read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


Я сделал вид, будто только что проснулся, спросил, долго ли я спал.
- Какое там! Несколько-минут, дедушка.
Меня пробрала дрожь, - ведь страшно одиноким старикам, когда их
выслеживает какой-нибудь отчаянный малый. Не сошел ли я, право, с ума. Мне
кажется, что этот молодец может убить меня. Сказал же Гюбер однажды, что,
по его мнению, Фили способен на все.

Видишь, Иза, как я был несчастлив. А когда ты прочтешь эти строки,
поздно уж будет жалеть меня. Но мне все-таки приятно думать, что хоть
тогда ты почувствуешь ко мне сострадание. Не верю я в ваш вечный ад. Зато
знаю, что такое проклятый, окаянный грешник здесь на земле, заблудший
человек, который куда бы он ни пошел, идет ложным путем, человек, путь
которого всегда был ложным; неудачник, не умевший жить - не в житейском
понимании смысла этих слов, а в глубоком их смысле. Иза, я страдаю. Дует
южный, знойный ветер. Мне душно, меня томит жажда, - и нечем ее утолить,
кроме тепловатой противной воды в умывальнике. Нажил человек миллионы, и
нет у него стакана холодной воды!
Если я еще выношу ужасающие для меня посещения Фили, то, может быть,
потому, что он напоминает мне другого юношу, нашего племянника Люка,
которому, впрочем, было бы сейчас уже за тридцать. Я никогда не отрицал
христианских добродетелей и видел, что этот мальчик дал тебе много поводов
развивать их в себе. Ты его не любила, в нем не оказалось никаких
фамильных ваших черт, хоть он и был сыном Маринетты; не любила ты этого
черноглазого мальчика, с низким и широким лбом, окаймленным "височками,
как у испанцев", - говорил Гюбер. Его отдали в пансион в Байонну, учился
он плохо, но тебя это, по твоему мнению, не касалось: "Вполне достаточно с
меня и того, что я вожусь с ним, когда он приезжает на каникулы".
Нет, вовсе не книги его занимали. В наших краях, где, кажется, давно
перебили всю дичь, он почти ежедневно возвращался домой с охотничьими
трофеями. Если раз в году появлялся в наших полях заяц, в конце концов он
обязательно становился добычей Люка: я как сейчас вижу, - мальчик идет по
длинной аллее сада и весело поднимает вверх убитого зайца, зажав в кулаке
его длинные уши. Я всегда слышал, как Люк отправляется из дому на
рассвете; я отворял окно, - из дымки тумана раздавался звонкий голос:
- Пойду осмотреть переметы.
Он всегда смотрел мне прямо в лицо и спокойно выдерживал мой взгляд, он
не боялся меня, никакие страхи ему и в голову не приходили.
Иногда я уезжал на несколько дней и, если неожиданно возвращался, не
предупредив вас, то обычно, входя в дом, слышал запах сигар, на полу в
гостиной не видел ковра и находил все признаки прерванного празднества.
(Лишь только я, бывало, со двора, Женевьева и Гюбер приглашали своих
приятелей и устраивали пирушку, несмотря на строгое мое запрещение; а ты
им потакала, ты поощряла это непокорство: "Ведь надо же поддерживать
отношения", - заявляла ты.) И в этих случаях умиротворителем подсылала ко
мне Люка. Его очень смешила, что я навожу на всех ужас.
- Они, знаешь, вертелись, плясали в гостиной, а я взял да и крикнул:
"Дядя идет! Глядите, вон он на дорожке!.." Если б ты видел, как они
прыснули во все стороны! Тетя Иза и Женевьева схватили поднос с
бутербродами и потащили обратно в буфетную. Вот переполох был!
Только для одного этого мальчишки я не был пугалом. Иногда я спускался
с ним к реке посмотреть, как он удит рыбу. Этот непоседа, живой как ртуть,
этот шалун, весельчак мог часами смотреть на поплавок, застыв на берегу,
как ствол дерева, только рука его порой шевелилась медленно и бесшумно,
как гибкая ветка ивы. Женевьева с полным основанием утверждала, что у него
совершенно _не эстетическая натура_. Действительно, он никогда не утруждал
себя вечерними прогулками к обрыву, не любовался равниной при лунном
свете. Он не мог восторгаться природой, потому что сам был частицей
природы, слитой с нею, одной из сил ее, живым родником среди чистых
родников.
Я думал о том, какой невеселой была его юная жизнь: мать умерла, об
отце запрещалось говорить в нашем доме, с детских лет в пансионе, среди
чужих, - бедный, заброшенный ребенок. Таких обстоятельств для меня,
например, вполне было бы достаточно, чтоб моя душа переполнилась горечью и
ненавистью к людям. А вот от него исходила радость жизни. Все его любили.
Как мне это казалось удивительным, - ведь меня-то все ненавидели! Да, все
его любили, даже я. Он всем улыбался, и мне тоже; хотя улыбался мне не
больше, чем другим.
Все в этом мальчике было естественно, непосредственно и очень чисто. По
мере того как он подрастал, меня больше всего поражала эта чистота, это
неведение зла, равнодушие к соблазнам зла. Наши дети тоже были хорошими, -
согласен, Гюбер был поистине примерным юношей, как ты говорила. Должен
отдать тебе справедливость - это плоды твоего воспитания. Если б Люк пожил
на свете подольше и стал бы взрослым мужчиной, можно ли было бы не
беспокоиться за его нравственность? Чистота его не казалась основанной на
каких-то принципах, благоприобретенной и сознательной: это была
прозрачность ручья, бегущего по камешкам. Его облик блистал чистотой, как
блещет росою трава на лугу. Я останавливаюсь на этой его черте, потому что
она произвела на меня глубокое впечатление. Твои высоконравственные
рассуждения, намеки, презрительно-брезгливые гримасы, поджатые губы, - не
могли бы внушить мне истинного понимания сущности порока. Я постиг ее,
неведомо для себя, лишь благодаря этому мальчику, что стало мне ясно
только гораздо позднее. Ты вот воображаешь, что все смертные носят на себе
печать первородного греха, но ни один человек не нашел бы этой гнойной
язвы у Люка: он вышел из рук ваятеля, вылепившего его, без всякого изъяна,
цельным и прекрасным. Зато я, сравнив себя с ним, почувствовал все свое
уродство.

Можно ли сказать, что я любил его как сына? Нет, я любил его за то, что
он совсем не был похож на меня. Я прекрасно вижу, какие черты Гюбер и
Женевьева унаследовали от меня: алчность, жажду материальных благ, которые
для них превыше всего в жизни, презрительную властность (Женевьева
безжалостно третирует своего мужа и высокомерна, как я). А Люк совсем
другой; я был уверен, что не увижу в нем свое подобие.
Большую часть года я о нем совсем не думал. Отец брал его к себе из
пансиона на новый год и на пасху, а летние каникулы он всегда проводил у
нас. Уезжал он в октябре, когда покидали наши края и перелетные птицы.
Был ли он набожным? Ты о нем говорила так:
- Даже на таком глупом звереныше, как этот мальчик, сказывается влияние
отцов-иезуитов. По воскресеньям он ни за что не пропустит обедни,
исповедуется, причащается... Конечно, молится он не очень усердно, на
скорую руку. Ну что ж поделаешь! Каждый дает что может, большего и нечего
с него требовать.
Со мной он никогда не затрагивал этих вопросов, не делал ни малейшего
намека. Все его разговоры носили вполне конкретный характер. Иной раз,
когда он вытаскивал из кармана складной нож, поплавок, дудочку, чтоб
подманивать жаворонков, на траву выпадали короткие черные четки, и он
проворно поднимал их. Пожалуй, по утрам в воскресенья в нем было больше
степенности, чем в будни, меньше жизнерадостности, легкости, как будто он
нес тогда на плечах какой-то груз.
Среди всего, что привязывало меня к Люку, было одно обстоятельство,
которому ты, вероятно, удивишься. Не раз случалось, что в воскресенье я
узнавал в этом олененке, который в те часы переставал прыгать, брата нашей
девочки, умершей двенадцать лет тому назад, хотя Мари совсем не походила
на него характером: она не выносила, когда кто-нибудь раздавит букашку, и
очень любила, устлав мхом дупло дерева, ставить туда статуэтку богоматери,
- помнишь? Ну так вот, для меня в этом "звереныше", как ты называла Люка,
оживала наша Мари: вернее сказать, тот самый светлый родник, который был в
ее душе и вместе с нею скрылся под землю, вновь бил у моих ног.

В начале войны Люку было почти пятнадцать лет. Гюбера взяли в армию, во
вспомогательные части. Все процедуры осмотра во врачебной комиссии он
переносил с философским спокойствием, ты же места себе не находила от
тревоги. Долгие годы его узкая грудь вызывала у тебя мучительное
беспокойство. Теперь ты только на нее и возлагала надежды. Когда нудная
канцелярская работа и какие-нибудь неприятности вдруг внушали Гюберу
желание пойти на фронт добровольно и он принимался (впрочем, бесплодно)
хлопотать об этом, ты доходила до того, что откровенно высказывала
опасение, которое до тех пор с таким трудом скрывала от всех, - ты
твердила: "При такой наследственности, как у него..."
Бедная Иза, не бойся, что я брошу в тебя камень. Я-то лично никогда
тебя не интересовал, ты никогда не присматривалась ко мне, а уж в то время
меньше, чем когда-либо. Ты не замечала, не угадывала, как в годы войны с
каждой зимой возрастала во мне жестокая тревога. Отец Люка был мобилизован
и направлен в какое-то министерство, и теперь мальчик проводил у нас не
только лето, но и рождественские и пасхальные каникулы. Война вызывала в
нем энтузиазм. Он все боялся, что военные действия кончатся до того, как
ему исполнится восемнадцать лет. Раньше он никаких книг в руки не брал, а
тут поглощал специальные труды, изучал карты. Он занимался физическими
упражнениями. В шестнадцать лет он был уже взрослым мужчиной и совсем не
из мягкосердечных людей. Вот уж кого нисколько не трогали разговоры о
раненых и убитых! Из самых страшных рассказов о жизни в окопах, которые я
заставлял его читать, он извлекал свое собственное представление о войне,
как о грозном, но великолепном спорте, которым не всегда дается право
заниматься: нужно было торопиться. Ах, как он боялся опоздать! У него уже
было в кармане разрешение его болвана папаши. А я по мере того как
приближался роковой день января 1918 года, когда ему должно было
исполниться восемнадцать лет, с трепетом следил за карьерой старика



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 [ 18 ] 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.