Чтение 18–й страницы книги ~Необычайные приключения Робинзона Кукурузо~

И так она это просто сказала, что мне стало неудобно. И ни я, ни Кукурузо
не нашлись что ответить.

Валька встала, сунула Кукурузо в руки приемник и побежала к костру.

- Чудная какая-то... правда? - пожав плечами, смущ"нно сказал Кукурузо.

- Она хороший хлопец, - неожиданно покраснев, сказал Игорь. -У нас с ней
все дружат... А чего ты не включаешь при"мник? Ты включай, не стесняйся. Я
недавно поменял батарейку.

Я внимательно посмотрел на него и понял, что он умышленно меняет тему
разговора, что больше о Вальке говорить не стоит. Я его хорошо понимал. Мне
тоже было бы неприятно, если бы кто-нибудь говорил о Гребенючке... Я не
знаю, сколько мы ещ" просидели на берегу возле пенька, но вот послышался
голос вожатого:

- Игорь, ребята, идите скорее! Уха готова!

- Пошли! - сказал Игорь.

Я как выпил тогда с утра стакан молока, так после этого маковой росинки
во рту не было. И предложение Игоря мне, конечно, очень понравилось. Думаю,
что и Кукурузо хотел есть не меньше.

Но неожиданно он сказал Игорю:

- Ты иди, а мы тут посидим. Мы как раз перед вашим приездом хорошенько
позавтракали.

Я заморгал глазами и разинул рот, но, конечно, промолчал.

- Да не выдумывайте, ребята, пойд"мте! Такой ухи вы сроду не ели,
ручаюсь! - уговаривал Игорь.

Кукурузо упрямо отказывался. Я, глотая слюни, поддерживал его. Наконец
Игорь махнул рукой.

- Да ну вас! Подождите, я сейчас вожатого на вас напущу! - и побежал к
костру.

Однако через минуту вместо вожатого прибежала длинноногая Валька. И сразу
набросилась на нас:

- Это ещ" что такое?! А ну марш есть уху! Если бы вы меня пригласили,
что, я разве отказалась бы?! Я бы отказалась разве, если бы вы меня
пригласили?! А ну быстрее!

И, к моей величайшей радости, Кукурузо, который так упрямо отказывался
перед Игорем, тут вдруг моментально уступил и покорно попл"лся за девчонкой.
И снова мне почему-то вспомнилась Гребенючка...

Я не знаю: то ли я был просто очень голоден, то ли в самом деле уха была
какая-то особенно вкусная, но мне показалось, что я действительно сроду не
ел ничего подобного. А уж в ухе я разбирался. У нас, в нашем "рыбачьем"
селе, умели е" варить, и сам я варил не раз.

Но эта была на редкость вкусная. Все причмокивали от удовольствия и
хвалили Сашка-штурмана. А он сидел возле котла с половником в руках, как
всегда нахмуренный, и внимательно следил, кому дать добавки.

Теперь мне было понятно, почему все так обрадовались, что сегодня очередь
Сашка готовить завтрак. Он был у них признанным кашеваром.

Вскоре все наелись и разлеглись на траве вокруг костра - отдохнуть.
Кто-то первый тихо затянул песню, кто-то поддержал, и песня выросла, окрепла
и взлетела над пл"сом - даже пригнулись камыши...

Реве-е та сто-огне Днi-iпр широкий.

Сердитый вi-iтер за-авива-а...

Как хорошо было вот так лежать на траве, смотреть в голубую бездну неба и
хором петь песню. Казалось, вся земля, весь мир слышит е".

Вожатый тихонько встал, пош"л к лодкам и вернулся с аккордеоном. Песня
зазвучала ещ" сильнее, ещ" слаженней...

Когда кончили "Реве та стогне...", вожатый сказал:

- А теперь нашу, пионерскую: "Взвейтесь кострами". Затягивай, Сашко.

- Только так, - откликнулся Сашко, прокашлялся, подождал, пока аккордеон
проиграет вступление.

Я никогда бы не подумал, что у него такой чистый, звонкий и высокий
голос. "Вот тебе и "только так"! Мало того что знаменитый кашевар, ещ" и
певец какой!"

Взвейтесь кострами,

Синие ночи

Мы пионеры -

Дети рабочих...

Близится эра

Светлых годов.

Клич пионера:

"Всегда будь готов!" -

рвалась в небо песня.

Пели мы часа полтора, а то и больше. Какие только песни мы не пели - и
украинские народные, и революционные, и старые комсомольские, и современные,
и песни из кинофильмов.

Потом Игорь сказал:

- А теперь, может, пусть Валька станцует... "Сейчас начн"т кривляться,
отнекиваться, а е" будут уговаривать", - подумал я. Но она сказала без
всякого:

- Пожалуйста. Могу станцевать.

Тут я заметил, что Кукурузо почему-то покраснел и беспокойно за"рзал на
месте. Кстати, я ещ" и раньше, когда пели, обратил внимание на то, что мой
друг вс" время смотрел на Вальку, а когда она случайно встречалась с ним
глазами, он сразу отводил взгляд.

- Украинский танец казачок! - объявил вожатый и заиграл на аккордеоне.

Валька начала танцевать. Над моим ухом часто-часто, словно запыхавшись,
точно это он сам танцует, дышал Кукурузо.

А когда Валька кончила танец и все захлопали, он не стал хлопать, а
почему-то нахмурился и отвернулся.

Потом девочка в очках читала стихи Маяковского. Хорошо читала, только
очень кричала - наверное, даже в селе было слышно.

В общем, получился неожиданный концерт художественной самодеятельности. А
потом стали купаться. Игорь плавал кролем, Сашко-штурман - брассом, да и
Валька ничего плавала (правда, по-девчачьему - задрав голову и
отфыркиваясь). Но прыгать в воду с вербы никто не умел. И вот тут-то мой
друг Кукурузо показал, что такое васюковские ребята. Вскарабкался на самую
верхушку, раскачался, как обезьяна, на ветке и ка-ак прыгнет - почти минуту
летел и почти на середину пл"са залетел. Все только ахнули.

А вожатый сказал:

- Молодец! Из тебя может выйти хороший спортсмен Тебе надо в секцию по
прыжкам в воду. Молодец!

Меня разобрало, и я хотел доказать, что я тоже геройский парень. Я
поплевал на руки и полез на вербу. Но меня постигла неудача. Ужасная
неудача. Я зацепился за сучок и разодрал трусы - да как разодрал! - сверху
по бедру до самою низа (даже резинка лопнула). Чуть не плача от стыда и
горя, я бесславно спустился вниз. Однако никто не стал смеяться надо мной.
Наоборот, все меня успокаивали:

- Ничего, бывает. С каждым может случиться!

Девочки наперебой предлагали зашить трусы. Я категорически отказался. Вы
себе представляете - вы сидите без трусов, а девочки их в это время
зашивают! Лучше утопиться! Я взял иголку и нитку и полез в шалаш. Там, в
полутьме, я долго и неумело орудовал иглой, накалывая себе пальцы и глотая
слезы. Неожиданно взгляд мой упал на книжку, лежавшую в углу шалаша и
прикрытую листьями. Я заинтересовался, потянул е". Это была грамматика. Я
сперва удивился, но потом вспомнил, что Кукурузо же взял е", чтобы отвести
глаза деду.

В грамматику была заложена тетрадь. Я раскрыл тетрадь. (Да простит мой
друг мо" любопытство!) На первой странице начинался "Дневник Робинзона
Кукурузо". Что в н"м, вы уже знаете: "приключения" и "неприятности" первого
дня. "А что дальше?" - поинтересовался я. Перевернул страницу и... вытаращил
глаза. Дальше шли упражнения. Почти полтетради было исписано упражнениями по
грамматике - и на глагол, и на существительное, и на прилагательное, и даже
на суффиксы (на тех дьявольских "детей за сажей", которые так подвели нас
когда-то).

Упражнения были написаны карандашом - так же, как и дневник.

Сомнений не было - вс" это писалось уже здесь, на острове.

Так вот оно что!

Робинзон Кукурузо, который собирался прожить на необитаемом острове
двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней, готовился к осенней
переэкзаменовке.

Ах ты хитрец! Ах ты обманщик! Твоя гордость, твоя дьявольская гордость
заводилы и атамана не позволила тебе признаться, что ты старательно
готовишься к переэкзаменовке, и ты удрал на остров и там зубришь грамматику.
Теперь понятно, почему ты именно так назвал свой остров. Ну погоди! Ну
смотри! Я тебе!..

А впрочем, что "погоди", что "смотри"? Разве я скажу ему что-нибудь?
Разве я ему враг? Разве я хочу, чтобы он провалился, чтобы остался на второй
год? Да нет же! Конечно, нет! И я ничего ему не скажу, ни слова, ни
полслова! Пусть думает, что я ни о ч"м даже не догадываюсь! Пусть думает! Я
быстренько положил тетрадь и грамматику на место и прикрыл листьями - вроде
и не прикасался.

От моего открытия мне сразу стало легко и весело - будто после дождя
солнце засияло. Про стыд и позор свой я и думать перестал. Бодро доштопал
трусы и совсем другим человеком выскочил из шалаша. Все заметили перемену в
мо"м настроении и теперь смело начали улыбаться.

А Кукурузо сказал:

- Великое дело трусы! Без трусов - нет человека, а в трусах - есть
человек, и даже еще улыбается, - и хихикнул, бросив взгляд на Вальку. Ему
хотелось быть остроумным сегодня.

И хоть глупое было это его остроумие, я не обиделся. Я благородно ему
простил.

- Ну, а теперь "Готовься в дорогу", "Готовься в дорогу", - пропел
вожатый.