тысяч лесных жителей - белых, индейцев, метисов - по двое, по трое, целыми
семьями вернутся к своим извечным занятиям в диком краю, который
раскинулся от Гудзонова залива до западных гор, от Водораздела до
Ледовитого океана.
звенящая лесная тишина. Ведь наступили дни, когда волк играл с волчатами и
не выл, когда рысь сонно потягивалась и не торопилась на охоту, - дни,
занятые заботами о потомстве, ночи дремотных шорохов, красноватой полной
луны, журчания обмелевших ручьев, которым снились ливни и весенние
разливы. И все это - ленивое жужжание насекомых, шелестящие вздохи
древесных вершин, приглушенные голоса зверей и птиц - сливалось в тихий
вибрирующий шепот, словно природа обрела новую речь, пока человек временно
отсутствовал.
от прохладной земли. Он слышал его и над собой и повсюду кругом, хотя
многие другие люди не услышали бы ничего - только всеохватывающее гнетущее
безмолвие.
самых его ног струилась широкая речка глубиной в иных местах по щиколотку,
а в иных и по колено. Она журчала и пела на отмелях и у завалов - там, где
в мае и июне бешено неслась, пенясь от ярости. После утомительного
дневного перехода по жаркому лесу Питер следил за хозяином сонными
глазами. С тех пор как они ушли от цивилизованных мест, он вырос и стал
шире в плечах. Тяготы пути, необходимость раздобывать себе пищу и
отстаивать свою жизнь в непрерывной борьбе превратили щенка во взрослого
пса. В свои полгода он был покрыт рубцами, силен и ловок и в любую минуту
готов к нападению и защите. Глаза, полуприкрытые, как у эрделя, колечками
жесткой шерсти, светились бдительной настороженностью и постоянно
обращались назад: Питер никак не мог понять, почему тоненькая синеглазая
девушка, которую они оба так любят и без которой так скучают, все еще не
догнала их. И его все время томило смутное недоумение, почему хозяин не
остановится и не подождет ее.
обитателя хижины на берегу Быстрого ручья, который целыми днями весело
распевал, хотя и знал, что ищейки закона идут по его следу. Он похудел от
безостановочной ходьбы, его лицо стало серьезным. Но ясные глаза
по-прежнему хранили жадное любопытство и любовь к жизни - над этим не
могло возобладать даже горе, которое непрерывно точило его сердце, пока
они шли вперед, все приближаясь и приближаясь к Голым Землям.
достает свое сокровище.
уж обязательно вечером Веселый Роджер повторял все тот же ритуал. Питер
подобрался ближе к хозяину, который сидел, прислонившись к валуну, и замер
в предвкушении. Когда Веселый Роджер вынимал ревниво оберегаемый
сверточек, до Питера всегда доносился милый, чуть различимый запах - запах
его хозяйки. Мак-Кей осторожно развернул тряпочку и несколько секунд
держал в руке прядь каштановых волос - прощальный привет Нейды перед
вечной разлукой. А Питер снова задумался над тем, почему они не вернутся
туда, где осталась сама девушка, которая была ведь лучше своих волос.
Веселый Роджер, замечая его тревогу и недоумение, много раз пытался
объяснить ему, что произошло. Питер изо всех сил старался понять, но не
понимал. А во сне он всегда возвращался к любимой хозяйке - бегал за ней,
играл с ней, защищал ее, слышал ее голос, чувствовал ласковое
прикосновение ее рук. И его собачье сердце тосковало по ней не меньше, чем
сердце Веселого Роджера. Однако когда он просыпался, они продолжали свой
путь - на север, а не на юг. Питер не мог постичь эту непонятную тайну,
как не мог рассказать о тех минутах, когда Нейда в отчаянии и слезах
послала его по следу Веселого Роджера, чтобы он привел назад того, кого
она любит и будет любить вопреки всем законам мира - нарушенным и
соблюденным.
Нейду. Но на заре они опять пошли на север.
Мак-Кей упорно спорил с невидимым собеседником, отстаивая свой кодекс.
Правосудие может его настигнуть - и, пожалуй, настигнет. Его могут
повесить - и, пожалуй, повесят. Но правосудие так и не узнает, каким был
человек, которого оно послало на виселицу. В этом-то и была трагическая
ирония. Какое дело закону до его бережной любви к маленьким детям,
беспомощным женщинам и старикам? Закон только посмеется над правилами,
которым он всегда следовал, и издевательски захихикает, если он посмеет
сказать, что он не такой уж плохой человек. Ведь закон считает его
преступником, убийцей Джеда Хокинса, и семьсот полицейских разыскивают
его, чтобы представить правосудию живым или мертвым.
Может, дело тут во всем этом... - широким жестом он обвел темнеющую стену
леса. - Я родился под открытым небом в точно такую же ночь. Мать, когда
была жива, не раз говорила мне, что в ту ночь было полнолуние и луна
словно смотрела на нее со своей высоты и разговаривала с ней будто живая.
С тех пор я и полюбил луну, и солнце, и лес, и все прочее. Вот потому-то я
не верю в законы, придуманные людьми. Оттого, Хромуля, и вышли у меня
неприятности с полицией. Когда я видел, что от их законов толку нет, я все
улаживал по-своему. Пожалуй, слишком я любил деревья, цветы, солнечный
свет, ветры да бури. И бродил где хотел. А по пути много чего натворил. И
очень мне это нравилось, Хромуля... Вот и оказался я преступником!
сожалений.
обязалось выплачивать индейским племенам за отобранные у них земли], -
продолжал он, наклоняясь к Питеру, словно тот с ним спорил. - Видишь ли,
Хромуля, это было племя Желтой Птицы. Я ее знал совсем мальчишкой. Были у
нее две длинные черные косы, а лицо почти такое же красивое, как у моей
матери. Они были подругами, и я любил Желтую Птицу, точно добрую
волшебницу из сказки. И так ее и называл. Знаешь, Питер, детская любовь -
это самая верная любовь в мире, и человек хранит ее до конца своих дней.
Много лет спустя после смерти матери, когда я уже вырос, побывал в
Монреале, Оттаве и Квебеке, я решил навестить племя Желтой Птицы... А они
голодали, Хромуля. Слышишь? Умирали с голоду!
лютые. Даже лисицы и волки попрятались. Осенью рыба ловилась плохо,
снегопады разогнали дичь, и индейцы мерли с голоду. Когда я увидел Желтую
Птицу, Хромуля, у меня прямо сердце оледенело. Она совсем истаяла. Только
глаза остались да косы. Две длинные блестящие косы и глаза - темные,
большие, глубокие, точно два озера. Вот ты никогда небось не видел,
дружок, чтобы индианка плакала. У них этого не водится. Но когда эта
добрая волшебница моего детства увидела меня, она застыла на месте,
покачиваясь от слабости, а из ее темных глаз по худым щекам текли слезы.
Она вышла замуж за Быстрого Оленя. У них было трое детей, и вот двое
умерли в одну неделю. Быстрый Олень лежал при смерти. И Желтая Птица
совсем обессилела и хотела только одного: умереть вместе с мужем. И вот
тут-то пришел я... Питер! - Веселый Роджер наклонился, чтобы лучше видеть
собаку в сгущающемся сумраке, и его глаза блеснули. - Вот, Питер, рассуди,
плохо ли я тогда поступил. Они мне рассказали, что произошло. Местный
торговец был отпетый негодяй, а новый правительственный агент по делам
индейцев оказался того же поля ягода. Они скоро спелись. Агент выслал
причитавшиеся племени договорные деньги и тут же тайком закупил несколько
ящиков дешевого виски и отправил их торговцу. Через пять дней все деньги
перекочевали в карман торговца. А тут наступила зима. И все пошло как
нельзя хуже. Когда я добрался до них и разузнал, в чем дело, восемнадцать
человек из шестидесяти уже умерло, а остальные еле волочили ноги. Знаешь,
Хромуля, какой-нибудь мой прадед наверняка был пиратом! Я ушел и вернулся
через три дня с санями, полными продовольствия и теплой одежды - ее на
всех хватило. Господи, как бедняги набросились на еду! Я опять ушел и
через неделю привез продовольствия еще больше. К Желтой Птице вернулась ее
красота. Быстрый Олень окреп и становился сильнее с каждым днем. Все племя
оправилось от беды - смотреть на них было одно удовольствие! Я кормил их
так два месяца. А потом холода кончились. Вернулась дичь. Я доставил им
еще запасов - и удрал. Вот так я стал разбойником, Хромуля.
руки.
навестил подлеца торговца и по милости судьбы застал его одного. Сперва я
оттузил его хорошенько, а потом приставил ему к горлу нож и заставил
написать записку, что он, дескать, должен уехать внезапно по срочному делу
на юг, а лавку в свое отсутствие поручает мне. После этого я посадил его
на цепь в землянке, которую никто, кроме меня, не мог бы отыскать. И стал
хозяйничать в лавке, Хромуля. И еще как! Трапперы тогда обходили свои
капканы и ко мне редко кто заглядывал. А я кормил и одевал мое племя целых
два месяца. Кормил, пока они не растолстели... И глаза Желтой Птицы снова
заблестели, как звезды. А потом я привел Таракана - такое у него было
прозвище - назад в лавку, которая сильно-таки опустела, отчитал его,
оттузил на прощанье еще раз... и убрался восвояси.
услышал, как его хозяин глубоко и радостно вдохнул душистый воздух.
за мной гоняются, тем больше я даю им для этого поводов. Я избил до