На нас стали
обращать внимание мужчины, вернее - на " нее ". Они, видимо, думали, что "
она " сейчас со мной поссорится и тут они ее, тепленькую, и возьмут.
Поэтому некоторые встречные мужчины просто разворачивались и шли за нами,
вожделенно глядя на задорновские ножки. Положение становилось критическим,
игра зашла далеко. А тут у него еще спустился чулок. Становилось совсем
конфузно. Шмыгнув в ближайшую подворотню, Мишка задрал юбку и стал
поправлять сползающий чулок. Это была уже откровенная эротика с точки
зрения трех-четырех мужчин, как бы невзначай остановившихся возле. Но один
из них, самый наглый, подошел поближе, чтобы лучше видеть. Тут бы мне,
наконец, вступиться за честь " дамы ", но Задорнов меня опередил. Он к
этому времени уже " закипал ". Швырнув подол юбки на место, он нарочито
косолапо пошел на эротомана и, возвращая голос в привычный регистр, этак
баском рявкнул ему: "Че те надо? Че те надо? Я вот тебе щас как дам! Пшел
отсюда! "
человека, который почувствовал, что вот именно сейчас он сходит с ума, что
поехал чердак, который он никак не может удержать на месте. Он тряс этим
чердаком и пятился от Задорнова, как от привидения. Наверно, бедный, долго
потом на улице к девушкам не подходил. Но и это еще не все. Надо было
возвращаться домой. И быстро. С чулком отношения не налаживались. Поэтому
обратный путь мы проделали бегом, не придумав ничего более изящного, чем
пустив меня впереди, а его (ее!) - сняв туфли, в одних сползающих чулках -
за мной с визгом: "Когда, сволочь, будешь алименты платить?! "
что начинающие сатирики почти всегда шутят грубовато, а это был
всего-навсего тест на преодоление застенчивости. Я подозреваю теперь, что
в отношениях с девочками именно это было основным, а не сами девочки.
Поэтому любовь школьная была похожа на самовнушение и накручивалась
воображением. И только для того, чтобы она увлеклась, произнесла слова
заветные, чтобы совершился акт самоутверждения, чтобы понять, что я в этом
вопросе - не последний, что я могу нравиться и даже, возможно, быть кем-то
любимым, пусть даже на уровне слов, но главное - вырвать признание. То
есть, получается, и это носило спортивный характер, все было в одном ряду:
перестать быть толстым, перепрыгнуть всех, быстрее всех пробежать, а также
покорить девочку, и хорошо бы - не одну. Это вздорное желание однажды чуть
было не закончилось трагически.
Наташа.
обладавшие более изощренным вкусом, - Наташу. Насчет вкуса объясню: Люсю,
яркую, кокетливую, сексуальную, с лицом, словно созданным для рекламы
косметических средств, мог полюбить каждый дурак (и юноша Володя в том
числе), Наташу же нужно было еще разглядеть - и только хорошенько
разглядев - оценить по достоинству, а затем полюбить. Такие поселяются в
сердце надолго, их скромная, неяркая красота - долгоиграющая пластинка,
многолетние цветы, и такая же скромная, тихая, но верная любовь к ним
тлеет тоже очень долго, но не сгорает, а плавно переходит в нежную
привязанность.
и скоротечно. "Горело - остыло, горело - остыло, спасибо тебе, спасибо, за
то, что было ",- как было спето еще в одной эстрадной песне об отгоревшей
любви.
не смея даже заговорить. А все потому, что ее опекала многочисленная
компания, где были даже ребята, вплотную приблизившиеся к криминальному
миру. Одним из авторитетных людей в этой банде, этаким капо-реджиме
районного разлива, был наш школьный рок-певец Женя. А наш барабанщик Костя
был не просто поклонником Наташи, он поклонялся ей в буквальном смысле
этого слова, как идолу. А для всей банды она была чем-то вроде талисмана,
неприкосновенной звезды, мадонны, чистейшей прелести чистейшим образцом.
Поэтому судьба Наташи в тот период была печальна: она могла принадлежать
только всем вместе и никому в отдельности.
музейный экспонат, в этакую картину Леонардо, на которую все должны
любоваться на расстоянии, а прикасаться - ни-ни!
преступник, причем самый страшный, нарушивший неписаный закон улицы,
братан, плюнувший в самое братство. Вот таким преступником и оказался
пылкий юноша Володя, начавший тайно встречаться с Наташей. Положение
неприкасаемого музейного экспоната, надо сказать, Наташу тоже тяготило.
Девушка к тому времени вполне созрела для конкретной любви, а массовое
обожание могло удовлетворить одно только тщеславие. Но сколько же можно?
Где тот смельчак, который шагнет, конкретно возьмет за руку и конкретно
поцелует?! Где он, где?! Но никто не смел, все боялись Наташиной " крыши
". Храбрый и авантюрный паренек Володя, уже в то время очень любивший
нарушать запреты, отважился. Но, видно, не столько потому, что был таким
уж отчаянным, сколько потому, что умел быстро бегать.
представьте вечер, но не поздний. Закат, короче. Спокойная гладь канала,
беседка с белыми колоннами, и на другом берегу, строго напротив, скамейка,
на которой сидят голубки, взявшись за руки. Две маленькие фигурки в чем-то
светлом тонут в густой зелени парка. Блики заходящего солнца, причудливые
тени - все на месте. В гармонию природы и чувств врывается странная,
диссонансная нота. Это на другом берегу кто-то истошно кричит: " Вот они! "
друг от друга. Тот же голос кричит: "Окружай! Десять человек - на тот
мостик, десять - на этот! "
на котором так неожиданно появилась знакомая банда в неполном, но все
равно впечатляющем составе. Они уже разделились и бегут к двум мостикам.
На размышления и решение остается несколько секунд. "Беги, - говорит
Наташа, - я их задержу! " "Ни за что! - отвечает Володя,- я остаюсь! Я их
не боюсь! "
и плачут. " Беги быстрее! Ты что, их же там толпа, они искалечат тебя".
Наташа - в принципе разумная девочка, она понимает, что силы не равны, что
своим первым ответом Володя честь уже сохранил, поэтому в оставшиеся
пятнадцать секунд честь можно как ненужный в данных обстоятельствах
антиквариат отодвинуть и принять разумное, единственно верное решение.
решимости спасти любимого во что бы то ни стало, даже ценой собственного
подвига. "Как она обо мне беспокоится!" - довольно мурлычет Володино
тщеславие, но времени на осмысление сердечной победы совсем нет. " Ну...
ладно ", - еще чуть медлит он, хотя решение уже принято.
свободной щели в неотвратимо смыкающемся кольце врагов, и Володя делает
спринтерский рывок за пределы кольца - к другому выходу из парка, к
трамвайной линии. Он знает, что в курящей банде не найдется равных ему
бегунов, и метров через тридцать - пятьдесят даже позволяет себе привстать
и оглянуться. Он видит, что левый мостик уже опустел и ребята мелькают за
ближайшими деревьями. А посреди правого мостика стоит Наташа с
растопыренными руками и кричит в набегающие лица: " Не пущу-у!!! " Кричит
в предельной истерике совершаемого подвига, в последнем броске на
амбразуру дота. Но летящие пули не остановить розовыми лепестками
Наташиных ладоней. Лица у них напряжены веселым азартом погони и
предстоящей крови, поэтому они сметают Наташу с пути, как попавший под
ноги газетный лист, и, не снижая темпа, бегут дальше, крича и воя от
счастья травли, травли зайца, улепетывающего сейчас к трамвайной линии.
Они даже забыли, что именно Наташа - причина погони, что она - центр
сюжета; она вдруг перестала быть главной и, сшибленная с ног, сидит сейчас
на мостике, закрыв лицо руками, и, видимо, плачет.
бег, но уже как-то на автопилоте, формально, желание убежать почему-то
пропадает. Тем не менее он метрах в двадцати от преследователей, а перед
ним, тоже метрах в двадцати - трамвай, который в этот момент как раз на
остановке. Володя делает последнее усилие и успевает влететь в трамвай.
Погоня уже совсем рядом, но, кажется, вагоновожатому не улыбается
перспектива иметь в своем трамвайном салоне агрессивную шпану, он
закрывает двери, и трамвай трогается. Однако один, самый резвый, настигает
трамвай и цепляется за " колбасу "... ( На всякий случай поясняю, что
позади трамвая тогда была крохотная лесенка, похожая на укороченный
корабельный трап, а внизу - такой большой металлический штырь, на который
можно было встать, уцепившись за лесенку.
сзади на " колбасе ". Володя видит его лицо: на нем постепенно