Чтение 18–й страницы книги ~Нижегородцы на чеченской войне~

Рядовой В. Гущин погиб в Чечне 11 января 1995 года. Его мама узнала об
этом не сразу, но материнское сердце подсказывало, что с ним что-то
случилось. Всего одну открытку получила она от сына из Чечни. Решила ехать,
узнать о нем самой.

Сначала В. Гущину вроде бы повезло: служить попал в Кантемировскую
дивизию. Правда, военному делу учиться не пришлось: пол года простоял
дневальным у тумбочки, потом болел воспалением легких. Парень был рослый -
185 сантиметров. Вместо стрельб солдаты занимались уборкой капусты на
подмосковных полях, потом работали на какой-то стройке. Перед новым, 1995
годом такие вот солдаты оказались в Чечне. В. Гущин по штатскому расписанию
числился водителем в танковом батальоне. Хотя водительских прав получить ему
было негде - ни на гражданке, ни в армии.

Месяц пробыла в Чечне Лидия Ивановна Гущина, искала следы сына. Сначала
в штабе полка, где он служил, ей дали бумажку, что сын ее жив. Потом, когда
мать проявила настойчивость, командиры сказали ей, что сын ее пропал без
вести. Наконец, один из солдат на фотографии узнал В. Гущина и рассказал,
что он погиб еще в январе. Когда БТР из их роты попал в засаду. Погибли все
трое.

- В части, где служил сын, - рассказывает Лидия Ивановна, - я с ужасом
поняла, что никто из командиров даже не предпринимал попыток выяснить
обстоятельства гибели этой группы, найти их тела. Проще всего было сообщить,
что пропали без вести. Что они и сделали.

Месяц мать искала место гибели своего сына. Как будто чувствовала, что
он еще лежит там.

- В поселке Старый Горгаз под Грозным местные жители рассказали мне,
что здесь в овраге сорок дней лежали, чуть прикопанные, тела троих русских
солдат, - говорит Л. Гущина. - Сколько раз люди обращались в комендатуру,
чтобы приехать и забрать их - ноль внимания. Потом уж Иван Бутырин, местный
житель, остановил какой-то проходящий бронетранспортер, и на нем убитых
отвезли в Моздок.

Всего несколько дней не хватило матери, чтобы самой найти своего
убитого сына...

- Из Моздока, там тела убитых лежат в холодильнике, сына отправили в
Ростов, - рассказывает Л. Гущина, - там я его и опознала. Похоронили его
только 21 апреля.

Это больше трех месяцев после гибели...

- Не могу понять, как они могли на мой запрос о судьбе сына ответить,
что он жив, спустя столько времени после его смерти... - говорит Л. Гущина.

В августе 1995 года Л. Гущина подала иск на Министерство обороны о
возмещении морального и материального ущерба в связи с гибелью сына.
Краснопресненский суд Москвы, по месту нахождения Министерства обороны, иск
не принял. И объяснил матери, что за гибель ее сына должен отвечать...
военкомат по месту призыва. Подала кассационную жалобу на этот ответ в
Московский городской суд - ее оставили без удовлетворения. Маме объяснили,
что ущерб ей был причинен в связи с призывом ее сына на службу в армию,
стало быть, и отвечать должен военкомат, а не Министерство обороны.

Л. Гущина подала в суд на часть, в которой служил ее сын, на
командование Кантемировской дивизии. Представитель части остроумно ответил,
что ее сына они отправляли не в Чечню, а на сборный пункт в Таманскую
дивизию, поэтому и их вины в гибели В. Гущина нет. Между тем по уже
существовавшим тогда законам В. Гущина отправлять в Чечню без его согласия и
учитывая его семейное положение, не имели права. Суды фактически взяли
сторону армии, а не закона. В Московском городском суде Л. Гущиной два раза
отказывали в иске.

- В Чечне мы объехали всю округу - никто из военных и пальцем не
пошевелил, чтобы нам помочь, - рассказывает Лидия Ивановна Гущина. Жизнью я
не дорожу, она мне не нужна, вот и хожу, нервы мотаю по судам. Если бы все
матери так же ходили, война бы давно кончилась.

Л. Гущина хочет доказать, что в гибели ее сына виноват не Автозаводский
райвоенкомат, а Министерство обороны и правительство, отвечающее за политику
на Кавказе. Впрочем, судилась она и с Автозаводским военкоматом, чтобы тот,
как это положено по закону, оплатил расходы на похороны. Этого удалось
добиться через год после гибели сына.

За полтора года войны в Чечне уже погибли десятки нижегородцев. Задаю
вопрос Н. Жуковой, заместителю комитета солдатских матерей Нижегородской
области:

- Есть ли примеры в нашей области, когда бы положенную по закону
компенсацию за гибель сына выплатили полностью?

- Ни одного, - был твердый ответ.

34. ВОЙНА, НАВЕРНОЕ, ЗАКОНЧИЛАСЬ. НО НЕ ДЛЯ ПЛЕННЫХ

Из командировки в Чечню вернулись члены комитета солдатских матерей
Нижегородской области Н. Жукова и Г. Лебедева.

- Наталья Станиславовна, как вы добирались до Чечни?

- Выехали мы 8 августа поездом до Минеральных Вод, потом электричкой до
Моздока. Там уговорили вертолетчиков взять нас с собой до Ханкалы. Летели
вместе с контрактниками, они все пьяные в дугу. На нас с такой бравадой: "А
вы зачем в Чечню?" - "А вы зачем? - отвечаем. - Убивать очень хочется или
быть убитыми?" Потом этих контрактников всех отправили обратно. Как ни
просились в Ханкале взять нас с колонной в Грозный - ни в какую, дорога так
обстреливалась, что носа не высунешь. В Ханкале переночевали в вертолетном
полку. Всю ночь - стрельба, бухает тяжелая артиллерия, "Грады" стреляют так,
что вагончик подпрыгивает, сполохи по всему небу, слева Аргун горит, справа
- нефтехранилища в Грозном. В Ханкале к штабу нас не подпустили даже близко.
Потом все же направили в казарму, где разместились матери, разыскивающие
своих детей. Многие живут здесь давно, со всей страны. Такое рассказывают -
жутко слушать. Обменялись фамилиями, фотографиями, разыскиваемых солдат.

- Главной целью вашей поездки были поиски наших пленных солдат...

- Да, но уж очень большую задачу мы перед собой поставили: разыскать
более ста человек. Никто из командиров, с кем мы встречались, толком не
знают, где наши части стоят, да еще эта вспышка военных действий... Из
245-го мотострелкового полка 27 человек в плену. Пленные из этого полка
практически брошены на произвол судьбы, из 166-й мотострелковой бригады - 42
человека в плену, в том числе 7 нижегородцев.

- Вам удалось побывать в этой мотострелковой бригаде?

- Ездили туда, она стояла в это время под Шали. Встретили там нас очень
плохо, чуть не под конвоем водили. Боевых действий в эти дни бригада не
вела, обеспечивала в поле встречу Лебедя и Масхадова. Встретились с врио
командира бригады полковником Переслегиным, представились, сказали, что мы
по делам пленных. Ответил он так: "Я за них ржавого гвоздя не дам".

- Почему?

- В бригаде считают, что в плен на том блокпосту в марте нынешнего года
попали по пьянке. Хотя это не так. У нас есть письмо от одного из пленных
офицеров, он рассказал, как все было на самом деле.

- А живы ли эти наши пленные?

- Когда мы встретились с заместителем главы администрации Шали и
показали фотографии этих пленных, он сказал, что они живы. Потом мы узнали,
что чеченцы расстреляли десять наших солдат. Эти пленные были у самого
Масхадова. Расстреляли и офицера переславшего письмо. Не знаю, как
рассказать об этом его жене...

- А с Лебедем, случайно, не удалось встретиться?

- Окружение Лебедя уводило его от нас кругами. И из бригады нас
приказали срочно вывезти вертолетом в Ханкалу. Мы поняли, что у командира
166-й бригады и чеченцев из Шали хорошие отношения, они могли бы нас свести
с полевыми командирами в Чечне.

- Как работает в Чечне комиссия по розыску и обмену военнопленных?

- Их две, от федеральных и внутренних войск. Как работают: собирают
сведения о пропавших без вести у мам. Из Ханкалы никто из комиссии не
выезжает. Федеральная служба безопасности, похоже, работает только с теми,
кто уже как-то вырвался из плена, - тоже не помощники.

- Так что же реально делает эта комиссия по розыску военнопленных?

- Возглавляет ее полковник Бенчарский. У него такой ритуал: каждый день
в 16 часов выходит из штаба к мамам и сообщает, что ничего нового нет, но
как только что-то узнает, сообщит. Мамы в сотый раз рассказывают ему про
своих сыновей. Это общение армии с родителями очень похоже на
политинформации. Однажды нам сказали, что мы плохо воспитали своих детей,
раз они не пишут столько времени. Мамы в эту комиссию по розыску не верят,
но все равно оттуда не уходят.

- А сколько же всего, по данным комиссии, наших солдат в плену?

- Сколько точно, сказать нельзя, не меньше тысячи. Эта комиссия по
розыску пленных - для галочки, буфер между штабом группировки и родителями.
Если пленных и возвращают, то в основном сами мамы. А потом военные
записывают их на себя.

- У вас были встречи с чеченцами?

- Конечно. Когда нас вывезли из Шали в Ханкалу, мы все же решили ехать
туда снова. Каждый день пока мы были в Ханкале, оттуда вылетали по 5-6
вертолетов с убитыми солдатами, до 60 трупов в каждом вертолете. Поехали из
Моздока на автобусе через северные районы Чечни. Через 11 блокпостов. На
одном из них солдат проверил наши документы и попросил выйти из автобуса. Мы
думали, что задержат, а он вдруг говорит: "Делайте же хоть что-нибудь, чтобы
эта война закончилась!" Чеченцы молодежь, на нас смотрели косо, но
агрессивности мы не чувствовали. Чеченцы часто давали нам понять, что они в
этой борьбе правы, давали нам почувствовать свое превосходство.
Рассказывали, например, вот такую легенду: два русских батальона всю ночь
лежали в грязи, а перед ними гулял осел с привязанным магнитофоном, откуда
доносились крики: "Аллах акбар!"

- Как ваша женская интуиция подсказывает: кончилась ли война?

- Война, наверное, кончилась. Но, не для пленных. Генералы не
навоевались - однозначно, и еще бы повоевали. Встретились с одним старшим