родиться в голове престарелого разведчика при виде молодой проститутки.
мне надо идти. Меня ждут в "Метрополе". А я еще хочу зайти в парикмахерскую.
духов, по которому ее можно будет найти, следуя через Каменный мост, мимо
Кремля и Манежа, угрюмого здания Думы, колоннады Большого театра к
"Метрополю", где в вечернем баре ее жадно отыщут глаза богатого арабского
шейха.
Время, когда потребуется твоя коллекция, тебе сообщат. Будем снимать кино. -
Он засмеялся воркующим смехом лесного витютеня.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
по Полянке, стараясь припомнить, как еще недавно называлась эта улица, по
которой столько раз проезжал от "Ударника" к Садовой. Но в памяти вместо
названия улицы был неровный рубец, где вырезали у него кусочек мозга и
наспех зашили нейлоновыми нитками. Однако другая улица, катившаяся в стороне
среди богатых магазинов, помпезных отелей, посольских палат и храмов,
называлась Якиманкой, и он не забыл ее прежнее название, - Георгия
Димитрова. В этом исчезнувшем имени, как в круглой металлической коробке с
документальной лентой, таился горящий рейхстаг, факельные шествия, открытый
"опель" с торжествующим Гитлером. Москва захватила часть всемирной истории в
качестве военного трофея, перенесла в свой пантеон, замуровала в стены своих
домов, в названия площадей и улиц. Теперь же безвестный Якимка в колпаке
скомороха снова выскочил из глухого сундука, где пролежал полвека среди
шариков нафталина, истлевших кафтанов и бабьих салопов. Соскоблил имена
красных героев и мучеников, скакал по крышам и проводам, корчил смешные рожи
водителям "мерседесов" и "вольво".
завершенного дня. Человек, к которому он приближался, смотрел на него тихими
ясными глазами стареющего москвича, и этот взгляд был знаком Белосельцеву,
словно он видел человека вчера.
Белосельцев с ним поровнялся.
самолет. "Мы, друзья, перелетные птицы". Такая поется песня.
подаривший ему в церкви золотистый благоухающий плод, стоял перед ним все в
том же потертом пиджачке, запорошенный мягкой пылью дорог. Лицо его было
блеклым, но глаза, сияющие, серые, словно летнее тихое небо с сеющим теплым
дождем, смотрели наивно и ласково. - Змей сквозь метро в Кремль прополз? -
спросил Белосельцев, без насмешки, а лишь для того, чтобы напомнить о себе
прорицателю.
значится одним. Есть число змея, а есть имя змея. Имя змея - Яким, -
прорицатель указал на соседнюю улицу с драгоценными витринами и дорогими
палатами. Эта встреча в солнечной предвечерней Москве была очередным
совпадением. Из числа случавшихся в последние дни. Подтверждала незыблемый
закон совпадений. Казалось, сероглазый человек стерег его здесь, на
перекрестке московских улиц. Стерег день назад в церкви среди душистых
яблок. Его звали Николаем Николаевичем. Руки его были черные от машинного
масла и слесарного инструмента.
пускает, лежит поперек Москвы. Кто змея убьет, тот и царь. Ты убьешь - ты
царь, я убью - я царь. В ком больше слез, тот и убьет. Владыка Иоанн плакал
три года, а вышел пожар Москвы. Змей танки прислал, и Пашка Мерседес в народ
из танков стрелял. Царевичей всех убил, а царевны остались. Змей каждый день
одну царевну под землю уводит. Под землей, в метро, есть мертвое поле, имя
"Метрополь". Там русские царевны закопаны. Красавицы. Дальше сам понимай?
ним. Тот следовал. Увлеченный путаницей слов, их вязким невнятным смыслом,
шагал за прорицателем. Белосельцев шел за Николаем Николаевичем, не понимая
его бормотаний, наслаждаясь этим мучительным непониманием.
похожего на те, что вращаются на каруселях вместе с разноцветными конями,
нарядными самолетами и цветастыми ракетами. Машина была маленькая, какой-то
забытой советской марки, многократно перекрашенная, в наклейках, нашлепках,
в переводных картинках. За стеклом красовался портрет генералиссимуса
Сталина, была укреплена икона Богородицы, собран целый иконостас открыток,
где соседствовали православные святые, советские вожди и герои. Вдоль машины
была прочерчена сочная красная линия, а на багажнике выведена красная
звезда, что придавало автомобилю сходство с довоенными тупоносыми
ястребками, бесстрашно погибавшими от стальных "мессершмиттов".
Белосельцевым маленькую дверцу, запуская его в тесный салон, и тот,
удивляясь себе, послушно сел, оказавшись внутри экипажа, похожего на
железную божью коровку. И первое, что странно его поразило, был мимолетно
налетевший аромат духов. Словно женщина, с которой он только что виделся на
заповедной квартире, заглянула сюда.
хромированными оскалами джипов, сдавленные раскормленными боками
"мерседесов", обгоняемые узкими телами "ниссанов". Когда мимо них заструился
нескончаемый, скользкий, как угорь, "линкольн", Николай Николаевич заметил:
на Белосельцева тихими, одобряющими его выбор глазами.
автомобиль казался скомканной пестрой бумажкой, несущейся по бурным волнам.
Таганка напоминала рулет, в который замешивались дома, колокольни, мигающие
светофоры, стальное месиво машин, сочное варево толпы.
напору явлений, принимал их как неизбежную данность, где смысл и значение
имеет любая частность, пускай до поры до времени непонятная. Как и этот
странный пилот, направлявший свой бутафорский истребитель к туманным
московским окраинам.
выходили. В первый раз это случилось, когда пророк зашел в продуктовый
магазин и среди нарядных витрин, пластмассовых бутылок с цветными ядовитыми
напитками закупил большое количество конфет в разнообразных обертках,
указывая пальцем на горки помадок, соевых батончиков, шоколадок,
искусственных трюфелей, чьи фантики были нарядные, словно елочные игрушки.
Весь этот блестящий конфетный ворох он ссыпал в холщовую сумку, дал ее
подержать Белосельцеву и долго, старательно мусолил деньги, расплачиваясь
истертыми купюрами.
небольшую печальную очередь, поглядывающую на флакончики и пузырьки. Николай
Николаевич сунул рецепт в стеклянное оконце, за которым сидела библейского
вида жрица в белом колпаке. Жрица поставила на прилавок коричневый флакон с
таинственной жидкостью, и Николай Николаевич молча и старательно выложил ей
мятые деньги.
куполом. Николай Николаевич пошел по рядам, а Белосельцев остановился среди
пьяных и сладких ароматов. Горы яблок, аккуратно возведенные пирамиды груш,
прозрачные, источающие сиреневый свет виноградные гроздья. Мятый оранжевый
урюк, коричневый изюм, смуглые грецкие орехи. Рассеченные на длинные доли,
напоминающие египетские ладьи, желтые дыни. Алые, как хохочущий рот негра,
влажные половинки арбузов, наполненные блестящими черными семенами. Все
благоухало, отекало соком, манило и возбуждало. И повсюду за прилавками
стояли крепкие черноусые азербайджанцы, плохо выбритые, с синей щетиной,
дружные, наливающие из чайника горячий черный напиток, подносящие к усам
отточенный ножичек с ломтиком красного арбуза. Они же, предприимчивые дети
Кавказа, деловитые и уверенные, стояли у рыбных прилавков, на которых лежали
золотистые остроносые осетры с колючими загривками и перламутровыми
пластинчатыми жабрами, похожие на драконов. Серебряные льдистые семги с
зубатыми хищными клювами излучали голубой свет зимнего утра. Горы розовеющих
креветок, пересыпанных крошками льда, представляли в Москве бессчетных
обитателей тепловодных глубин. Панцирные пупырчатые крабы, разложенные на
холсте, раскрывали для дружеских объятий клешни. Черноусые торговцы,
произнося ласковые слова на неведомом языке, зазывали покупателей.
щетиной, мелькавшие среди цветочных рядов. Золотые зубы, смеющиеся среди
темно-малиновых роз и белоснежных лилий. Наблюдал, как ловкие пальцы с
серебряным перстнем сжимают мокрый ножик, отделяют пленки от бараньих ляжек,
отслаивают жир от круглых семенников. Ставят поудобней отсеченную голову с
круглыми рогами и высунутым, прикушенным языком. Он испытывал к этим людям
неприязненное чувство поруганного шовинизма. Разрушив "империю зла",
обглодав до костей Россию, нарыдавшись всласть над жертвами "русских
оккупантов" в Баку, пылкое племя Кавказа не отпускает Россию. Передравшись с
армянами за Карабах, растерзав русские погранзаставы и гарнизоны, передав
бакинскую нефть американским компаниям, торговцы Гянджи и Шуши вторглись в
Москву сплоченной миллионной ордой. Захватили рынки, оттеснили с прилавков
старушек с их грибами и клюквой. Яростно, жадно торгуют, скупают дома и
квартиры, земли и фермы, картины и драгоценности. Держат рестораны и казино,
захватывают власть в префектурах. Отмытые и выбритые после рынков, в дорогих
костюмах и галстуках сидят в застольях, демонстрируя среди русских печалей
кавказское жизнелюбие и достаток.
Белосельцев помнил, как в районе Гянджи был пойман русский майор, забит до
Перумов Ник
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Соломатина Татьяна
Перумов Ник
Белов Вольф