***
Курьер британского посольства, спешивший из Петербурга в Лондон,
всегда имел привычку задерживаться в Берлине. Совсем ненадолго, - пока сэр
Митчелл (посол английский при Фридрихе) успевал снять копии с депеш
Вильямса, чтобы тут же отвезти их в Потсдам - лично в руки королю
Пруссии...
Так было и на этот раз.
Фридрих прочел "Секретную декларацию Елизаветы" в скорбном молчании,
но спокойно. И так же невозмутимо заметил Митчеллу:
- Россия, еще не начав воевать, уже начала одерживать победы.., хотя
бы перьями!
- Я вас не понял, сир, - поклонился ему Митчелл. Король искоса глянул
на дипломата:
- Бросьте, Митчелл! Вы меня хорошо поняли... Посол склонился еще ниже
и промолчал, пряча лицо.
- Эта декларация России, - продолжил Фридрих, - делает ваш договор с
русскими совсем бесплодным. Вы напрасно старались, заключая его! Но
декларация ставит под смертельный удар и мой договор с вами. Выходит, я
тоже напрасно старался, заключая его с вами... Может, скажете, что опять
не поняли? Тогда мне пришлют в Берлин другого посла, который окажется
понятливее вас.
Митчелл пытался возражать, но король остановил его:
- Я не рассчитывал на дружбу с Россией, но теперь она не желает
оставаться даже нейтральной. Она очень активна, эта страна! Я отсюда слышу
скрип перьев, но скоро зазвенят шпаги! Вы, англичане, как всегда,
укроетесь на острове, а все колотушки достанутся мне одному...
- Ваше величество, - сказал Митчелл, - в Лондоне желают отозвать из
Петербурга сэра Вильямса, как неугодного более двору Елизаветы. Он не
сумел предупредить события!
- Вильямса, - ответил король, - можно было бы убрать из России, если
б Англия имела в запасе дипломата лучшего, чем он... Но пока Вильяме
остается лучшим дипломатом вашего королевства, отзыв его нежелателен.
Удаление его было бы несчастием для "молодого двора" в Ораниенбауме,
который питается исключительно его добрыми советами...
Ораниенбаумское семейство издавна занимало воображение короля: помощь
ему надобно ждать именно оттуда - из Ораниенбаума.
И великий князь Петр, и великая княгиня Екатерина были его
родственниками... Фридрих знал, как его боготворит Петр!
Короля навестил друг детства Финк фон Финкенштейн:
- Фриц, что ты скажешь теперь? Не я ли предрекал тебе одиночество? Ты
приобрел много денег, но зато растерял союзников. Кто поможет тебе в твоих
будущих битвах?
- В том колоссальном предприятии, какое я задумал, деньги будут
нужнее друзей, - ответил Фридрих. - Пророк все-таки я, а не ты... Я
распланировал свою игру до мелочей. Но не мог же я предвидеть вот эту
пакость!
И он перебросил другу копию с "Секретной декларации".
Итак, Россия не дала себя обмануть, - в самый последний момент она
ужом вывернулась из дурацкого положения. А что приобрел он, король
Пруссии? Теперь следует ждать удара. Оттуда - из-за лесов Ливонии, из
туманных болот Жмуди, и - прямо в сердце бранденбургских королей - по
любимой и верной Пруссии.
По Кенигсбергу!
- Мы предупредим удар, - сказал король. - Кто нападет первым, тот
наполовину уже выиграет... Печалиться рано.
Фридрих поспешно собирал свои армии, прямо указывая солдатам, против
кого он их готовит, и потсдамские гренадеры распевали:
Когда придет великий Фриц
И хлопнет лишь по пузу -
В кусты от пушек побегут
Русаки и французы...
...Читатель, не узнаешь ли ты в этой песне прародительские мотивы
мюнхенского Хорста Весселя?
НАЧАЛО СОЮЗА
Елизавета, которая так и умерла, не слишком-то доверяя картам, где
королевство Англии рисовалось в окружении воды, - вряд ли она понимала все
величие своего времени.
Но она была "дщерь Петрова", и это во многом определяло ее поступки.
Елизавета зачастую двигалась на ощупь - зато хорошо осязала предметы.
Историки дружно изругали ее за гардероб из 45000 платьев, однако не
забыли отметить и устойчивый патриотизм этой сумбурной натуры.
Конференция при русском дворе работала, и отныне голос Елизаветы,
весьма авторитетный в Европе, был лишь эхом коллегиальных решений. И надо
сказать, что последние годы ее жизни этот голос звучал сильно и верно.
***
С глазу на глаз императрица дала секретную аудиенцию венскому послу
графу Эстергази: Россия согласна представить Вене проект наступательного
союза, и (будет Франция выступать заодно с ними или не будет -
безразлично)...
- А я хочу начать войну в этом году, - заявила Елизавета.
- Вы понимаете, - отвечал Эстергази, - все страдания моей
императрицы: она каждый день плачет, вспоминая о Силезии, которую у нее
отняли пруссаки. Мария Терезия плачет не одна - вместе с нею рыдает и
супруг ее, который, как император всегерманский, с горечью наблюдает за
Пруссией, желающей возыметь первенство над всеми германскими княжествами...
Елизавета заговорила, что союза Вены с Петербургом мало; необходимо
притянуть на свою сторону Версаль, надо сделать этот союз тройственным и
страшным для "безбожника Фридриха".
- Подозреваю, - толковала Елизавета, - что король и в церкви-то,
кажись, не бывал ни разу! Фрицы берлинские новомодники в политике стали:
чуть что понравится у соседа - берут силой, а сила в политике хороша лишь
тогда, когда ты прав. Россия такую правду имеет: нам не бывать спокойными,
пока не перельем бурду прусскую в мехи старые, где она и пусть себе
киснет...
Вскоре Австрия с Францией заключили Версальский договор, и
Великобритания тут же объявила войну Версалю (впрочем, эта война уже
тянулась давно, сейчас ее закрепили на бумаге). Россия же спешно стягивала
войска в Ливонии. Перекинув за плечи сапоги, шагали по весенним проталинам
солдаты; прыгали по ухабам кареты с генералами; дремно выступали из дубров
верблюды астраханские, волоча за собой по песку и кочкам "секретные
гаубицы" - творение хитроумного Петра Шувалова.
Любимых ею гренадер Елизавета сама провожала в поход. В высоких
ботфортах, при офицерском шарфе, в штанах и в треуголке с пышным плюмажем,
императрица стояла у бочек с вином. От легкого утренника зарделись ее щеки
- крепкие, как у деревенской молодухи. Гренадеры подходили к бочке по
очереди. Тут она ковшик винца зачерпнет и руку протянет на закуску.
Солдат вино выпьет и уколет ей руку усами, целуя:
- Ну, уважила, Лисавет Петровны! Краса ты наша писаная...
К полудню от колючих поцелуев рука распухла, императрица уже нетвердо
на ногах держалась. Все черпала да черпала из бочек, пока спьяна не
утопила ковшик: увели ее, спать уложили.
Шведский граф Горн спрашивал у Елизаветы при свидании:
- Стокгольм обеспокоен: противу кого собираете войска?
- Исполните обязанность свою, - отвечала Елизавета, - и успокойте
двор своего короля: никаких видов на Швецию мы не имеем. Нам другие
сверчки в уши верещат - не ваши сверчки!
Горн поспешил успокоить своего короля и взволновал прусского (тайным
шпионом которого он состоял). Фридрих окончательно убедился, что русские
медведи вылезают из своей заснеженной берлоги.
В это смутное при дворе время, посрамленный и жалкий, Бестужев
доверялся лишь одному Вильямсу.
- Какое несчастье для России, - говорил он, - что фаворитом у нас
Шувалов: любит парижские моды, читает Вольтера и философствует с
Ломоносовым о стеклах и звездах... Тьфу их, умников этих! То ли дело был
свинопас Разумовский: бочку целую выдует, спать ляжет и ни во что не
мешался.
В пику канцлеру началось быстрое возвышение Михаила Воронцова. Без
стука вхожий к императрице, этот человек сделал "карьер" в два спохвата:
женитьбой на буйной алкоголичке Анне Скавронской (что доводилась Елизавете
сестрой двоюродной) и еще тем, что в памятную ночь переворота 1741 года,
когда сшибали с престола малолетнего царя Иоанна Антоновича, Воронцов
стоял на запятках саней дочери Петра...
В один из дней - весенний, ростепельный - на пороге кабинета
Воронцова появился человек. Знакомый. Где-то вице-канцлер его уже видел.
Тогда он был одет скромно, а сейчас - о боже! - каким франтом стал.
- Простите, сударь, я запамятовал ваше имя.
- Дуглас, - поклонился незнакомец с ухмылкой. Времена изменились, и
Воронцов встретил его, как долгожданного друга. Не знал, куда и посадить
Дугласа.
- Итак, дорогой библиотекарь, - спросил любезно, - какие издания в
Париже вышли за последнее время? Дуглас, торжествуя, извлек письмо.
- Лично от короля! - возвестил он.
Воронцов протянул руку, но Дуглас письма ему не дал.
Березин Федор
Корнев Павел
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Каргалов Вадим
Куликов Роман