- Все в порядке, иди играй.
Встретившись в той же кофейне, что и в прошлый раз, мы сразу взяли такси.
"Прямо по Мэйдзи-дори", - сказал таксисту преподаватель испанского. Такси
тронулось, он достал сигареты, закурил и угостил меня. На нем был серый
костюм и голубой галстук с тремя диагональными полосками. Рубашка тоже
голубая, но несколько светлее галстука. На мне - синие джинсы и серый
свитер, а на ногах - закопченные армейские ботинки. Я напоминал
студента-двоечника, вызванного в профессорский кабинет.
Мы пересекли улицу Васэда. "Еще дальше?" - спросил таксист. "На
Мэдзиро-дори", - сказал преподаватель. Такси повернуло на улицу Мэдзиро.
- Так далеко? - спросил я.
- Далековато, - ответил он и вынул вторую сигарету. Я следил за пейзажем,
состоящим из бегущих за окном торговых рядов.
- Попотел изрядно, пока нашел, - сказал он. - Сначала прошелся по списку
фанатов. Там человек двадцать, со всей страны, не только из Токио.
Связался с каждым; результат - нулевой. Сверх того, что нам уже известно,
никто ничего не знал. Потом вышел на предпринимателя, который занимается
подержанными автоматами. Найти его было несложно - сложным оказалось
вытрясти из него список автоматов, которые через него прошли. Огромное
количество!
Я кивнул, глядя, как он закуривает.
- Помогло то, что я смог точно указать отрезок времени. Февраль семьдесят
первого года или около того. Это облегчило поиски - и я нашел то, что
искал. "Гилберт и сыновья", "Ракета", серийный номер 165029. Утилизована
третьего февраля семьдесят первого года.
- Утилизована?
- Сдана в металлолом. Помните "Голдфингер" с Джеймсом Бондом? Под пресс -
и в переплавку. Или на морское дно.
- Но вы говорили...
- Слушайте дальше. Я подумал тогда, что все ясно, поблагодарил его и
вернулся домой. Но на душе что-то скребло. Какой-то внутренний голос
шептал, что дело обстоит иначе. На следующий день я сходил к нему еще раз,
узнал адрес пункта по переработке металлолома - и отправился туда. Полчаса
понаблюдал, что они делают с металлоломом, а потом зашел в контору и дал
им свою визитную карточку. На неискушенных людей карточка университетского
преподавателя обычно производит впечатление.
В начале он говорил размеренно, но потихоньку его речь превратилась в
скороговорку. Не знаю почему, но это действовало мне на нервы.
- Я сказал им, что пишу книгу и что для книги мне нужно знать, как
перерабатывается металлолом. Они согласились помочь. Но о пинбольной
машине, которая попала к ним в феврале семьдесят первого года, не знали
ничего. Понятное дело, два с половиной года прошло, а тут такие детали...
Им ведь что - свалили в кучу, раздавили, да и все. Тогда я задал еще один
вопрос. А если мне у них что-нибудь понравится - ну, к примеру, стиральная
машина или рама от велосипеда, - смогу ли я взять это себе, заплатив
надлежащую сумму? Конечно, ответили они. И я спросил, не помнят ли они
таких случаев.
Осенние сумерки заканчивались, на дорогу наплывала темнота. Мы
приближались к черте города.
- Если вам нужны подробности, спросите у секретаря на втором этаже,
сказали они. Я, естественно, поднялся на второй этаж и спросил. Мол, не
забирали ли у вас пинбольной машины в семьдесят первом году? Забирали, -
ответил секретарь. И кто же? - спросил я. Он дал мне телефонный номер. Как
я понял, он звонит по этому номеру всякий раз, когда к ним поступает
пинбольный автомат. Имеет за это какие-то деньги. Тогда я спросил, сколько
же всего этот человек забрал пинбольных автоматов. Точно не помню, -
сказал секретарь, - бывает, что он посмотрит и возьмет, а иногда и не
станет брать. Я попросил его вспомнить хотя бы примерно. И он сказал, что
никак не меньше пятидесяти.
- Пятидесяти?! - вскричал я.
- Именно, - сказал он. - И сейчас мы едем к этому человеку.
21
Темнота вокруг сгустилась окончательно. Но одноцветной эта темнота не была
- она казалась густо обмазанной разноцветным слоем красок.
Приблизив лицо к оконному стеклу, я безотрывно смотрел на темноту. На
удивление плоская. Срез бестелесной субстанции, располосованной острым
лезвием на ломти - со своими собственными понятиями о том, что близко и
что далеко. Крылья исполинской ночной птицы - они раскинулись у меня перед
глазами, не желая пускать дальше.
Потянулись поля и рощи. Голоса мириад насекомых то затихали, когда
приближалось жилье, то взрывались мощным подземным гулом. Похожие на скалы
облака висели низко - казалось, на земной поверхности все втянуло головы в
плечи и замолчало. Остались одни насекомые.
Мы больше не говорили ни слова, только курили - то я, то преподаватель
испанского. Таксист тоже курил, не отрывая взгляда от освещенной фарами
дороги. Я бессознательно постукивал пальцами по колену. Время от времени
меня подмывало толкнуть дверь, выскочить и удрать.
Распределительный щит, песочница, водохранилище, гольфовое поле,
заштопанный свитер, теперь пинбол... Куда меня все это заведет? На руках
бессмысленно спутанные карты, в голове неразбериха. Дико захотелось домой.
Прямо сейчас, немедленно - залезть в ванну, выпить пива, а потом нырнуть в
теплую постель с сигаретой и Кантом.
Куда я несусь посреди этой темноты? Пятьдесят пинбольных машин - что за
дичь! Это мне снится! Это бесплотный сон!
А трехфлипперная "Ракета" все зовет меня и зовет...
Преподаватель испанского остановил машину посреди пустыря, метрах в
пятистах от дороги. Пустырь был плоским, он весь порос мягкой травой -
ноги утопали в ней по щиколотку. Я вылез из машины, разогнул спину и
глубоко вздохнул. Пахло курятником. Никаких фонарей вокруг. Только те, что
стояли вдоль дороги, добавляли немного света, позволяя что-то различить.
Нас окружали голоса бесчисленных насекомых. Казалось, они сейчас наползут
снизу в штанины.
Некоторое время мы молча стояли, привыкая к темноте.
- Это еще Токио? - спросил я.
- Конечно... Непохоже, да?
- Похоже на край света.
Он молча покивал с серьезным видом. Мы курили, вдыхая аромат травы и запах
куриного помета. Сигаретный дым плыл низко - он казался нам дымом от
сигнальных костров.
- Там натянута металлическая сетка, - сказал преподаватель испанского,
выставил вперед руку, как стрелок на тренировке, и ткнул пальцем в
темноту. Напрягая зрение, я смог различить что-то похожее на сетку.
- Пройдите вдоль сетки метров триста. Упретесь в склад.
- Склад?
Он кивнул, не глядя на меня.
- Да, довольно большой, сразу поймете. Бывший холодильник птицефермы.
Теперь не используется, птицеферма обанкротилась.
- А курами все равно пахнет, - сказал я.
- Курами?.. А, ну это уже в землю впиталось. В дождливые дни еще хуже.
Иной раз будто слышишь, как крылья хлопают.
Что находилось там, куда вела металлическая сетка, было не разглядеть.
Только жуткая темень. В такой даже насекомым тяжело стрекотать.
- Складская дверь открыта. Хозяин должен был ее для вас открыть. Машина,
которую вы ищете, - внутри.
- А вы сами там были?
- Один раз только... Один раз пустили...
Он покивал головой с зажатой в зубах сигаретой. Оранжевый огонек
подергался в темноте.
- По правую руку от входа - выключатель. На лестнице будьте осторожны.
- А вы не пойдете?
- Идите один. Такой уговор.
- Уговор?
Он бросил сигарету в траву под ногами и тщательно затоптал.
- Да. Туда не всех пускают. На обратном пути не забудьте свет выключить.
Воздух потихоньку остывал. Холод шел из земли, окутывая все вокруг нас.
- А с хозяином вы когда-нибудь встречались?
- Встречался, - ответил он после некоторой паузы.
- И что это за человек?
Пожав плечами, он достал из кармана носовой платок и высморкался.
- Человек как человек, ничего особенного... По крайней мере, внешне ничего
особенного.
- А зачем ему пятьдесят пинбольных машин?
- На свете разные люди бывают, вот и все...
Мне не казалось, что это все. Тем не менее, поблагодарив своего спутника,
я один двинулся вдоль металлической сетки птицефермы. Это далеко не все,
думал я. Собрать у себя пятьдесят пинбольных машин - это не то же самое,
что собрать пятьдесят винных этикеток...
В темноте склад был похож на присевшего зверя. Вокруг плотно разрослась
высокая трава. В торчащей из нее пепельно-серой стене не было ни одного
окна. Мрачное строение. Над железной двухстворчатой дверью - жирный слой
белой краски. Наверное, замалевали название птицефермы.
Шагов за десять до здания я остановился и оглядел его. Никаких умных
мыслей в голову не приходило, как я ни старался. Тогда, подойдя ко входу,
я толкнул холодную, как лед, дверь. Она бесшумно отворилась - и моим
глазам предстала темнота совершенно иного рода.
22