"э-э..." ответил он и махнул рукой. Я понял, что это значило. "Ну что вы
меня спрашиваете? Разве я об этом думаю? И что изменится от того, есть бог
или нет? Важно, чтоб тут было, в кармане... А крестик? Пусть висит, он не
мешает. Может, бог все-таки есть..."
местечки в Помпее, но, при всей моей симпатии к нему, я не очень огорчен,
что его с нами не было.
пустоты, безлюдья. На улицах ее не хочется разговаривать, не хочется
слышать человеческую речь. Как нигде в другом месте, здесь хочется
молчать.
из крупных камней, остатки лавы. Еще видны колеи от колес, следы подков.
Пробивается молоденькая травка. Кипарисы, дикий виноград. А вверху
утреннее, но уже жаркое небо и Везувий, молчаливый, притаившийся и такой
мирный-мирный - два года как он не дымит.
хочется знать никаких деталей, никаких названий, дат. Мы знаем только, что
две тысячи лет назад здесь была жизнь. Вот здесь вот, в этом замкнутом
дворике с изящной колоннадой, именуемом перистилем, сидел какой-нибудь
патриций, возможно даже и сам Цицерон (здесь есть и его вилла), и рабы
подносили ему вино со льдом, а в этой вот комнате, стены которой украшены
фресками, изображающими сатиров и силенов, шел пир горой, а где-то там, на
арене амфитеатра, сражались гладиаторы. И вдруг всего этого не стало.
Потоки лавы, пепел, смерть.
тысяч человек. Но только благодаря ей, благодаря семиметровому слою пепла,
полтора тысячелетия скрывавшему от глаз результаты этой трагедии, мы знаем
теперь, как жили когда-то патриции, рабы, гладиаторы, ремесленники,
лавочники, воины. Именно, как жили. В каких домах, на каких улицах, из
какой посуды ели и пили, как выпекали хлеб, выжимали оливки и виноград.
Помпея, Геркуланум и Стабия - только эти три города могут рассказать нам
во всех подробностях о жизни, привычках, обычаях тех, кто жил за
девятнадцать столетий до нас. Мгновенная смерть сохранила их для истории.
платьице, с глиняным кувшином в руках, деловито пересекла дворик и
скрылась в атриуме. И почти сразу же вернулась. Полила цветы, какие-то
очень нежные розовые цветы вокруг пустого сейчас бассейна, что-то
поправила, подстригла ножницами и так же деловито, даже не взглянув на
нас, ушла.
ременные сандалии и сами мы завернуты в тоги, а голоса, доносящиеся
откуда-то снаружи, - это голоса носильщиков, которые доставили нас сюда.
автобусов.
Разгар - июнь, июль, август. Это - время американцев. Сейчас же, в апреле,
больше всего почему-то немцев из Федеративной Республики Германии. Есть и
французы и англичане, но больше всего немцев.
людей, нам сразу же, немедленно, захотелось бежать из Помпеи. Точно
плотина прорвалась. С обязательными фотоаппаратами, все как один в
громадных черных очках, лишающих лица какого-либо выражения, шумные,
крикливые, вездесущие, они как-то сразу заполонили весь дворик, все его
закоулки. И тут же начали сниматься - по двое, по трое, группами.
в цирк - мы бежали. Помпея кончилась, начался музей.
там всего несколько часов. Сели на таратайку того самого Винченце
Вердолива, чья жена приняла меня за еттаторе, и не торопясь, трусцой,
объехали весь остров.
земном шаре. Он похож на Крым. Такие же, как в каком-нибудь Гурзуфе,
крутые, взбирающиеся в гору улички, и сложенные из рваного камня стены,
увитые глицинией, и кипарисы, и кокетливо белеющие среди густой и
суховатой зелени виллы и дачи. И такое же солнце, такое же синее-синее,
сливающееся с небом море.
"главного порта" острова, он, чтобы отбить нас от других извозчиков,
соблазнял нас бесчисленнейшим количеством чудеснейших мест, которые он нам
покажет, и всего за каких-нибудь полтора-два часа.
все...
поэтому, отвергнув все другие предложения, мы взгромоздились на его
таратайку.
в ней никто не живет) мы так и не попали. Зато мы видели ссору двух
каприянок (так, что ли, они называются?), которые, вцепившись одна другой
в волосы, лупили друг друга снятыми с ног туфлями; видели и деревенскую
свадьбу, где невесту осыпали пригоршнями конфет, но, главное, мы
познакомились с Винченце.
лениво перебиравшую ногами кобыленку, время от времени поворачиваясь в
нашу сторону, он неторопливо - так же как мы ехали - рассказывал нам о
житье-бытье.
Впереди хвост, сзади пассажир. А иногда один только хвост, а сзади
никого... Было нас когда-то много, а теперь семь человек осталось.
Автобусы... А что за интерес на автобусе? Что увидишь? Вот мы с вами едем,
а захотим - остановимся, выйдем, посидим, посмотрим на море, вы что-нибудь
поснимаете. А там? Три минуты - и Капри, еще три минуты - Анакапри.
Завалятся в ресторан и пьют. "Ах, как красиво, ах, как красиво!" - а из
ресторана ни на шаг. Выскочат на минутку, купят сувениры - и назад.
Тьфу!..
подорожал" - вечная жалоба всех извозчиков мира.
артистка, кажется, - и сынишку. Всех возил.
своим ремеслом раньше десятилетнего возраста. Мы с Крайским только
перемигнулись: старику просто хотелось доставить нам удовольствие, а
заодно и повысить себе цену в наших глазах.
Вон там вот, видите, среди зелени? Там теперь ресторан. Вообще хороший
народ, не скупой...
его мнение о натуре русского человека.
и гудят эти чертовы автобусы непрестанно, и разъехаться с ними на улицах
невозможно, и воняют немилосердно.
не пьянеешь. А теперь? Вон прется сатана, кур только давит...
нас, и старик долго после этого отплевывался, вытирал шею и лицо платком,
потом показал нам его - совсем черный, как будто в этом виноват был только
автобус.
ресторанами, туристами, своим хозяином, падением нравов, погодой. И все
вдруг переменилось, когда мы сказали, что хотели бы посетить его дом и
приветствовать его семью.
прилепившимися друг к другу домиками. От входа к улице террасами
спускается садик - в основном подпорные стенки и каменные ступеньки.
Полощется на ветру белье, торчат из земли круглые, как блины, кактусы.
Несколько деревьев - то ли оливы, то ли миндаль. И тут же куча детворы.
Посмотрели на нас мельком и опять погрузились в свои заботы - что-то
мастерить из старого безногого стула. Потом появились черноглазые
растрепанные девицы всех возрастов, очень тоненькие и смущающиеся, за ними
какие-то парни. Я так и не понял, кто из них сыновья и дочери, а кто зятья
и невестки; но когда собрал всех, для того чтобы сфотографировать, их
оказалось так много, что пришлось разбить на две партии.
переодеваться, вынимать что-то из сундуков, причесываться, вставлять в
волосы цветы. Я тайком снял эту сутолоку и уверен, что, не испортись, как
назло, в этот день мой аппарат, все получилось бы очень весело и хорошо.
Но он и испортился-то, я уверен, потому, что все эти славные, живые,
улыбающиеся лица, увидев перед собой объектив, стали такими вдруг скучными
и тусклыми.
получить карточку. В Неаполе, например, к нам пристал какой-то парень. Он
Акунин Борис
Андреев Николай
Прозоров Александр
Ларссон Стиг
Доставалов Александр
Афанасьев Роман