Чтение 18–й страницы книги ~Квартиронка~

Зато я не промахнулся: Рафьен упал с диким воплем, и когда дым отвыстрела рассеялся, он уже барахтался в черной тине.

Я хотел было послать вдогонку вторую пулю, чтобы прикончить негодяя,- такая меня душила злоба, но в эту минуту услышал позади себя плесквесла и мужской голос. Обернувшись, я увидел негра.

Габриэль пригнал пирогу почти к тому самому месту, где мы стояли среди ветвей, и теперь жестами и словами торопил нас садиться в нее:

- Скорее, масса! Скорее, Popal Прыгайте! Прыгайте скорей! Верьте старому Габу - он умрет, а будет биться до последнего вместе с молодым массой.

Машинально, не отдайая себе отчета в том, что делаю, я послушалсябеглеца, хотя почти не верил в успех нашего предприятия, и, усадив Аврору в челн, спрыгнул сам и сел с ней рядом. Несколько сильных взмаховвесла - и берег остался далеко позади, а через пять минут мы уже подплывали к огромному кипарису, возвышавшемуся на середине озера.

Глава LXXV. ЛЮБОВЬ В ЧАС ОПАСНОСТИ

Лодка скользнула в тень дерева, и мы подплыли под свисающие с негогирлянды испанского мха. Еще мгновение - и нос пироги уткнулся в ствол.Все так же машинально я вскарабкался на широкий комель и помог взобраться Авроре.

И вот мы в дупле, потаенном убежище беглеца, и на время вне опасности. Но мы не радовались. Мы понимали, что это всего лишь краткая передышка и нам не укрыться здесь от погони.

Встреча с Рафьеком погубила все. Умер ли охотник или остался жив, онприведет сюда остальных. Догадаться, куда мы бежали, не так уж трудно, инаше убежище очень скоро обнаружат.

То, что произошло, лишь усилит ярость наших врагов, и они еще настойчивее будут продолжать поиски. До появления Рафьена могла быть еще какая-то надежда ускользнуть. Большинство наших преследователей вышли впогоню за нами, как на обычную охоту за беглым негром, и, коль скоро нашслед будет затерян, утратят свой боевой пыл. Да и Гайар не пользовалсятакой популярностью, чтобы ради него особенно старались; кровно заинтересован в успехе был лишь он сам да его подручные. Если бы около поваленного дерева не осталось следов нашего пребывания, мрачный лабиринтзатопленного леса, возможно, отпугнул

бы

наших

преследователей,большинство махнули бы рукой на безнадежную затею и разошлись по домам.Тогда, отсидевшись до вечера в нашем дупле, мы с наступлением темнотывновь переплыли бы озеро, высадились в другом месте, и негр вывел бы наск береговой дороге, где нас должен был ждать д'Отвиль с лошадьми. А оттуда мы, как и предполагали раньше, двинулись бы в город.

Таков был придуманный мною наспех план действий, и до появленияРафьена, возможно, его удалось бы осуществить.

Даже после того, как я пристрелил собак, мы не отчаивались: кое-какиешансы на успех все же оставались. Задержавшись у протоки и потеряв извиду собак, наши преследователи могли сбиться со следа или, во всякомслучае, продвигались бы много медленнее. Если даже они догадаются обучасти, постигшей собак, то ни пешему, ни конному все равно не добратьсядо нашего убежища. Им потребуются лодки или пироги. Доставить сюда лодкис реки не так-то просто, а там наступит ночь. Единственной моей надеждойбыли ночная мгла и д'Отвиль.

Но перестрелка с Рафьеном спутала все карты.

После нашего поединка положение изменилось. Живой или мертвый, Рафьенприведет погоню к нашему убежищу. Если он жив, - теперь, когда гнев мойулегся, я дорого бы дал, чтобы он остался жив, - охотник сразу направитпогоню за нами.

Мне казалось, что он жив, что я только ранил его. Смертельно раненныйчеловек не мог бы так барахтаться. Я думал и надеялся, что он жив, но непотому, что испытывал угрызения совести, а лишь из чувства самосохранения. Если Рафьен мертв, тело его не замедлят найти у поваленного дерева,и оно будет свидетельствовать против меня. Поймать нас все равно поймают, но только последствия будут самые трагические.

Словом, встреча с этим негодяем оказалась для нас роковой. Она коренным образом изменила все. В защиту беглой невольницы была пролита кровьбелого! Весть эта быстро дойдет до поселка, облетит все плантации. Всяокруга поднимется на ноги, и число преследователей утроится. За мнойстанут охотиться как за человеком, совершившим двойное преступление, ирвение моих врагов будет подогреваться яростью и жаждой мести. Все это язнал и уже не рассчитывал на спасение. У нас не оставалось теперь и тенинадежды.

Я привлек к себе свою нареченную, обнял ее и прижал к своей груди.Нас разлучит только смерть! В этот грозный и мрачный час она дала мнеклятву. Только смерть разлучит нас!

Любовь Авроры вдохнула в меня мужество, и я бесстрашно ждал того, чего не в силах был предотвратить.

Прошел еще час.

Несмотря на грозившую нам опасность, мы не заметили, как пролетеловремя. Вы, вероятно, удивитесь, если я скажу, что это был один из счастливейших часов в моей жизни. Впервые после дня помолвки с Авророй я беседовал с ней без свидетелей. Мы остались наедине - преданный негр стоялна страже возле пироги.

Недавние ревнивые подозрения еще сильнее разожгли мои чувства, иботаков закон природы, и, воспламененный любовью, я почти забыл о нашемотчаянном положении.

Снова и снова давали мы друг другу обеты верности, снова и снова повторяли клятвы любви с горячностью и красноречием, подсказанными истиннойстрастью. О, то были счастливые минуты!

Увы, нашему счастью, скоро пришел конец! Конец горестный, но не неожиданный. Когда в лесу затрубил рог, когда там стали громко перекликаться десятки людей, я ничуть не удивился. Не удивился я и тогда, когдауслышал гулко разносящиеся по воде голоса, выкрикивавшие ругательства ипроклятья, скрип уключин и плеск весел. И когда Габриэль сообщил, чтонесколько лодок с вооруженными людьми приближаются к нашему дереву, известие не застало меня врасплох: я это предвидел.

Я спустился вниз по стволу дерева и, наклонившись, выглянул из-подзавесы свисающего мха. Отсюда мне было видно все озеро. Я хорошо различал людей в пироге и яликах, как они гребли и жестикулировали.

Дойдя примерно до середины озера, они бросили весла и принялись совещаться. Немного погодя они разбились на группы и стали объезжать дерево,как видно, решив нас окружить.

Задуманный маневр был выполнен в несколько минут, и теперь лодки совсех сторон приближались к нам, пока не очутились среди низко склонившихся к воде ветвей болотного кипариса. Торжествующий крик оповестил отом, что убежище наше обнаружено, и сквозь фестоны испанского мха я увидел настороженные лица.

Нас заметили; заметили пирогу и стоящих у ее носа Габриэля и меня.

- Сдавайтесь! - раздался чей-то повелительный голос. - А станете сопротивляться - пеняйте на себя!

Но, несмотря на предложение сдаться, лодки не трогались с места. Сидевшие в них знали, что я ношу при себе пистолеты и умею ими пользоваться - они имели случай убедиться в этом, - и, боясь, как бы я сноване пустил в ход оружие, они не слишком спешили подойти.

Но страхи их были напрасны - я и не думал стрелять. Пытаться оказатьсопротивление двум десяткам хорошо вооруженных людей, - а в лодках сидело никак не меньше, - было бы чистейшим безумием. Я и не помышлял о том.Однако, решись я на такой шаг, не сомневаюсь, что Габриэль дрался бы боко бок со мной до последнего. Смелый негр, отвагу которого удесятерялавесть о грозящей ему каре, сам предложил дать бой. Но смелость его граничила с безумием, и я молил его не сопротивляться, потому что его наверняка уложат на месте.

Я не собирался пускать в ход оружие, но медлил с ответом.

- Мы хорошо вооружены, - продолжал парламентер, по-видимому, пользовавшийся авторитетом у остальных. - Сопротивляться бессмысленно, лучшевам сразу сдаться...

- Что с ними долго разговаривать! - прервал его другой грубый голос.- Подпалим дерево и выкурим их оттуда. Мох сразу же вспыхнет!

Я узнал этот голос. Бесчеловечное предложение исходило от бандитаЛаркина.

- Я и не собираюсь сопротивляться, - ответил я их предводителю, - иготов следовать за вами. Никакого преступления я не совершил. За своипоступки я готов ответить перед законом.

- Вы ответите н а м! - рявкнул кто-то с другой лодки. - Мы здесь закон!

В его словах прозвучала скрытая угроза, которая заставила меня насто-рожиться, но наши переговоры на этом закончились. Ялики и челны устремились к дереву. Я увидел направленный на меня десяток винчестеров и пистолетов, и десяток голосов хором скомандовал нам сесть в лодки.

По свирепому и решительному виду этих грубых людей я понял, что намне остается ничего другого, как покориться или умереть.

Я отвернулся, чтобы попрощаться с Авророй: она выбралась из дупла и,рыдая, стояла подле меня.

Воспользовавшись этим, несколько человек влезли на дерево, набросились на меня сзади, скрутили мне руки за спиной и крепко связали.

Я едва успел сказать последнее прости Авроре, которая уже не плакала,а взирала на суетившихся вокруг меня людей с нескрываемым презрением. Акогда меня втолкнули в лодку, смелая девушка крикнула дрожащим от негодования голосом:

- Трусы! Жалкие трусы! Ни один из вас не осмелился встретиться с нимв открытом бою! Ни один! - И в этих словах прозвучало все благородствоее души.

Этот порыв моей невесты восхитил меня, он явился лучшим доказательством ее любви. Я восторгался ею и с наслаждением выразил бы ей свойвосторг, если бы моя стража, явно пристыженная словами Авроры, не поспешила отчалить. В следующую секунду пирога, в которую меня поместили, вы-летела из-под низко нависших ветвей и заскользила по озеру.

Глава LXXVI. СТРАШНАЯ УЧАСТЬ

Аврору я больше не видел. Не видел и беглого негра. Но из разговоровсопровождавших меня людей я понял, что обоих должны были увезти в однойиз оставшихся лодок и что высадят их где-то в другом месте. Понял я также, что несчастного негра ждало страшное наказание, которого он так боялся: ему отрубят правую руку!

Как ни горько мне было это узнать, еще тяжелее было выслушивать ихгрубые шутки. Я даже не могу повторить те оскорбления, которыми они осыпали меня и мою возлюбленную.

Но я не пытался защищать ни ее, ни себя. Я не отвечал им. Я сиделмолча, устремив мрачный взгляд на воду, и почувствовал даже какое-то облегчение, когда пирога снова поплыла среди поднимавшихся из воды стволовкипарисов и темная тень их скрыла мое лицо от посторонних взглядов. Менявезли к поваленному дереву.

Подъезжая, я увидел на берегу толпу людей и среди них свирепогоРафьена с обмотанной кровавой тряпкой рукой, висевшей на перевязи, которой служил красный шейный платок. Как ни в чем не бывало стоял он вместес остальными.

"Слава Богу, я не убил его! - мысленно воскликнул я. - Хоть за это непридется быть в ответе!"

К тому времени подоспели остальные ялики и пироги, за исключениемлодки с беглым негром и Авророй, и все высадились. На берегу собралосьчеловек тридцать или сорок взрослых мужчин и подростков. Большинство были вооружены пистолетами или винчестерами и на фоне темной зелени лесапредставляли довольно живописную группу. Но в ту минуту я не склонен быллюбоваться картинами такого рода.

Меня высадили и под надзором двух вооруженных конвоиров, из которыходин шагал впереди, а другой - сзади, повели куда-то. Толпа повалила занами; кто забежал вперед, кто отстал, а мальчишки и кое-кто из мужчиншли рядом и глумились надо мной.

Я не стерпел бы подобного издевательства, но понимал, что, дав волюсвоему гневу, ничего этим не достигну, разве только доставлю лишнее удовольствие моим мучителям. Поэтому я упорно молчал и старался глядеть всторону или в землю.

Мы шли быстро, насколько позволял густой кустарник, через которыйприходилось продираться окружавшей меня толпе, и я был рад этому. Я полагал, что меня ведут к какому-нибудь должностному лицу или мировомусудье, как их здесь обычно называют. Во всяком случае, под стражей закона и его блюстителей я буду огражден от издевательств и оскорблений, которые градом сыпались на меня со всех сторон. Единственное, чего мне непришлось испытать, - это побоев, хотя среди моего эскорта находились итакие, которые не прочь были бы пустить в ход кулаки.

Но вот лес поредел, между стволами засинело небо. Я решил, что мы каким-то ближним путем дошли до лесосеки. Но я ошибся, ибо несколько мгновений спустя мы выбрались на поляну. Снова эта поляна!

Здесь шествие остановилось, и в ярком сиянии солнечных лучей мнепредставилась возможность разглядеть моих мучителей. С первого же взгляда я понял, что попал в руки разнузданного сброда.

Тут был Гайар собственной персоной со своим надсмотрщиком, работорговцем и негодяем Ларкином.

С ними пришли человек пять или шесть креолов-французов из собственни-ков победнее - владельцы двух-трех ткацких станков - и мелкие плантаторы. В остальном же здесь собрались одни отбросы общества - пьяные лодочники, которых я часто видел ораторствующими у бакалейной лавочки, местные буяны и отъявленные головорезы. И ни одного мало-мальски уважаемогоземлевладельца, ни одного уважаемого человека!

Но почему мы остановились на поляне? Я торопился поскорее попасть ксудье и возмутился задержкой.

- Почему мы стали здесь? - раздраженно осведомился я.

- Потише, мистер! Больно уж ты прыток! - ответили мне из толпы. - Неторопись, скоро все узнаешь.

- Я протестую и требую, чтобы меня немедленно отвели к судье! - продолжал я возмущенно.

- Не бойся, отведут! Идти недалеко: судья-то - он здесь!

- Кто? Где? - спросил я, оглядываясь и полагая, что судья в самом деле находится в толпе.

Я слышал о дровосеках, исполняющих обязанности мировых судей, дажесам встречался с одним таким судьей, и теперь, обводя взглядом грубыелица, надеялся найти среди них представителя закона.

- Где же судья? - повторил я.

- Тут, тут, не беспокойся! - ответил один.

- Где судья? - гаркнул другой.

- Судья! Куда ты запропастился? Судья! - закричал третий, словно обращаясь к кому-то в толпе. - Валяй сюда, ваша милость! Прошу покорно,тут вас желают видеть!

Сначала я подумал, что он говорит всерьез и что в толпе действительностоит судья.

Единственное, что меня поразило, - это слишком вольное обращение спредставителем закона.

Но мое заблуждение длилось недолго, ибо в то же мгновение ко мне почти вплотную подскочил перевязанный и перепачканный тиной Рафьен и, пронзив меня взглядом своих злых, налитых кровью глаз, пригнулся к самомумоему лицу и прошипел:

- Неужто, пускаясь воровать негров, мистер никогда не слыхал о судьеЛинче?

Кровь застыла у меня в жилах. Только теперь я понял страшную правду:меня собираются линчевать!

Глава LXXVII. ПРИГОВОР СУДЬИ ЛИНЧА

У меня и раньше мелькало подобное подозрение. Я вспомнил, как мнекрикнули из лодки: "Вы ответите нам! Мы здесь закон!" Я слышал какие-тозагадочные обрывки фраз, пока мы шли лесом, а когда мы выбрались на поляну, обратил внимание на то, что все обогнавшие нас чего-то ждали, но яне мог понять причины этой остановки.

Теперь я увидел, что мужчины отошли в сторону и стали в круг; их торжественный вид указывал на то, что они готовятся к какому-то важному делу. Возле меня остались одни только подростки да негры, ибо и негрыучаствовали в моей поимке. Рафьен же подошел ко мне, желая, очевидно,насладиться местью и помучить меня.

Все это пробудило во мне страшные подозрения, которые были сначалатолько подозрениями. Я даже намеренно гнал прочь подобные мысли; мнепредставлялось, что если я стану думать об этом, то непременно накликаюна себя беду. Но теперь это уже были не подозрения - это была уверенность. Они линчуют меня!

Многозначительный и ехидный вопрос Рафьена о судье Линче был встречендружным взрывом смеха собравшихся возле меня подростков. И Рафьен продолжал:

- Нет, видно, ты не слышал о таком судье - ведь ты приезжий, англичанин. А среди ваших париков такого нет. Он-то уж не станет тебя мариновать двадцать лет под следствием. Нет, лопни мои глаза! Живо рассудит.Оглянуться не успеешь!

Не довольствуясь словами, этот мерзавец сопровождал свою речь издевательскими ужимками и жестами, к вящему удовольствию нетребовательной аудитории, которая буквально покатывалась со смеху.

Если бы меня не связали, я кинулся бы на него, но, даже связанный идаже зная, с каким грубым человеком я имею дело, я не удержался от искушения и крикнул ему:

- Ты не посмел бы так глумиться надо мной, негодяй, если б у меня небыли скручены руки! А пока что не мне досталось, а тебе! На всю жизньостанешься калекой! Впрочем, что за беда: стрелок ты все равно неважный.

Слова мои привели Рафьена в ярость, тем более что мальчишки принялисьтеперь хохотать уже над ним. Было бы несправедливо назвать их всех испорченными вконец. В их глазах я был аболиционистом и, по их понятиям,просто воровал негров, а пример и прямое поощрение старших пробуждали вних самые темные инстинкты. Однако в основе своей это были незлые ребята. Простые мальчуганы, выросшие в лесной глуши, они оценили смелостьмоего ответа и больше уже не насмехались надо мной.

Иное дело Рафьен. Он разразился потоком ругательств и угроз и уже потянулся было, чтобы схватить меня здоровой рукой за горло, но тут егопозвали на совет, и, помахав несколько раз кулаком перед моим носом ивыругавшись на прощанье, он оставил меня в покое.

Несколько минут я провел в томительном ожидании. Я не знал ни того,что обсуждает толпа, ни того, что собираются со мной сделать, однотолько было мне ясно - к судье меня не поведут. Из долетавших до меняобрывков фраз, как, например: "Выпороть его, подлеца!", "Обвалять в дегте и перьях!", я понял, какое наказание меня ждет. Но, вслушавшись внимательно, я убедился, что очень многие из моих судей считают эту каруеще чересчур мягкой. Некоторые прямо утверждали, что за нарушение законая должен поплатиться жизнью.

На эту точку зрения стало большинство, и они призвали Рафьена себе наподмогу.

Постепенно мною начал овладевать страх, вернее - ужас, который достигпредела, когда я увидел, как кольцо мужчин разомкнулось и двое из них,взяв веревку, подошли к стираксовому дереву, росшему на краю поляны, иперекинули конец через толстый сук.

Судебное разбирательство кончилось, теперь оставалось вынести приговор. Даже у судьи Линча была своя процедура.

Когда веревку закрепили, один из мужчин - это был работорговец - подошел ко мне и в подражание судье огласил обвинение и приговор.

Я нарушил закон, совершив два тягчайших преступления: украл двух рабов и покушался на жизнь своего ближнего. Присяжные в числе двенадцатичеловек, рассмотрев обвинение, признали меня виновным и приговариваютменя к смерти через повешение. Он даже в точности повторил принятую всудопроизводстве формулу: меня "повесят за шею, пока я не буду мертв мертв!"

Вы сочтете мой рассказ преувеличенным, даже невероятным. Вы подумаете, что я шучу. Вы не поверите, что подобное беззаконие может творитьсяв христианской - в цивилизованной - стране. Вы решите, что люди этипросто хотели подшутить надо мной и что у них и в мыслях не было менявешать.

Ваше право сомневаться, но клянусь, что таково действительно было ихнамерение, и тогда я был так же убежден в том, что они меня повесят, кактеперь убежден в том, что остался жив.

Хотите - верьте мне, хотите - нет, но не забывайте, что я был бы непервой жертвой суда Линча, и, слушая приговор, я хорошо помнил это. Акроме того, передо мной были такие вещественные доказательства, как веревка, дерево и судьи, один вид которых мог бы убедить любого. Ни проблеска милосердия не отражалось на их лицах!

Не знаю, что я говорил и что делал в эту страшную минуту. Помнютолько, что негодование пересиливало страх, что я возмущался, угрожал,слал им проклятия, а мои беспощадные судьи лишь смеялись в ответ.

Приговор должен был быть с минуту на минуту приведен в исполнение, именя уже потащили к дереву, как вдруг послышался топот копыт, и несколько мгновений спустя из леса выскочила группа всадников.

Глава LXXVIII. В РУКАХ ШЕРИФА

Первое, что мне бросилось в глаза, было спокойное, решительное лицоскакавшего впереди Рейгарта, и сердце у меня затрепетало от радости. Заним ехал окружной шериф в сопровождении отряда добровольной полиции десятка полтора человек, среди которых были наиболее уважаемые местныеземлевладельцы. Они на всем скаку ворвались на лужайку, и эта спешка доказывала, что прибыли они сюда неспроста. Все они были вооружены винчестерами либо пистолетами.

Да, сердце мое затрепетало от радости. Настоящий преступник, стоя уподножия виселицы, не обрадовался бы гонцу, принесшему ему весть о помиловании, больше, чем обрадовался я. В приехавших я сразу узнал друзей,на их лицах прочел свое спасение. Поэтому я нимало не огорчился, когдашериф, спешившись, подошел ко мне и, положив руку мне на плечо, объявил,что арестовывает меня "именем закона". Не огорчила меня ни резкость тона, ни даже грубоватый жест. Эта внешняя грубость была явно намеренной,и арест я принял с ликованием, ибо он сохранял мне жизнь. Я понял, чтоспасен!

Но то, что так обрадовало меня, отнюдь не пришлось по вкусу моим самозванным судьям, и они стали громко выражать свое недовольство. Меняуже осудил суд присяжных из двенадцати свободных граждан, кричали они,суд признал меня виновным в краже негров, двух негров; когда меня хотелизадержать, я оказал сопротивление и "малость продырявил" одного человека, и поскольку вина моя доказана, нечего тут рассусоливать: вздернутьпреступника на первом дереве, и все тут!

Шериф ответил, что это незаконно, что нужно уважать правосудие, чтоесли я совершил преступления, в которых меня обвиняют, то я буду наказансо всей строгостью закона, но что сперва меня нужно отвести к судье, гдемне будет предъявлено обвинение по всей форме, и наконец выразил своенамерение доставить меня к мистеру Клейборну, здешнему мировому судье.

Толпа начала громко пререкаться с отрядом шерифа, и нельзя сказать,чтобы этому высокому должностному лицу оказывали подобающее почтение;некоторое время я даже опасался, как бы негодяи не настояли на своем. Ноамериканский шериф мало похож на вялого джентльмена, обычно отправляющего эту должность в Англии. В девяти случаях из десяти это человек решительный и смелый, и шериф Хикмен, с которым пришлось столкнуться моимсудьям, не составлял исключения из общего правила. Кроме того, на моесчастье, в наспех собранном моим другом Рейгартом отряде оказались людитакого же склада. Сам Рейгарт, хотя и мирный человек, был известен своимхладнокровием и отвагой, а хозяин гостиницы и несколько сопровождавшихшерифа плантаторов славились как люди надежные, ревнители закона и справедливости. Вооруженные до зубов, они положили бы жизнь в защиту шерифаи его требований. Правда, численно их было меньше, но на их стороне былзакон, и это давало им преимущество.

В одном мне сильно повезло - моих обвинителей недолюбливали. Хотя Гайар, как уже говорилось раньше, всячески старался создать себе репутациючеловека высоконравственного, он не пользовался уважением окрестныхплантаторов, особенно плантаторов американского происхождения. Кроме того, все понимали, что главных крикунов тайно подбил против меня адвокат.Что касается Рафьена, которого я ранил, то участники моей поимки слышаливыстрел его винчестера и знали, что стрелял первым он.

В спокойную минуту они признали бы за мной законное право защищаться,во всяком случае по отношению к этому субъекту.

Однако, если бы обстоятельства сложились иначе, если бы "оба негра"были украдены у всеми уважаемого землевладельца, а не у мсье ДоминикаГайара, если бы Рафьен был человеком достойным, а не жалким пропойцей ибродягой, и если бы присутствующие сразу не почувствовали, что здесьречь идет не о простой краже, - тогда дело могло обернуться для меняплохо, несмотря на вмешательство шерифа и его отряда.

Но и тут не обошлось без длительной и гневной перебранки; и та и другая сторона орала, грозила друг другу кулаками, защелкали даже взводимыекурки винчестеров и пистолетов.

Но храбрый шериф не дрогнул, Рейгарт держался весьма мужественно, хозяин гостиницы и несколько молодых плантаторов выказали должную отвагу и закон восторжествовал.

Да, волею судеб и благодаря вмешательству десятка благородных людейзакон восторжествовал, иначе мне ни за что не уйти бы живым с этой поляны.

Судья Линч вынужден был отступить перед судьей Клейборном, и жестокийприговор первого был на время отменен.

Одержавший победу шериф и его отряд окружили меня, и мы тронулись впуть.

Но хотя мои кровожадные судьи уступили, они могли еще передумать ипопытаться вырвать меня из рук правосудия. Поэтому шериф велел дать мнелошадь и сам ехал рядом со мной, а с другой стороны меня охранял его испытанный помощник. Рейгарт и плантаторы старались держаться поближе кнам, а кричащая и ругающаяся толпа замыкала шествие, кто на лошадях, акто и просто пешком.

В таком порядке мы проследовали через лес и поле, спустились по дороге, ведущей в Бринджерс, и наконец прибыли в резиденцию сквайра Клейборна - мирового судьи округа.

К дому его примыкала большая комната, где сквайр имел обыкновениеотправлять правосудие. Этот "судебный зал" сообщался с домом простойдверью, и, кроме двух-трех скамеек да стоящей в углу невысокой кафедры,ничто не указывало на его назначение.

За этой кафедрой судья улаживал мелкие ссоры, снимал за четверть доллара показания под присягой и вершил прочие гражданские дела. Но чащевсего его судейская деятельность сводилась к тому, чтобы назначатьстроптивому негру соответствующее количество плетей по жалобе совестливого хозяина, ибо несчастный раб, хотя бы теоретически, находился подзащитой закона.

В эту-то комнату и ввел меня шериф и его помощники; толпа ввалиласьза нами, и скоро там яблоку негде было упасть.

Глава LXXIX. РАЗВЯЗКА

Как видно, судья был оповещен заранее, ибо мы застали сквайра Клейборна в его судейском кресле готовым выслушать стороны. В худом седовласом и благообразном старце я сразу признал достойного представителя закона - одного из тех почтенных судей, которые внушают уважение не тольков силу преклонного возраста и занимаемого поста, но прежде всего своимивысокими добродетелями. Несмотря на окружавший меня шумный сброд, я прочел в ясном и твердом взгляде судьи решимость оставаться до конца беспристрастным.

Теперь я уже не боялся. В пути Рейгарт успел сказать мне, чтобы я непадал духом. Он шепнул мне что-то о новом, неожиданном повороте дела, ноя плохо расслышал его и не понял, что он имел в виду, а в спешке и сумятице мне не представилось случая его переспросить.

- Не падайте духом! - сказал он, когда, подстегнув свою лошадь, поравнялся со мной. - И не бойтесь. Все будет хорошо. Это довольно необычное дело, и кончится оно необычно и кое для кого весьма неожиданно.Ха-ха-ха!

К моему удивлению, Рейгарт захохотал - казалось, он чему-то искреннерадовался. Я с недоумением взглянул на него.

Но мне так ничего и не удалось узнать, потому что в эту минуту шерифповелительным тоном запретил вести разговоры с арестованным, и нас разлучили. Как ни странно, но я не рассердился на шерифа. Что-то подсказывало мне, что грубость его притворная и что шериф Хикмен прибег к этойуловке, желая умиротворить толпу.

Когда меня подвели к кафедре, шериф и судья не без труда водворили взале порядок. Судья, воспользовавшись относительным затишьем, наконецприступил к делу.

- Итак, джентльмены! - произнес он твердым официальным тоном. - Я готов выслушать выдвинутые против этого молодого человека обвинения. В чемон обвиняется, полковник Хикмен? - обратился он к шерифу.

- В краже негров, насколько я понимаю, - ответил тот.

- Кто предъявляет обвинение?

- Доминик Гайар! - раздался голос из толпы, и я узнал его: это былголос самого адвоката.

- Присутствует ли здесь мсье Гайар лично? - осведомился судья.

Голос ответил утвердительно, и лисья физиономия моего врага вынырнулаиз толпы.

- Мсье Доминик Гайар, - произнес судья, - в чем обвиняете вы арестованного? Изложите ваше обвинение подробно и под присягой.

Покончив с формулой присяги, Гайар изложил свой иск со всеми тонкостями и вывертами, достойными прожженного крючкотвора.

Мне незачем здесь воспроизводить все его юридические хитросплетения.Достаточно сказать, что обвинение состояло из нескольких пунктов.

Во-первых, я будто бы подстрекал к мятежу и пытался взбунтовать невольников плантации Безансонов, помешав "справедливому" наказанию одногоиз негров. Во-вторых, я подучил другого невольника ударить надсмотрщика,после чего склонил его бежать в лес и помог ему скрыться. Имелся в видутот самый Габриэль, который сегодня был пойман вместе со мной. В-третьих- и тут Гайар дошел до самого выигрышного пункта своего обвинения...

- В-третьих, - продолжал он, - проникнув в мой дом в ночь на восемнадцатое октября, арестованный выкрал оттуда невольницу Аврору Безансон...

- Ложь! - прервал его чей-то голос. - Ложь! Аврора Безансон не невольница!

Гайар вздрогнул, словно его ударили ножом.

- Кто смеет это утверждать? - осведомился он, но уже без прежнего апломба.

- Я! - отвечал тот же голос, и в то же мгновение молодой человеквскочил на скамью; теперь он на голову возвышался над толпой. Это былд'Отвиль!

- Я утверждаю! - повторил он так же твердо. - Аврора Безансон не невольница, а свободная квартеронка! Судья Клейборн, - продолжал д'Отвиль,- сделайте милость, прочтите этот документ! - С этими словами он передалстоявшему рядом человеку сложенный вчетверо пергамент, а тот передал егодальше.

Шериф вручил документ судье; тот развернул бумагу и прочел ее вслух.

Это оказалась "вольная" квартеронки Авроры - свидетельство о том, чтоона отпускается на волю, составленное по всем правилам и подписанное еепокойным хозяином Огюстом Безансоном. Старик приложил его к своему завещанию.

Толпа окаменела от изумления, никто не мог вымолвить ни слова. Настроение в зале явно переменилось.

Все глаза обратились к Гайару. А он, запинаясь от смущения, произнестолько:

- Я протестую!.. Эту бумагу выкрали из моего секретера и...

- Тем лучше, мсье Гайар! - снова прервал его д'Отвиль. - Тем лучше!Признавая, что бумагу выкрали у вас, вы этим самым признаете ее подлинность. Но скажите, сударь, почему, имея на руках этот документ и знаяего содержание, вы осмеливаетесь утверждать, что Аврора Безансон - вашаневольница?

Гайар был сражен. Его мертвенно-бледное лицо сделалось зеленовато-серым, и обычно злобное выражение уступило место растерянности и страху.Чувствовалось, что он дорого бы дал, чтобы очутиться за тридевять земельотсюда, да и сейчас он уже прятался за спины стоявших возле него мужчин.

- Постойте, мсье Гайар! - продолжал неумолимый д'Отвиль. - Я еще некончил. Вот, пожалуйста, судья Клейборн, еще один документ, который нелишен для вас интереса. Попрошу вас уделить ему внимание.

С этими словами д'Отвиль вынул из кармана другой сложенный лист пергамента, который передал судье, и тот, развернув бумагу, огласил ее содержание.

Это было дополнительное распоряжение к завещанию Огюста Безансона, покоторому тот оставлял своей дочери, Эжени Безансон, пятьдесят тысяч долларов, каковые, по достижении совершеннолетия, должны были быть выплачены ей обоими опекунами - господином Домиником Гайаром и Антуаном Лере,причем существование этих денег должно было храниться от подопечной втайне до дня их выплаты.