золотопромышленников; он любил развернуться во всю ширь русской натуры, но
скоро разорился и умер в нищете, оставив после себя нищими жену Павлу
Ивановну и дочь Катю. Теперь колпаковское гнездо произвело на Привалова
самое тяжелое впечатление, и он удивился, где могла помещаться Павла
Ивановна с дочерью. Когда-то зеленая крыша давно проржавела, во многих
местах листы совсем отстали, и из-под них, как ребра, выглядывали деревянные
стропила; лепные карнизы и капители коринфских колонн давно обвалились,
штукатурка отстала, резные балясины на балконе давно выпали, как гнилые
зубы, стекол в рамах второго этажа и в мезонине не было, и амбразуры окон
глядели, как выколотые глаза.
подошли к покосившейся калитке; самое полотнище калитки своим свободным
концом вросло в землю, и поэтому вход во двор был всегда открыт.
совсем в темноте, где пахнуло на них гнилью и сыростью Верочка забежала
вперед и широко распахнула тяжелую дверь в низкую комнату с запыленными
крошечными окошечками.
останавливаясь в дверях.
из глубины клеенчатого кресла, поднялась низенькая старушка в круглых
серебряных очках. - Ведь это ты, Верочка?
синелевую шаль и вдруг выпрямилась, точно ее что кольнуло.
когда Надежда Васильевна поздоровалась со старушкой. - Сергей Привалов...
морщинистыми руками. - Откуда? Какими судьбами?.. А помните, как вы с Костей
бегали ко мне, этакими мальчугашками... Что же я... садитесь сюда.
а как старые знакомые, - говорила Надежда Васильевна.
ног до головы; ее выцветшие темные глаза смотрели с безобидным, откровенным
любопытством, а сухие посинелые губы шептали: - Хорошо... да, хорошо.
как мышь, убегая в темную каморку, где скоро загремела крышка на самоваре.
самой сборной мебелью, какую только можно себе представить. Перед диваном из
красного дерева, с выцветшей бархатной обивкой, стояла конторка
палисандрового дерева; над диваном висела картина с купающимися нимфами;
комод, оклеенный карельской березой, точно навалился на простенок между
окнами; разбитое трюмо стояло в углу на простой некрашеной сосновой
табуретке; богатый туалет с отломленной ножкой, как преступник, был притянут
к стене запыленными шнурками. Старинный шандал красовался на комоде, а из
резной рамы туалета выглядывало несколько головок деревянных амуров. Все эти
обломки старой роскоши были покрыты слоем пыли, как в лавке старых вещей.
Старый китайский кот вылез из-за комода, равнодушно посмотрел на гостей и,
точно сконфузившись, убрался в темную каморку, где Павла Ивановна возилась с
своим самоваром.
Привалову, говорила Павла Ивановна. - Дом-то валится у вас, нужен хозяйский
глаз... Да, я знаю это по себе, голубчик, знаю. У меня все вон развалилось.
что любит эту добрую Павлу Ивановну, которую помнил как сквозь сон.
сахарница в виде барашка с обломленным рогом, высокий надутый чайник
саксонского фарфора, граненый низкий стакан с плоским дном - все дышало
почтенной древностью и смотрело необыкновенно добродушно. Верочка болтала,
как птичка, дразнила кота и кончила тем, что подавилась сухарем. Это
маленькое происшествие немного встревожило Павлу Ивановну, и она
проговорила, покачивая седой головой:
плеч долой. Давно ли вот такими маленькими были, а теперь... Вот смотрю на
вас и думаю: давно ли я сама была молода, а теперь... Время-то, время-то как
катится!
где росла у нее какая-то необыкновенная капуста; Привалов и Надежда
Васильевна остались одни Девушка поняла невинный маневр Павлы Ивановны:
старушка хотела подарить "жениху и невесте" несколько свободных минут.
истинным философом. Вы как-нибудь поговорите с ней поподробнее.
счастье. Посмотрите, как она сохранилась для своих лет, а между тем сколько
она пережила... И заметьте, она никогда не пользовалась ничьей помощью. Она
очень горда, хотя и выглядит такой простой.
Ведь это целое богатство - сохранить до глубокой старости такое теплое
чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы
потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех. Если бы эту
женщину готовили не специально для богатой, праздной жизни, она принесла бы
много пользы и себе и другим.
кончен, и оставалось только идти домой. Во дворе им встретился высокий
сгорбленный старик с желтыми волосами.
который подал ей руку.
худыми сапогами, подошел прямо к Привалову.
сумасшедший, подавая Привалову целую пачку каких-то засаленных бумаг,
сложенных самым тщательным образом и даже перевязанных розовой ленточкой.
повторил несколько раз старик, дрожавшими руками развязывая розовую
ленточку. - У меня все отняли... ограбили... Но права остались, и я получу
все обратно... Да. Это верно... Вы только посмотрите на бумаги... ясно, как
день Конечно, я очень давно жду, но что же делать.
давно разыгранной лотереи, объявления разных магазинов, даже пестрые
этикетки с ситцев и лекарств. Привалов внимательно рассмотрел эти "права" и,
возвращая бумажки старику, проговорил:
что Привалову сделалось его жаль. Верочка тихонько хихикала, прячась за
Павлу Ивановну.
- Вы ведь долго ждали, и теперь уж осталось немного...
нее руку. - Ваш муж очень умный человек... Да, я буду ждать...
вперед.
XVI
своего рода гамма, из которой составляют всевозможные музыкальные
комбинации. Первыми приехали к Привалову Виктор Васильич и Nicolas Веревкин.
Виктор Васильич явился от имени Василия Назарыча, почему счел своим долгом
затянуться в фрачную пару, белый галстук, белые перчатки и шелковый модный
цилиндр с короткими полями и совершенно прямой тульей. Nicolas Веревкин,
первенец Агриппины Филипьевны и местный адвокат, представлял полную
противоположность Виктору Васильичу: высокий, толстый, с могучей красной
шеей и громадной, как пивной котел, головой, украшенной шелковыми русыми
кудрями, он, по своей фигуре, как выразился один местный остряк, походил на
благочестивого разбойника. Действительно, лицо Веревкина поражало с первого
раза: эти вытаращенные серые глаза, которые смотрели, как у амфибии,
немигающим застывшим взглядом, эти толстые мясистые губы, выдававшиеся
скулы, узкий лоб с густыми, почти сросшимися бровями, наконец, этот
совершенно особенный цвет кожи - медно-красный, отливавший жирным блеском, -
все достаточно говорило за себя. Прибавьте к этому, что местный адвокат
улыбался чрезвычайно редко; но его лицо делалось положительно красивым
благодаря неуловимой смеси нахальства, иронии и комизма, которые резко
отметили это странное лицо среди тысячи других лиц. В самых глупостях,
которые говорил Nicolas Веревкин с совершенно серьезным лицом, было что-то
особенное: скажи то же самое другой, - было бы смешно и глупо, а у Nicolas
Веревкина все сходило с рук за чистую монету. Он был баловнем в мужском и
женском обществе, как породистое животное, выделявшееся свежим пятном среди
остальных заурядных людишек.
кричал Виктор Васильич из передней.
лапу старого университетского товарища.
баритоном, оглядывая фигуру Привалова.
Максимов Альберт
Маркелов Олег
Роллинс Джеймс
Маккэфри Энн
Контровский Владимир
Суворов Виктор