Чтение 18–й страницы книги ~Кристина~

- Извините, что снова беспокою вас.

- Ничего. Но я, боюсь, не смогу прибавить ни слова к тому, что сказал
вашему другу. Я не отдам гараж под его машину.

- Хорошо, - сказал я.

Его густые брови поползли вверх.

- Дело в "плимуте", - добавил я. - Этот "плимут-фурия", он мне не
нравится.

Он продолжал смотреть на меня, не говоря ни слова.

- Мне не нравится, как он возится с ним. С ним он стал совсем другим..,
не знаю...

- Ревнуешь? - спокойно спросил Джордж. - Он проводит с ней все время,
которое раньше проводил с тобой?

- Ну, в общем, да. Мы ведь давние друзья. Но.., но я думаю, это не все.

- Не все?

- Не все. - Оглянувшись, я убедился, что Эрни еще не показался в поле
зрения. - Почему вы велели разбить его? Почему о нем лучше забыть?

Он ничего не сказал, и я испугался, что ему нечего было сказать, по
крайней мере мне. А затем ом мягко и чуть слышно спросил:

- Сынок, а ты уверен, что это твое дело?

- Не знаю, - Внезапно мне стало очень важно поймать его взгляд. - Но я не
хочу, чтобы с Эрни что-нибудь случилось. Из-за этой машины он уже заработал
кучу неприятностей.

- Приходи вечером ко мне в мотель. Вестерн-авеню, поворот с 376-го
участка. Сможешь найти?

- Я здесь каждый закоулок изъездил, - сказал я и вытянул вперед ладони. -
Аж мозоли натер. Он даже не улыбнулся:

- Мотель "Рэйнбоу". Там их два. Мой тот, который дешевле. Может быть, это
дело и не твое, и не мое, и ничье, - проговорил он мягким учительским
голосом.

(А это самый лучший запах в мире.., не считая запаха гнили.)

- Но кое-что я могу тебе сказать прямо сейчас. Мой брат не был хорошим
человеком. Если он вообще что-либо любил в этом мире, то, сдается мне, лишь
"плимут-фурию", который купил твой друг. Так что это дело, может, касается
только их двоих, и не важно, что я скажу тебе или ты мне.

Он улыбнулся. Улыбка была неприятной, и на какое-то мгновение мне
почудилось, что на меня взглянули глаза Ролланда Д. Лебэя. Меня передернуло.

- Сынок, ты еще молод и, вероятно, не видишь и признака мудрости ни в
чем, кроме своих слов. Но послушай, что я тебе скажу: любовь - это враг. -
Он вздохнул. - Да. Поэты постоянно и порой намеренно ошибаются в любви.
Любовь - это старая, ослепшая ведьма. Она беспощадна и ненасытна.

- Чем же она питается? - спросил я, не зная, что сказать.

- Дружбой, - сказал Джордж Лебэй. - Она питается дружбой. И я бы тебе
посоветовал приготовиться к худшему, Дэннис.

Он хлопнул дверцей своей "чеветты" и включил зажигание. Когда машина
отъезжала, я вспомнил о том, что Эрни должен был увидеть меня подходившим к
стоянке с другой стороны, и как можно быстрее побежал прочь.

12/ НЕКОТОРЫЕ СЕМЕЙНЫЕ ИСТОРИИ

Мотель "Рэйнбоу" был действительно плох. Он был как раз таким местом, где
вы ожидаете встретить престарелого учителя английского языка.

Позже я заметил, что существует особая категория мотелей, в которых
останавливаются люди исключительно старше пятидесяти лет - как если бы они
слышали о подобных заведениях в программе новостей: "Берите больше старых
вещей и приезжайте в старый добрый мотель "Рэйнбоу". Здесь нет ТВ, но вы
хорошо проведете время". На игровой площадке я не увидел ни одного молодого
человека, так же как и чего-либо напоминающего спортивный инвентарь. Над
входом висел неоновый знак, изображавший радугу. Он жужжал так, словно был
наполнен мухами.

Лебэй со стаканом в руке сидел перед коттеджем номер четырнадцать. Я
подошел и обменялся рукопожатием.

- Выпьешь чего-нибудь не очень крепкого? - спросил он.

- Нет, спасибо, - ответил я и сел в садовое кресло, стоявшее рядом.

- Тогда я расскажу тебе, что смогу, - сказал он мягким учительским
голосом. - Я на двенадцать лет моложе Ролли, и я все еще человек, который
учится старости.

Я неловко поерзал в кресле, но так ничего и не сказал.

- Нас было четверо, - продолжал он. - Ролли самый старший, а я самый
младший. Наш брат Эндрю погиб во Франции в 1944 году. Он и Ролли оба служили
в армии. Выросли мы здесь, в Либертивилле. Тогда он был просто маленьким
поселком. Но достаточно обжитым, чтобы в нем были лучшие и худшие. Мы были
худшими. Бедными из бедных. - Он хихикнул и налил вина в стакан. - О детстве
Ролли я, пожалуй, могу сказать только одну вещь - все-таки у нас была
большая разница в возрасте. Но кое-что я запомнил, потому что эта черта
присутствовала в нем постоянно.

- Какая черта?

- Его злость, - сказал Лебэй. - Ролли всегда на что-нибудь злился. Он
злился на то, что ему приходилось ходить в школу в заштопанной одежде, на
то, что его отец был пьяницей и не имел постоянной работы, что мать не могла
заставить его бросить пить. Он злился на Эндрю, Марсию и меня за то, что мы
делали нищету совсем невыносимой.

Он засучил рукав и показал мне свою старческую руку с узловатыми
сухожилиями, выступавшими из-под тонкой, дряблой кожи. От локтя к запястью
тянулся шрам.

- Это подарок от Ролли, - сказал он. - Он мне достался, когда ему было
четырнадцать лет. Я возился с цветными кубиками, которые должны были
изображать машинки, а он как раз выскочил из дома, чтобы бежать в школу.
Наверное, я оказался на его пути. Он оттолкнул меня, сделал еще несколько
шагов, а затем вернулся и столкнул меня с порога. Я упал на колья ограды,
окружавшей несколько подсолнухов, которые мама почему-то называла - наш сад.
Я был весь в крови, и меня все жалели. Все - кроме Ролли. Он кричал:

"Не попадайся мне на дороге, паршивый сопляк! Не лезь мне под ноги,
слышишь?"

Я еще раз взглянул на старый зарубцевавшийся шрам и удивился его размеру.
В 1921 году он изуродовал ручку трехлетнего мальчика, из которой, должно
быть, тогда вылилось немало крови. Потом рана затянулась, но шрам.., он явно
стал больше.

Я содрогнулся. Мне вспомнился Эрни, стучавший кулаками по приборной доске
моей машины и кричавший, что заставит их съесть это, съесть это, съесть это.

Джордж Лебэй внимательно посмотрел на меня. Не знаю, что он увидел на
моем лице, но стал медленно опускать рукав, и это было похоже на то, как
занавес постепенно закрывает вид невыносимого прошлого.

Он отхлебнул из стакана.

- Когда отец узнал, что сделал Ролли, то жестоко избил его. Однако Ролли
не раскаивался в своем поступке. Он плакал, но не раскаивался. - Лебэй снова
хихикнул:

- Мама испугалась, что отец прибьет его, и вступилась за сына, а он все
кричал: "Пусть не мешается под ногами! В следующий раз ему еще больше
достанется, и ты меня не остановишь, старый пьянчуга!" Тогда отец ударил его
по лицу и разбил нос - Ролли упал, закрылся обеими руками, сквозь пальцы
потекла кровь. Мама кричала, Марсия плакала, Дрю забился в угол, а Ролли все
повторял: "Ему еще больше достанется, ты, старый проклятый пьянчуга!"

На небе уже отчетливо проступили звезды. Пожилая женщина вышла из
коттеджа, спустилась по дорожке и, достав чемодан из багажника белого
"форда", вернулась с ним обратно.

Где-то играло радио. Оно не было настроено на УКВ-104, где обычно
передавали программы рок-музыки.

- Его бесконечная ярость, вот что мне запомнилось больше всего, - мягко
продолжал Лебэй. - В школе Ролли затевал драки со всеми, кто смеялся над его
одеждой и плохо постриженными волосами, он дрался даже с теми, кого только
подозревал в насмешках над ним. В конце концов он бросил школу и вступил в
армию.

- Двадцатые годы были не самым лучшим временем для службы в армии. Он
кочевал с базы на базу, сначала на Юге, потом на Юго-Западе. Приблизительно
раз в три месяца мы получали от него письмо. Он был таким же злым, как и
прежде. Его злили те, кого он называл "говнюками". Они мешали ему
продвигаться по службе, не давали отпусков и придирались к нему по любому
поводу. Иногда они отправляли его в гарнизонную тюрьму. В армии его держали
только потому, что он был превосходным механиком - он мог поддерживать в
рабочем состоянии всю ту старую и никудышную технику, которую конгресс
выделял армии.

Неожиданно для себя я подумал об Эрни, у которого тоже были золотые руки.

Лебэй немного наклонился вперед:

- Но талант лишь увеличивал его злость.

- В каком смысле? Лебэй еще раз хихикнул:

- В армии он ремонтировал грузовики, тягачи, бульдозеры и легковые
машины. Однажды, когда какой-то конгрессмен посетил Форт Арнольд в западном
Техасе и задержался в нем из-за поломки автомобиля, командир Ролли решил
выслужиться и заставил его целые сутки возиться с шикарным "бентли"
конгрессмена, для которого в армии, конечно, не было никаких запасных
деталей. О да, мы получили от Ролли письмо, где четыре с половиной страницы
были посвящены этому "говнюку" - странно, что они не сгорели от злобы и
ненависти, наполнявших каждое слово.

У самого же Ролли до конца второй мировой войны не было собственного
автомобиля. И даже тогда он смог позволить себе обзавестись лишь стареньким
ржавым "шевроле". В двадцатых и тридцатых деньги не валялись на дороге, а во
время войны он был занят тем, что старался остаться живым.

За те годы он починил тысячи автомобилей, но не смог бы купить ни одного
из них. Либертивилл преследовал его повсюду. Потрепанный "шевроле" едва ли
отвечал его способностям, так же как и "гудзон-хорнет", который он купил