Леди Броутон улыбнулась. Помолчав немного, она слегка наклонилась к нему и
продолжала доверительным, но нарочито небрежным тоном: - Она немножко
беспокоит меня, Стефен. Такая замкнутая - вся в себе. Любит людей, а
друзей заводить не умеет. Она будет счастлива лишь в том случае, если
правильно выберет себе спутника жизни - словом, хорошего мужа. Не мне
говорить тебе, что я не всегда буду подле нее. Очень скоро Клэр может
остаться одна. И хотя она любит наш дом, управлять им нелегко, и это может
оказаться ей не по плечу.
какой-то степени могло поставить Стефена в неловкое положение, однако было
совершенно ясно, зачем она завела этот разговор. И, прежде чем он успел
что-либо ответить, она продолжала, положив свою слегка опухшую, со
вздувшимися венами руку на его плечо:
превосходный отец поступил не менее мудро, позволив тебе уехать. В мое
время молодые люди всегда совершали подобные турне. Это рассматривалось не
только как духовная потребность, а как средство выбить из человека
юношескую дурь. Молодые люди возвращались остепенившимися, женились и жили
добрыми помещиками. На этот путь следует ступить и тебе, Стефен.
собеседницу. - А что если я должен снова ехать за границу?
романтике, мне казалось, что я могу писать стихи, да я их и писала, к
стыду своему. Однако все это перебродило во мне. Перебродит и у тебя.
чем Стефен успел ей что-либо возразить, в комнату вошел Дэви в
сопровождении Клэр, неся металлическую коробку с японским рисунком.
также сколько катушек и лесок. А коробочка, которая не боится воды!
рыбы.
так скоро.
Чиллинхемское озеро.
Дэви, ее спокойной предупредительностью, проявлявшейся, несмотря на
сдержанность, в каждом слове и жесте. Последние отблески заходящего солнца
золотили длинную комнату с колоннами, такую обжитую и приятную, поражавшую
не столько изысканностью обстановки, сколько уютом, где все так и дышало
стариной. Сквозь окна виднелись две прелестные лужайки под сенью огромного
кедра, уже начинавшие тонуть в вечернем сумраке, за ними - буковые леса,
красные пятнышки крыш чуть повыше, а дальше, до самого горизонта - зеленое
море холмов Даунс.
Посмотрев на него, Дэви сказал:
11
концу. Все чувствовали себя довольно принужденно, держались натянуто;
Дэви, уже облачившийся в форму, вечером уезжал к себе в школу. Однако,
посмотрев на окружающих, Стефен заметил, что они находятся в состоянии
такого нервного напряжения, какое едва ли можно объяснить указанным
обстоятельством, - в воздухе чувствовался тайный сговор, все чего-то
ждали. За последние две недели под прикрытием родственной любви на его
волю то и дело исподволь оказывалось давление, и сейчас он как-то особенно
остро ощущал это.
снова вынул их, допил кофе и, ни на кого не глядя, заметил:
сожалению, он не мог прийти ко второму завтраку, но я просил его заехать к
нам днем.
тарелки.
задающего заранее выученный вопрос, - того самого Мансея Питерса?
разговору, Стефен вырезал для Дэви фигурку из апельсиновой корки, однако,
почувствовав, что отец обращается к нему, поднял на него глаза. - Это
известный художник, член Королевской академии.
когда раздастся щелчок и капкан, расставленный Бертрамом, захлопнется.
с наигранной веселостью:
в зале водных процедур Чэлтенхема есть пейзаж работы Питерса. Он висит как
раз над железистым источником. Малвернские холмы и на них - овцы. Очень
жизненно.
Рафаэля до Рейнольдса" или что-то в этом духе.
"Искусство для искусства".
неожиданной твердостью спросил настоятель, поворачиваясь к сыну. - Раз уж
есть такая возможность, разумно спросить его мнение.
академии. Он уже пятнадцать лет ежегодно выставляет свои картины.
картины, я представить себе не могу.
он завидует или боится. Повернувшись, чтобы встать из-за стола, он услышал
шум колес и увидел в окно, как у входа остановилась станционная бричка.
Коротенький человечек, казавшийся еще короче из-за широкополой черной
шляпы и черного развевающегося плаща, стремительно вышел из кэба,
огляделся и позвонил в колокольчик. Бертрам встал и вместе с женой и
Каролиной направился в холл. Стефен продолжал сидеть у стола - теперь он
понял, что все было подготовлено заранее. Уже по одежде Питерса было ясно,
что он вовсе не гостит поблизости, а специально приехал сюда, и, должно
быть, не безвозмездно - он прибыл из Лондона, словно хирург, которого
вытребовали к опасно больному и от диагноза которого зависит жизнь или
смерть пациента.
был Дэви.
выйдешь победителем.
обезображенной викторианским окном-фонарем, выходившим на запад, на диване
сидел Мансей Питерс, пухлый, гладкий, бодро-официальный - объект
почтительного внимания просвещенных слушателей.
сэр.
противоречивые чувства, бушевавшие в его груди, что он не должен питать
злобы к этому нежданному гостю, по всей вероятности честному и почтенному
человеку, следующему велениям своей совести. Однако, зная работы Питерса,
которые всегда получали широкое освещение в печати и часто
воспроизводились в лучших еженедельниках, - эти пейзажи, писанные грубым
мазком, и битумные интерьеры, приторно-сентиментальные и дегтярно-черные
по колориту, - "смесь дерьма с жженой сиеной", как называл их насмешник
Глин, Стефен не мог подавить инстинктивной антипатии, которую лишь
усиливали напыщенные манеры толстяка и его самоуверенность, граничащая с
нахальством и исполненная почти тошнотворного самодовольства. Он отказался
от завтрака, ибо "насытил утробу", как он любил выражаться, в
пульмановском вагон-ресторане, который всегда имелся при дневном
экспрессе, но после уговоров согласился выпить кофе. И вот, покачивая на
колене чашку, скрестив ноги в забрызганных грязью башмаках, он принялся
расспрашивать Стефена с любезной снисходительностью почтенного академика,
беседующего со смущенным неофитом.
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Прозоров Александр
Фазиль Искандер