Два года назад она вышла замуж за мастера обувной фабрики; они снимали
скромную комнатку в Карлтоне и копили деньги, чтобы купить дом в рассрочку.
женщина была до глубины души возмущена женитьбой сына, на которого возлагала
все свои надежды. Если бы надежды эти осуществились, ей были бы обеспечены
уважение окружающих, комфорт и безоблачная старость. Для достижения этой
цели она требовала от сына всего лишь послушания и полного
самопожертвования.
покорно сидела за обеденным столом, боясь проронить слово, которое привлекло
бы к ней неумолимый взгляд свекрови.
болтала с сыном, искусно переводя разговор на темы, близкие только им двоим,
- передавала новости о девушках, которым когда-то нравился ее сын,
вспоминала какие-то случаи из их прежней жизни. Можно было подумать, что
любящие мать и сын совершенно ушли в воспоминания о былых счастливых днях.
тарелкой и молча страдала. Но больше всего она боялась минуты, когда они со
свекровью отправлялись мыть посуду на кухню. На кухне, где сын не мог ее
услышать, голос свекрови сразу менялся, он становился чуть саркастическим
или же в нем звучала едва сдерживаемая злоба.
мальчиком рядом с тобой. Советую подтянуться, если хочешь его удержать.
способности у него были - он далеко пошел бы, если бы не женитьба.
глаза, я слушал, перегнувшись через перегородку.
считает мать замечательной женщиной, говорит, что никогда не слышал от нее
плохого слова обо мне. Он просто не верит моим рассказам, говорит, что я
неправильно толкую слова его матери. Теперь я уже ничего ему не рассказываю,
стоит мне открыть рот, как он начинает злиться.
добавляли новые главы к своей повести. Я с головой ушел в их дела, их горе
стало моим, собственные заботы отодвинулись на второй план. Я расстраивался,
думая о вероломстве свекрови, сердился на миссис Лоуренс за то, что она
постоянно уходит по субботам и оставляет мисс Брайс присматривать за детьми.
когда выпадал случай поболтать несколько минут.
свои выводы и мысленно пытался решать за них проблемы, которые сами они
решить были не в состоянии. Мне представлялось, что их жизнь чем-то похожа
на мою, что судьбы их складывались под влиянием тех же условий, что судьбы
Шепа и Стрелка, только жизненные удары, которые на них обрушивались, были не
столь сокрушительны.
Фрезер, Стрелку и мисс Брайс. В смятении я исписывал свои записные книжки
выспренними фразами, которые хотя и разоблачали ужасы жизни и требовали
перемен, и взмывали к звездам, тем не менее оставляли неясным, что именно в
них разоблачалось и что требовалось.
свои бутерброды и выходил на улицу. Обычно я останавливался на углу
Суонстон-стрит и Флиндерс-лейн и, прислонившись спиной к стене дома,
наблюдал за прохожими. И хотя никто не обращал на меня внимания, за
исключением какого-нибудь случайного зеваки, решившего подпереть ненадолго
стену рядом со мной, я чувствовал себя частицей этой толпы.
темных улицах, но человек, вносящий свою долю в его ритм и движение, - какое
это было восхитительное чувство! Теперь я шел вперед, в строю людей, которые
с высоко поднятой головой устремляются к заветной цели - к лучшей жизни.
какими-то своими мыслями и неотложными заботами, но здесь, в этом огромном
потоке людей с общими стремлениями, цели и мечты их, казалось, сливались в
одно гармоничное целое, в чудесную мелодию, которая звучала над городом и
возносилась к самому солнцу.
вкладом в общие усилия людей, я считал себя вправе развивать и свой
небольшой голос, пока он не станет слышен в общем гуле. А до тех пор - думал
я - я должен незамеченный двигаться с толпой, должен ждать, пока буду принят
ею.
заложено в их улыбках, в их смехе! Я следил за девушками, которые шли, нежно
прижавшись к своим любимым, наблюдал за выражением их лиц, таивших любовь и
душевный подъем, неуверенность и сомнение.
поручням, хватались за них и
назад, пробегали небольшое расстояние, постепенно замедляя шаг. Мне чудилось
на их лицах сознание своей силы и гордость этой силой.
двигались медленно, лошади шагали осторожно, сдерживая свою силу, боясь
поскользнуться на скользкой мостовой.
взмаху его руки, они рывком снимались с места, и люди отскакивали в сторону,
трамваи звенели, а шоферы с суровыми лицами отчаянно нажимали на тормоза,
переключали скорость. Все эти звуки сливались в общий гул, сквозь который
прорывались крики газетчиков, и я слушал музыку улицы как зачарованный.
бесчисленным квитанциям. Впечатления и мысли, тесня друг друга, роились в
моей голове, но кнут дисциплины делал свое дело: все вдруг становилось на
место, внимание сосредоточивалось на понятной и ясной накладной:
толстой пачке квитанций:
пенсов".
гордости, чувства собственного достоинства, радости творчества. И, наконец,
разве по самому роду своей работы клерк может не быть подобострастным?
качество развивается и во мне, я боялся, что оно отнимет у меня силу
сопротивления, погубит все, что есть во мне хорошего, и швырнет когда-нибудь
под ноги людям властным, эгоистичным, честолюбивым.
слушая доклад мистера Слейда во время своих редких посещений конторы, она
взглядывала на меня, я делал вид, что погружен в работу, и писал не
отрываясь, даже не поднимая головы.
буду клерком, но эта работа все-таки важный шаг к лучшему будущему.
Как-никак я двинулся вперед, преодолел апатию, уже раз испытанную мною и,
словно живое существо, только и ждавшую, как бы снова завладеть мною.
было трудно сводить концы с концами. Утрата места была бы для меня страшным
несчастьем, а чем значительнее утрата, тем сильнее боишься ее.
она не требовала ни особых знаний, ни предприимчивости.
хозяину, а в том, насколько она необходима работнику. Следовательно, я
считал свою работу чрезвычайно важной, чтобы сохранить ее, проявлял
лицемерное рвение, всякий раз как миссис Смолпэк бросала на меня взгляд, и с
тягостным смирением отвечал на ее вопросы.
покорялся и терпеливо сносил свое унизительное положение.
ГЛАВА 3
отец на своей двуколке, и ночь на воскресенье я проводил дома. Эти поездки
домой позволяли мне "выпустить пары", пополнить свои запасы решимости и
вновь проникнуться верой в свои силы.
том, что нас волнует, и наши мысли казались нам убедительными и правдивыми.
Когда мы достигали согласия, приходя разными путями к одинаковым выводам, у
нас появлялось сознание неразрывной связи со всеми людьми. Наше единомыслие
заставляло думать, что и за пределами нашего дома у нас есть немало
единомышленников, и это придавало нам силу.
отец, наслушавшись наших сетований на себялюбие и жадность людей,
поглощенных заботами о материальном благополучии.
вожжи в руки, он чувствует себя как лошадь гуртовщика, привязанная к задку
повозки. Но мысли, которые мы высказывали, ему нравились. Как-то, соглашаясь
со мной, он сказал: "Чего ты хочешь, - все мы вздрагиваем, когда кто-то при
нас щелкнет бичом".
собственно, мы восстаем. Мне кажется, это был подспудный протест против