- Заходите, - сказал он и уже в спину не без насмешки добавил: -
Теперь-то уж вам придется заговорить по-русски!
Я приоткрыл дверцу и нырнул внутрь.
В шалаше горела всего-навсего небольшая керосиновая лампа, но после
лесного мрака ее свет казался необычайно ярким. Само помещение напоминало
внутренность обычной землянки: небольшой, грубо сколоченный дощатый стол,
скамейки по стенам, на столе лампа, термос, кружка. Но самым удивительным
было увидеть человека, который сидел за дощатым столом и которого я считал
погибшим в гитлеровских застенках. Это был не кто иной, как Мартын Карлович
Цеплис!
Да, это был мой квартирный хозяин, у которого так спокойно и хорошо мне
жилось до того самого дня, когда судьба столкнула меня с Янковской. Коренной
рижский рабочий, старый коммунист, проверенный в самых сложных и тяжелых
обстоятельствах, этот человек был и будет своим до конца. В этом у меня не
было никаких сомнений!
Я взволнованно протянул ему руку:
- Мартын Карлович!
Но сам Цеплис не отличался экзальтированностью. Он слегка улыбнулся и
спокойно пожал протянутую ему руку, так, как если бы мы расстались с ним
только вчера.
- Здравствуйте, товарищ Макаров, очень приятно...
Но недоговорил: мало приятного произошло с тех пор, как мы виделись с
ним в последний раз.
- А ведь я искал вас, Мартын Карлович! - воскликнул я с некоторым даже
упреком. - Но какая-то особа, увы, посоветовала обратиться ни больше ни
меньше, как в полицию!
- Да, я слыхал, что вы меня искали, - подтвердил Цеплис. - Но у меня не
было возможности вас уведомить...
- Значит, эта женщина...
- Да, это свой товарищ, - подтвердил Цеплис. - Но вас она не могла
признать за своего. У нее не было для этого данных, и в настоящее время
требуется проявлять особую осторожность. Но она поступила очень разумно.
Если вы свой, она предупредила вас о том, что надо опасаться полиции, а если
бы оказались чужим, к ней нельзя было бы придраться: она направила вас
именно в полицию.
- Я не рассчитывал встретить вас здесь, - признался я.
- Партии лучше знать, где кому находиться, - уклончиво возразил Цеплис.
- А семья? - поинтересовался я. - Успели эвакуировать?
- Жена и сын в деревне, у родственников, - пояснил Цеплис. - Я
расстался с ними на второй день войны, но от товарищей знаю, что они пока в
безопасности.
- А Рита?
У Цеплиса было двое детей: сын Артур, сдержанный и очень похожий на
отца тринадцатилетний мальчик, и девятнадцатилетняя Рита, миловидная, умная,
порывистая девушка, комсомолка и студентка педагогического института.
Цеплис нахмурился.
- Риты нет, - негромко объяснил он, не уклоняясь от ответа, точно речь
шла о ком-то постороннем. - Риту оставили в городе, и немцы схватили ее чуть
ли не на следующий день после занятия Риги, когда она вместе с другими
комсомольцами пыталась вывести из строя городскую электростанцию...
У меня сжалось сердце. Я потянулся к Цеплису.
- Мартын Карлович!..
Но он мягко отвел мою руку и на секунду опустил глаза.
- Не надо...
Он принудил себя слегка улыбнуться, как бы давая понять, что сейчас не
время ни грустить, ни бередить душевные раны, и шагнул к двери.
- Ну а теперь я вас познакомлю...
Он вышел, оставив меня одного, но вскоре вернулся обратно вместе с
человеком, доставившим меня в расположение партизан.
- Капитан Железнов, - сказал Цеплис, представляя мне моего спутника.
- Я уже знаю, что это капитан Железнов, - сказал я. - Мы познакомились
еще вчера.
- "Знаю" не то слово, - возразил Цеплис. - Если бы знали, вам не
пришлось бы ехать сюда.
- Извините меня, - сказал я, протягивая Железнову руку. - Но ведь в
моем положении легко заподозрить что угодно.
- А я не в претензии, - ответил мне Железнов. - Дело законное, на вашем
месте я тоже задумался бы...
Я не выпускал его руки из своей.
- Слушаю вас, капитан... товарищ Железнов!
Железнов улыбнулся своей мягкой, застенчивой улыбкой.
- Может быть, и письмо Жернова возьмете теперь, хотя сейчас оно и не
очень нужно?
- Почему не нужно?
- Потому что теперь я в рекомендациях для вас уже не нуждаюсь.
Он дружелюбно посмотрел на Цеплиса.
- Да, - подтвердил Цеплис, - товарищ Железнов - это наш товарищ.
- Что ж, поговорим? - предложил Железнов, переходя на деловой тон, и
сел на скамейку, приглашая тем самым садиться своих собеседников.
Но Цеплис, не только в силу врожденной деликатности, сколько
руководствуясь опытом старого подпольщика, накопленного им за годы
ульманисовской военной диктатуры, направился к выходу; он хорошо усвоил
правило не интересоваться тем, что не имело прямого отношения к его
непосредственной деятельности.
- Разговаривайте, - сказал он. - А у меня тут своих дел...
Он оставил меня наедине с Железновым.
- Вам понятно, по чьему поручению я действую? - спросил он меня.
Я согласно наклонил голову.
- Поэтому вам придется рассказать о себе, - сказал он. - Но
предварительно поинтересуйтесь...
Он все же протянул мне привезенное письмо.
Конверт был заклеен, и, пока я его вскрывал и читал записку Жернова,
Железнов молча наблюдал за мной.
Я хорошо знал и почерк своего начальника, и его манеру выражаться.
Записка отличалась обычным его лаконизмом. В ней Жернов передавал мне привет
и совершенно официально, в тоне приказа, предлагал полностью довериться
подателю письма. Да, все в записке было сухо и лаконично, но - это даже
трудно объяснить - какая-то теплота, сдержанная стариковская ласка сквозила
меж скупых строк...
"Вам трудно и будет трудно, - писал мне Евгений Осипович Жернов, в годы
моего пребывания в академии мой профессор, а затем непосредственный
начальник по службе. - Но вы не один, и, как бы вам ни было трудно, Родина
всегда с нами. Податель этого письма действует по поручению нашего
командования..."
Я было спросил:
- А где...
И тут же замолчал: вопрос был неуместен.
Однако капитан Железнов угадал мою мысль.
- Нет, отчего же, - ответил он. - Вы вправе поинтересоваться.
Полковнику Жернову дело нашлось бы и в Москве, но он боевой офицер и
настойчиво стремился на фронт. Он в штабе армии. Там полагали, что его
письмо не может вызвать у вас сомнений...
- Но не так просто было его мне вручить!
Я улыбнулся, еще раз взглянул на записку, перегнул листок и сунул было
его обратно в конверт.
- Нет, нет, - остановил меня Железнов. - Прочли, убедились, а теперь
спичечку... - Он тут же протянул мне коробок. - Никаких документов, ничего,
- объяснил он. - В вашем положении...
Я зажег спичку и послушно приблизил ее к листку. Синее пламя лизнуло
конверт. Я положил его на краешек стола. Вспыхнул на минуту желтый огонек, и
письмо полковника Жернова превратилось в горстку серого пепла.
Железнов перегнулся через стол и сдул пепел на землю.
- Так-то лучше, - заметил он. - Все здесь и ничего здесь! - Он похлопал
себя сперва по голове и затем по карману. - А теперь давайте поговорим. Хотя
времени у нас в обрез. Докладывайте обо всем, что произошло с вами.
Мне было понятно его требование, но не так-то просто было рассказать о
себе.
- Знаете, товарищ Железнов, я и сам хорошо не понимаю, что произошло со
мной, - признался я с некоторым даже замешательством. - Меня убили, то есть
пытались убить. В тот же вечер в Риге был убит некий Август Берзинь, и он же
Дэвис Блейк, как мне потом стало известно, резидент Интеллидженс сервис в
Прибалтике. Воспользовавшись тем, что между нами имелось некоторое сходство,
наши тела, если можно так выразиться, поменяли. Меня перенесли на место
Блейка, а Блейка - на мое. Затем его похоронили под именем Макарова, а я под
именем Берзиня был помещен в больницу и впоследствии очутился в немецком
госпитале...
Железнов сочувственно мне кивнул.
- Это примерно совпадает со сведениями, которые удалось собрать о вас
товарищам, - согласился он. - Вас пытались убить и действительно сочли
убитым. Покушение на вас совпало с первой бомбежкой Риги, и, возможно, это
обстоятельство и помогло инициаторам покушения совершить этот мрачный
маскарад. Во всяком случае, ваш труп... то есть, как это выяснилось потом,
труп человека, принятый за ваш, был найден поутру в изуродованном виде под
обломками какого-то здания, однако одежда и документы позволили опознать в
нем майора Макарова. Поскольку вы сидите сейчас передо мной, несомненно, что
похоронен был кто-то другой. Известно, что вы лежали в немецком госпитале.
Потом стало известно, что вы живете в Риге под именем Августа Берзиня. Это
было странно, но... Держались вы странно, но немцы почему-то вас не трогали.
На изменника вы не походили, те ведут себя иначе. У нас были некоторые
возможности к вам присмотреться, и с вами решили установить связь...