потянув, посадил на кровать. - Ну, я выпил немножко. Что ж тут такого? Ну,
выпил, и говорить хочется, а ты... Неужели ты не понимаешь?
встал, а взял лежавшую на столе Валину руку и поцеловал ее. Валя на этот
раз не выдернула руку.
ей-богу! Думаешь, я не поняла, что означало твое "ладно".
военкомат и подам заявление, чтобы на фронт послали. А не разрешат - плюну
на все, сяду на поезд и поеду в свою часть. Там меня всегда примут.
Угадала?
разведем. Придет мать, достанется нам.
Николай сел на подоконник, закурил.
смотрела на тихое голубое пламя.
пламени. - Думаешь, я не бегала в военкомат, не подавала рапорты? А у меня
ведь мать. И я ее почти три года не видела. А вот бегала...
жестяной чайник. Николай, сидя на подоконнике, смотрел на нее, на ее
быстрые, ловкие движения, на стройную фигуру с немного слишком широкими
плечами и невольно улыбнулся, вспомнив Яшкино - "фронтовичка, своя в
доску".
противный, серый, осенний дождь. У самого окна проходила сломанная
водосточная труба, и струя воды с шумом била о карниз.
окне, потом стерла. - А ведь на фронт-то тебе хочется не только потому,
что тебе воевать хочется. Я говорю - не только, понимаешь?
улицу человека в коротеньком пальто с поднятым воротником.
подоконник. В коридоре хлопнула дверь. Вернулась Анна Пантелеймоновна.
собрания пришла усталая, бледная. Разговор не клеился. Николай, против
обыкновения, выпил только один стакан чаю и пошел спать, хотя не было и
десяти часов.
вытянулся на диване и натянул на себя шинель. В углу, в ящике из-под
консервированного молока, на остатках старого стеганого одеяла, копошились
родившиеся сегодня утром котята, и старая серая Грильда о чем-то тихо и
ласково с ними разговаривала.
так глупо устроен мир, почему человек, имеющий возможность спать под
железной крышей после трех лет бездомной солдатской жизни, не только не
радуется этому, а, наоборот, хочет вернуться туда, где, как о чем-то
несбыточном, мечтаешь о сне, а спать нельзя.
в потолок, он впервые понял и ощутил то, о чем говорила сегодня Валя. Да,
он отвык от мирной жизни. Он привык к фронту, привык к людям, к своим
обязанностям, своему положению. Фронт стал его домом. Больше домом, чем
эта комната с четырьмя стенами, потолком, пролежанным диваном. Там, на
фронте, он был своим, там он знал, что делать, здесь, даже здесь, где к
нему все так хорошо относятся, - нет.
снять его с поста, мастерить из набитых соломой плащ-палаток плотики,
выкручивать взрыватели из мин, ходить по сорок - пятьдесят километров, не
натирая ног, умение сплотить различных, не похожих друг на друга людей в
маленькую семью разведчиков, веселых, озорных, часто, может быть, и
грубых, но всегда готовых так же весело и бодро выполнить любую самую
сложную задачу. Кому теперь все это нужно?
удостоверение с фотокарточкой, где он еще с усами и с бачками, потом
пойдет в милицию, получит паспорт, а потом... Что же потом?
мяукнула. Николай понял. Встал, налил в блюдечко молока, купленного
сегодня специально для нее, как для кормящей матери. Сел рядом на
корточки.
Худущая, кожа да кости. Бойцы весь вечер провозились с ней. Накормили,
сделали ей возле печки гнездышко из старых телогреек, прикрыли суконной
портянкой. Прожила она на передовой что-то около месяца. Поправилась,
похорошела, бегала, задравши хвост, по окопам, когда было затишье. Потом
ее ранило осколком. За ней ухаживали, но через три дня она умерла. Бойцы
выкопали ямку и похоронили ее.
нем говорили, вспоминали, сидя на корточках вокруг раскаленной печурки в
тесной накуренной землянке! Как радовались сталинградцы, услыхав в одно
ясное февральское утро крик петуха! Его везли на подводе, он хлопал
крыльями и кукарекал - красивый, черный, возвращавшийся их эвакуации
петух.
паспорт. И будет здесь жить и где-то работать, а по вечерам сидеть за
столом, пить чай, разговаривать. И придет Валерьян Сергеевич со своим
вонючим табаком и начнет о чем-то спорить с Валей. А Валя будет что-то
доказывать, а Валерьян Сергеевич опровергать. А Муня сидеть на том вот
конце стола, с измазанным краской носом, и молча помешивать ложкой свой
чай. А потом встанет, посмотрит на свою Бэлочку и скажет: "Ну что ж, нам
пора..."
чем-то оживленно говорил со "старухой" Ковровой, потом прошел к
Острогорским, вернулся, постучал к нему в комнату и сказал: "Алло, старик,
ты спишь?" - и еще два или три раза повторил это. Но Николай, закрыв
зачем-то в темноте глаза, сделал вид, что спит, и даже немного всхрапнул.
Вскоре он на самом деле заснул.
15
учет, получить пенсионную книжку, в милиции сдать какие-то анкеты и
фотографии для оформления паспорта, получить продуктовые карточки. Везде
были очереди, и надо было кого-то дожидаться, или не хватало какой-то
справки, или надо было ее заверить у нотариуса, а там тоже была очередь,
или опять надо было кого-то дожидаться, - одним словом, Николай столкнулся
с той жизнью, тяжелой, непонятной ему и часто раздражающей жизнью тылового
города, о которой он в армии как-то даже не задумывался.
что за килограммом крупы или макарон надо несколько часов простоять в
очереди. Знал, что существует слово "отоваривать" (оно его очень смешило),
что есть "стандартная справка", без которой не давали карточек на
следующий месяц. Знал, что стакан махорки на базаре стоит десять рублей, а
литр керосина шестьдесят - семьдесят, а то и восемьдесят рублей, и что
поэтому нельзя пользоваться лампами, а приходится довольствоваться
коптилками; знал, что выгоднее всего сейчас торговать пивом и газированной
водой, что девяносто девять процентов судебных заседаний посвящены
квартирным конфликтам - население города увеличивалось с каждым днем, а
город был разрушен и квартир не хватало, - что для многих ордена, которые
они честно заработали на фронте, и нашивки о ранении превратились в
средство без очереди проходить к начальству, стучать там кулаком по столу
и требовать различных законных и незаконных льгот и выдач.
говорили достаточно. Сейчас он с этим столкнулся лицом к лицу. И так же,
как человек, впервые попавший на фронт, хотя и много слыхавший о нем,
долго не может свыкнуться со всем происходящим вокруг него, так и Николай,
очутившийся в этом большом, удаленном на сотни километров от фронта
городе, именуемом коротким словом - тыл, никак не мог к этому тылу
привыкнуть.
злой и усталый после целого дня стояния в очереди, - куда ни ткнись, всюду
хвосты, везде все с бою добывай. Паршивую справку получить, и то до
хрипоты кричать надо. Бред собачий!
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Березин Федор
Афанасьев Роман
Соломатина Татьяна