Чтение 18–й страницы книги ~История одной судьбы~

спорить с женой - переспорить ее никогда не удавалось - и осуждал ее манеру
"жить шумно", как он выражался. "Жила бы потише, - говорил он, - и почета
больше, и здоровья".
Анна наскоро оделась, позавтракать не успела. Легковушка с Василием
Кузьмичом подкатила к крыльцу, и водитель с ходу просигналил тревогу.
Василий Кузьмич очень гордился своей легковушкой, хотя только слава
шла, что колхоз имеет легковую машину. На самом деле это был старый
трофейный "виллис", еще в начале войны отбитый партизанами у немцев и
каким-то случаем приблудившийся в Мазилове.
- Мы куда, Василий Кузьмич? - осведомилась Анна.
- В райком, - коротко ответил он и замолчал снова.
Они так и промолчали всю дорогу.
Анна еще ни разу не бывала в райкоме, и было чуточку обидно, что
впервые попадает она туда как бы вроде подсудимой.
Поспелов остановился перед одной из дверей. "Приемная РК КПСС". Вошли.
Диван, стулья. Две двери, направо и налево, обитые черным дерматином.
Ковровая дорожка. За столом миловидная женщина с вопрошающими глазами.
Она укоризненно взглянула на Поспелова:
- Он вас с утра ждет...
- Спешили, Вера Михайловна!
- Пойду доложу.
"Первый секретарь Сурожского РК КПСС И.С.Тарабрин", - прочла Анна на
двери.
Женщина вскоре вернулась.
- Проходите.
Тарабрин секретарствовал в Суроже четвертый год, район свыкся с ним, а
он свыкся с районом. Анна с некоторым даже трепетом вошла в его кабинет - с
людьми такого положения ей еще не приходилось общаться.
- Товарищ Гончарова? Здравствуйте. Познакомимся. Садитесь.
Тарабрин был прост, приветлив, доступен. Слова выговаривал негромко и
четко. От него веяло спокойствием, военной аккуратностью.
- Здравствуйте, Василий Кузьмич, - поздоровался он и с Поспеловым. -
Садитесь.
Первое впечатление от него было хорошим.
- Ну, что вы там? - снисходительно спросил он Анну. - Василий Кузьмич
звонил мне. Рассказывайте.
Он сел поплотнее в кресло, давая понять, что не торопится и готов
внимательно выслушать свою собеседницу.
Анна собралась с духом, ей не хотелось, чтобы Василий Кузьмич
вмешивался в разговор.
- Мы продали, что нам полагалось. Выдали на трудодень. Не так уж много,
но выдали, и засыпали семенной фонд. А теперь опять предлагают продавать. Но
у нас, кроме семенного фонда, ничего нет. По-моему, это преступление,
товарищ Тарабрин. Конечно, я понимаю, весной нам возместят, но зачем
создавать в колхозе нервную обстановку? Для чего вытягивать за чужой счет
отстающих? Не могут отдельные хозяйства тащить на своей шее весь район...
Тарабрин с любопытством разглядывал Анну. С ним редко разговаривали так
прямодушно и бесхитростно. "Но и так по-детски", - подумал он и простил за
это Анне ее упрямство. "Детское упрямство", - ответил он про себя, не
высказывая, конечно, вслух этих мыслей.
- Вы правы, - мягко сказал Тарабрин. - И не правы... Может быть, правы
с позиций колхоза. Были бы правы, если бы мы жили в обществе, где
конкуренция и эгоизм определяют общественные отношения. Но мы живем при
социализме, у нас иные критерии. Один за всех, и все за одного. Разве
государство потерпит, чтобы пустовала земля, чтобы кто-то лишился
результатов своего труда? У нас общность интересов. Разве возможно - за одну
бригаду вы отчитаетесь, а за другую нет? Вы представляете колхоз в целом. И
мы тоже не можем, так сказать, предстать перед областью в двух лицах. Не
можем делить колхозы на чистых и нечистых. В свою очередь, область не может
делить районы на плохие и хорошие. У области тоже одно лицо. Вы улавливаете
связь? Колхоз - район - область... Так создается престиж государства!
Сегодня ваш сосед выполнит план с вашей помощью, а завтра он поможет вам. В
конце концов у нас общий закром. Государственный!
Анне нечего возразить, и все-таки она не согласна.
- Поняла? - вдруг спросил ее Василий Кузьмич и осуждающе добавил: - А
она - общее собрание!
- А почему не объяснить это всем колхозникам? - возразила Анна. - Один
общий государственный закром.
- Потому что далеко еще не все колхозники мыслят государственными
категориями, - объяснил Тарабрин. - Слышали о демократическом централизме?
Кое-что снизу, но не все снизу...
Анна не вполне уловила мысль Тарабрина. В свое время она сдавала в
техникуме зачет по истории партии, но не считала себя хорошо подкованной в
политике.
- Вы поняли меня? - пытливо спросил ее Тарабрин.
Анна чувствовала себя бесконечно слабой.
- Но я не могу...
- А вам и нечего мочь, - холодно произнес Тарабрин. - Сидите и молчите.
Вообще, это дело не ваше, а правления и товарища Поспелова...
- Мы все-таки соберем собрание, - тихо сказала Анна. - Колхозники не
пойдут против...
- Вы что - хотите скомпрометировать райком? - задал ей Тарабрин вопрос.
- Не следует волновать людей.
- Следует, - сказала Анна.
- А вы, оказывается, любите дешевый авторитет, - сказал тогда Тарабрин.
- Но мы вас не поддержим. Так вы легко можете очутиться вне партии.
Анна хотела что-то сказать, но Тарабрин перешел в ту неотразимую атаку,
которая неизменно приносила успех во всех спорах.
Со сдержанной улыбкой он поглядел на Поспелова.
- Помнишь, Василий Кузьмич?
На этот раз Поспелов не ответил, хотя отлично помнил, сколько раз
Тарабрин в тяжелые минуты угрожал ему потерею партбилета.
Но Анна Тарабрина не поняла и опять хотела что-то сказать, но тот не
хотел уже слышать возражений.
- Завтра вывезете двести центнеров, - продолжал Тарабрин, на этот раз
больше обращаясь к Поспелову. - Это директива. Директива райкома. Понятно?
- Но я вам хочу объяснить... - начала снова Анна.
Тарабрин не захотел ее слушать.
- Вы потеряете свой партбилет, - промолвил он тоном, не терпящим
возражений. - Партбилет у вас с собой?
- У меня нет...
Она хотела сказать, что у нее вообще нет партбилета, что она
беспартийная, но Тарабрин опять помешал Анне договорить.
- И очень плохо, - сказал Тарабрин. - Партбилет всегда должен
находиться при коммунисте.
Поспелов вдруг вступился за Анну.
- Да она по молодости, Иван Степанович...
- Ладно, - смягчился Тарабрин. - Идите и завтра же сообщите, сколько
вывезли вы зерна.
Спорить с Тарабриным бесполезно, он всегда докажет свою правоту. Да
Василий Кузьмич и не сомневался в том, что Тарабрин прав. Ему по должности
полагалось быть умнее и дальновидней Поспелова. Не стоило понапрасну
отнимать время у секретаря райкома. Василий Кузьмич заторопился, пошел, и
Анна пошла, хотя ей казалось, что они ни о чем не договорились. Она уже не
замечала ни просторного коридора, ни широкой лестницы. Она шла и думала, что
первое впечатление не обмануло ее: Тарабрин хоть и повысил на нее голос,
все-таки оказался на высоте, настоял на своем, оказался принципиальным
человеком. И в то же время она чувствовала, как лицо ее почему-то горит от
стыда. Она уступила Тарабрину, не могла не уступить, не могла его оспорить.
Но на душе у нее было нехорошо. Что-то половинчатое было в ее согласии.
Тарабрин тоже в чем-то не прав, он тоже проявил половинчатость. Она не могла
понять Тарабрина. Но не могла оправдать и себя. Не надо уступать. Никогда не
надо уступать, если ты уверен в своей правоте.

XIX

Зима не ознаменовалась большими событиями, шла себе и шла, дни
помаленьку прибавлялись, катились через сугробы, как колобок. Кто был занят
делом, а кто и бездельем. Поспелов - мужик хозяйственный, и тот не боялся,
что дела в лес убегут, зимой можно было и вздохнуть и отоспаться.
И почему он затеял ревизию склада, Анна попервоначалу не догадалась.
- Самое время, - объяснил он. - Покуда покой, спокойненько сочтут...
Челушкин, разумеется, не возражал - пожалуйста! - даже был доволен:
умный и честный человек всегда доволен проверкой.
- А чего проверять? - удивилась Анна. - Челушкин, по-моему, вне
подозрений.
- Для порядка, - объяснил Василий Кузьмич. - Когда никогда, а
когда-нибудь надо, проверим, и с плеч долой.
Вызвал честь по чести ревизионную комиссию, придал в помощь Кучерова и
Малинина и попросил - "пока зима, пока свободно" - пройтись по складам.
Ревизия принесла неожиданные результаты. Комиссия обнаружила недостачу.
Не хватало около двух центнеров зерна, килограммов десять коровьего масла,
свыше тысячи яиц.
Пошли к Поспелову.
- Как быть?
Василий Кузьмич не взял на себя решения.
- Пускай решает правление.
Мало кто верил, что Челушкин способен украсть, но недостача налицо, и,
уж во всяком случае, Челушкин обязан дать объяснения.