"Помни обо мне! Перстень -- это невинность, которая
восстанавливается. Потеряв меня..." -- и тут услышал, как
девушка на балконе громко сказала:
восстанавливается. Потеряв меня, теряешь нечто большее. Я жду
твоего пальца, как жениха.
голод, который плакал, как маленькая боль, и мертвых в глубине
земли, под булыжником мостовой, которые щипали корни проросшей
сквозь нее травы. Волосы встали у него дыбом, и он спросил:
входной дверью, украшенной четырьмя подковами.
пошел к двери с четырьмя подковами и мелом нарисовал на ней
мужской крест. Наутро девушка прислала слугу узнать, что
означает этот крест.
по эту сторону двери.
стороне двери нарисовала женский крест, а ближе к вечеру
приоткрыла дверь так, чтобы Софроний смог увидеть этот знак, и
он увидел его. Он услышал доносившийся из глубины дома, тихо,
как сквозь лунный свет, голос девушки, которая пела
"Воспоминания -- это пот души". И вошел. Она предложила ему
засахаренные цветы -- розы и фиалки.
непонятнее, кто я такая, я все больше удивляюсь и себе, и тому,
что делаю и во что превращаюсь. Я все меньше и меньше понимаю
себя, а должно было бы быть наоборот. Я становлюсь чужестранкой
в собственной жизни. И радуюсь этому... А ты кто такой?
же мушку бросаются и рыба, и птица. Я -- такая мушка, и в моей
жизни сейчас как раз такой момент, как в сумерки над рекой. Но
не думай, что мне безразлично, кто меня проглотит, ты или
кто-то другой.
поцеловал ее.
следующем поцелуе камень поменял место, оказавшись под языком у
нее. С камнем во рту Ерисена сказала: -- Каждый вечер ангел
вытаскивает мою душу из моей жизни и моего тела, как огромную
сеть, полную добычи. Вчера вечером в эту сеть попалось что-то
новое. Моей душой он уловил твою душу.
соски на груди, и, когда часы на башне начали отбивать полночь,
он испустил в нее свое семя двенадцать раз, одновременно с
каждым ударом.
стареют. От великой любви стареют быстрее, чем от долгой,
несчастливой и тяжелой жизни. Ерисена скакала на своем всаднике
далеко-далеко по незнакомым ей просторам и возвращалась из
долгого путешествия усталая, счастливая и запыхавшаяся. А ее
лоно с тех пор отзывалась эхом на все удары башенных часов.
Любовь не оставляла ей времени на то, чтобы поесть. Иногда она
ставила вечерний завтрак на грудь своего возлюбленного, ела и
угощала его любовью и вареными овощами одновременно. Они были
счастливы среди общего несчастья, им сопутствовал успех среди
общего поражения, и это им не прошло даром.
его властелин со скуки перекрестил собственную тень. Ему давали
бесчисленное множество имен, таких, как "Не к ночи будь
помянут", "Тот самый", "Камень ему в зубы", "Брат Божий",
"Нечестивый". Он и сам считал себя именно тем, кем его
называли, и боялся, как бы кто не бросил в огонь бумажку, на
которой написано его имя. Он любил мочиться хвостом, никогда не
знал того, что сеял, а все вокруг плевали на него через плечо.
Умел писать, но не умел читать, потому что если бы он прочел
свое имя, то тут же бы умер. От него осталась бы только
обглоданная кость. Он не любил роз и не любил показывать свои
черные зубы, поэтому никогда не смеялся. Носил чудные сапоги с
каблуком впереди и носком сзади, и о нем говорили, что он ни на
кого не похож и что, несмотря на хромоту, везде поспевает
быстрее ангела. Его не раз видели играющим на пыльной дороге с
детьми -- он катил хвостом обруч. Когда он был маленьким, то
боялся грома и в грозу часто залезал от страха мужчинам в
штанины, а женщинам под юбки, потому что верил, что гром ищет
именно его. Он любил рассматривать свое отражение на
поверхности топора, поэтому, когда наверху начинало греметь,
топоры выносили из дома, чтобы в него не ударил гром.
кому придет черед в третий раз стать вампиром. Такого в третий
раз народившегося вампира он водил за собой по снам разных
людей, обучая их заиканию. Он любил скакать верхом на взрослых,
доить чужих коров, переодеваться в женское платье,
подпоясываться хвостом и выдавать себя за невесту какого-нибудь
парня из города. У него был свой цирюльник и много братьев по
всему свету. Каждый из них говорил на своем языке.
свой нос и всегда ходил самой короткой дорогой. Ребенок,
увидевший его во сне, мочился в постель. Он знал языки
животных, любил музыку, женщины его ненавидели и загоняли в
бутылки, потому что считали, что у него женское тело и мужская
голова, но они же продавали ему свою душу, потому что он знал,
что Ева была изгнана из рая гораздо позже Адама, а кроме того,
он умел хорошо хлестнуть хвостом или чем другим, что доставал
из своих широких штанов. Он был хорошим пахарем, мог вспахать
даже речное дно. Боялся черных собак, пения петуха и любил
сидеть на весах в водяной мельнице. Он никогда не искал
компании, компания всегда сама находила его, хотя его же при
этом и боялась. Про него говорили:
Отбрасывал тень с очертаниями коня, везде чувствовал себя как
дома, но дети издевались над ним, крича ему вслед:
волка, но тот никак не мог научиться ходить. Тогда он во сне
помолился Богу, в которого верил только во сне. И Бог ему
сказал:
оживет.
глотали, а выплевывали в реку со словами:
пестрых щенков и черного пояса. Если ему давали пощечину, он
тут же подставлял вторую щеку, чтобы получить и по ней, но
мужчины знали, что этого делать не следует, потому что тут же
народятся двое таких же, как он. Такое предоставлялось
женщинам, и те колотили его так, что хвост у него лишь чудом
держался на месте, а как-то раз все-таки отвалился, и он создал
из хвоста красавицу, которой по красоте не было равных. Ее
звали Петра Алауп, и жила она в Триесте. Он хвастался на всех
перекрестках:
посмотрите, что за дрянь получилась, а я сестру себе сделал из
собственного хвоста, вы только поглядите, какая красавица.
своей женой, и она три месяца держала под мышкой петушиное яйцо
и не умывалась. Из этого яйца вылупился ребенок с коровьими
ушами, похожий на отца как две капли воды. Кроме этого ребенка,
у Нежитя был еще один. Это был отец лжи. Он никогда не делал
зла тому, кто его ненавидит, но всегда вредил его родным и
близким. Его жизнеописание было составлено в Нише (Павле
Софрич. "История сербского дьявола", "Голос нишской епархии").