женоненавистничество. Он пригрозил Наде, что если она не
перестанет говорить дерзости, он ее утопит.
драка. Они потеряли равновесие и полетели в воду.
ноги, а дна они еще не могли нащупать. Наконец, увязая в тине,
они выбрались на берег. Вода ручьями текла из их башмаков и
карманов. Особенно устал Ника.
нынешней весной, то в данном положении, сидя мокры-мокрешеньки
вдвоем после такой переправы, они непременно бы шумели,
ругались бы или хохотали.
случившегося. Надя возмущалась и молча негодовала, а у Ники
болело все тело, словно ему перебили палкою ноги и руки и
продавили ребра.
-- и он также по-взрослому сказал: "Прости меня".
собой, как две водовозные бочки. Их дорога лежала по пыльному
подъему, кишевшему змеями, невдалеке от того места, где Ника
утром увидал медянку.
утреннее всемогущество, когда он по своему произволу повелевал
природой. Что приказать ей сейчас? -- подумал он. Чего бы ему
больше всего хотелось? Ему представилось, что больше всего
хотел бы он когда-нибудь еще раз свалиться в пруд с Надею и
много бы отдал сейчас, чтобы знать, будет ли это когда-нибудь
или нет.
* Часть вторая. ДЕВОЧКА ИЗ ДРУГОГО КРУГА *
1
другие события. По России прокатывались волны революции, одна
другой выше и невиданней.
инженера-бельгийца и сама обрусевшая француженка Амалия
Карловна Гишар с двумя детьми, сыном Родионом и дочерью
Ларисою. Сына она отдала в кадетский корпус, а дочь в женскую
гимназию, по случайности ту самую и тот же самый класс, в
которых училась Надя Кологривова.
раньше поднимались, а теперь стали падать. Чтобы приостановить
таяние своих средств и не сидеть сложа руки, мадам Гишар
купила небольшое дело, швейную мастерскую Левицкой близ
Триумфальных ворот у наследников портнихи, с правом сохранения
старой фирмы, с кругом ее прежних заказчиц и всеми модистками
и ученицами.
друга своего мужа и своей собственной опоры, хладнокровного
дельца, знавшего деловую жизнь в России как свои пять пальцев.
С ним она списалась насчет переезда, он встречал их на
вокзале, он повез через всю Москву в меблированные комнаты
"Черногория" в Оружейном переулке, где снял для них номер, он
же уговорил отдать Родю в корпус, а Лару в гимназию, которую
он порекомендовал, и он же невнимательно шутил с мальчиком и
заглядывался на девочку так, что она краснела.
2
комнаты, находившуюся при мастерской, они около месяца прожили
в "Черногории".
целые улицы, отданные разврату, трущобы "погибших созданий".
меблировки. После смерти отца мать жила в вечном страхе
обнищания. Родя и Лара привыкли слышать, что они на краю
гибели. Они понимали, что они не дети улицы, но в них глубоко
сидела робость перед богатыми, как у питомцев сиротских домов.
была "полная блондинка лет тридцати пяти, у которой сердечные
припадки сменялись припадками глупости. Она была страшная
трусиха и смертельно боялась мужчин. Именно поэтому она с
перепугу и от растерянности все время попадала к ним из
объятия в объятие.
двадцать четвертом со дня основания номеров жил виолончелист
Тышкевич, потливый и лысый добряк в паричке, который
молитвенно складывал руки и прижимал их к груди, когда убеждал
кого-нибудь, и закидывал голову назад и вдохновенно закатывал
глаза, играя в обществе и выступая на концертах. Он редко
бывал дома и на целые дни уходил в Большой театр или
Консерваторию. Соседи познакомились. Взаимные одолжения
сблизили их.
во время посещений Комаровского, Тышкевич, уходя, стал
оставлять ей ключ от своего номера для приема ее приятеля.
Скоро мадам Гишар так свыклась с его самопожертвованием, что
несколько раз в слезах стучалась к нему, прося у него защиты
от своего покровителя.
3
Чувствовалась близость Брестской железной дороги. Рядом
начинались ее владения, казенные квартиры служащих, паровозные
депо и склады.
племянница одного служащего с Москвы-Товарной.
теперь стала приближать к себе новая. Оле Деминой очень
нравилась Лара.
швейные машины под опускающимися ногами или порхающими руками
усталых мастериц. Кто-нибудь тихо шил, сидя на столе и отводя
на отлет руку с иглой и длинной ниткой. Пол был усеян
лоскутками. Разговаривать приходилось громко, чтобы
перекричать стук швейных машин и переливчатые трели Кирилла
Модестовича, канарейки в клетке под оконным сводом, тайну
прозвища которой унесла с собой в могилу прежняя хозяйка.
журналами. Они стояли, сидели и полуоблокачивались в тех
позах, какие видели на картинках, и, рассматривая модели,
советовались насчет фасонов. За другим столом на директорском
месте сидела помощница Амалии Карловны из старших закройщиц,
Фаина Силантьевна Фетисова, костлявая женщина с бородавками в
углублениях дряблых щек.
зубах, щурила глаз с желтым белком и, выпуская желтую струю
дыма ртом и носом, записывала в тетрадку мерки, номера
квитанций, адреса и пожелания толпившихся заказчиц.
человеком. Она не чувствовала себя в полном смысле хозяйкою.
Но персонал был честный, на Фетисову можно было положиться.
Тем не менее время было тревожное. Амалия Карловна боялась
задумываться о будущем. Отчаяние охватывало ее. Все валилось у
нее из рук.
проходил через всю мастерскую, направляясь на их половину и
мимоходом пугая переодевавшихся франтих, которые скрывались
при его появлении за ширмы и оттуда игриво парировали его
развязные шутки, мастерицы неодобрительно и насмешливо шептали
ему вслед: "Пожаловал", "Ейный", "Амалькина присуха",
"Буйвол", "Бабья порча".
которого он иногда приводил на поводке и который такими
стремительными рывками тащил его за собою, что Комаровский
сбивался с шага, бросался вперед и шел за собакой, вытянув
руки, как слепой за поводырем.
чулок.
прохрипела Ларе на ухо Оля Демина.