Чтение 18–й страницы книги ~Одинокая леди~

— Через минутку все будет в порядке, дорогая. Обычно хватает минуты, чтобы мы, женщины, смогли оклематься и утвердиться на своих на двоих.
Джери-Ли пошла в ванную комнату. Когда она вышла, доктор все еще был в палате, ждал ее.
— Я бы хотел осмотреть вас через неделю. Она молча кивнула.
— И никакого секса, пока я не разрешу, — добавил он строго и потом хмыкнул:
— Дайте отдохнуть этому местечку.
Она подняла глаза на него и улыбнулась своим мыслям: секс — самое последнее, о чем она сейчас думает. Но все же ответила в тон его неуклюжей шутке:

— А другим местом я тоже не могу работать? Теперь он засмеялся откровенно и позволил себе поерничать:
— Это уж не моя область, и вам придется проконсультироваться с дантистом!
— Заметано, док!
— Серьезно, отдохните несколько дней, не спешите окунаться с головой в работу.
— Обязательно, док. Спасибо!
Он вышел из палаты, и она начала одеваться. Когда она закончила, появилась сестра с креслом-каталкой. Джери-Ли скептически посмотрела на нее.
— Неужели мне выезжать на люди в сей карете? — издевательски спросила она сестру.
— Таковы наши правила, — совершенно серьезно ответила та. — До самой двери.
— В таком случае необходимо подкрасить губы, — заявила Джери-Ли с чисто женской логикой и внимательно оглядела себя в зеркале. Немного тона на щеки тоже не помешает, подумала она, доставая косметичку. Удивительно, как быстро появляется специфическая больничная нездоровая бледность.
В первый момент она его не узнала. Темные зеркальные очки, шатенистые накладные фальшивые усики, хотя, как правило, он не признавал никакой растительности на лице и тщательно брился. И в добавление ко всему этому маскараду еще и парик, скрывающий его от природы вьющиеся темные короткие волосы.
Узнав его, она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться на весь приемный покой — настолько нелепо он выглядел.
— Как ты, Джери-Ли? — неестественно тонким голосом спросил он, стараясь скрыть свой глубокий, бархатный баритон.
— Просто великолепно.
— Сестра, — распорядился он, — машина ждет у входа.
Сестра кивнула и покатила кресло к двери, выехала по пандусу к машине. Он взял на прокат «Континентл» вместо своей машины — у него был великолепный «Корниш» с откидным верхом.
Он заботливо открыл дверцу, и сестра помогла Джери-Ли перебраться на переднее сидение.
— До свидания, — сказала сестре Джери-Ли. — Спасибо вам.
— Мы всегда будем рады вам, дорогая, — ответила сестра. — Желаю удачи.
Он достал двадцатидолларовую банкноту и протянул сестре.
— Благодарю вас, мистер Баллентайн, — сказала сестра, опуская деньги в карман халата. Ее черное, лоснящееся добродушное лицо расплылось в улыбке.
Она склонила голову и ушла.
Он застыл, рот его смешно приоткрылся. Потом растерянно спросил Джери-Ли:
— Как она умудрилась узнать меня? Джери-Ли от души веселилась и самым неприличным образом хихикала.
— Ох, Джордж, ты, может быть, и кинозвезда первой величины, но ни на грош не смыслишь в искусстве грима.
Он обошел машину и, хлопнув дверцей, сел за руль.
— Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал меня, — проворчал он обиженно, как большой ребенок.
— Не волнуйся, выбрось из головы. Кого она только тут не повидала — приезжают, уезжают. Она не станет болтать.
— Я просто не могу позволить себе такую роскошь, как новые сплетни и болтовня, — сказал он, трогаясь с места. — И без того в студии с меня не слезают с этими разговорами.
— Я сказала, не волнуйся.
Наконец, он вспомнил о главном.
— Как ты-то?
— О'кей.
— Правда о'кей?
— О'кей.
— Скажи, тебе полегчало теперь, когда все уже позади?
— А тебе? — спросила она.
— Как гора с плеч, — признался он. — По-моему, мы сделали единственно правильную вещь. Она потянулась за сигаретой.
— Разве ты так не думаешь? — спросил оя.
— Если ты так считаешь...
Он протянул руку и похлопал ее по плечу.
— Я был совершенно прав, ты сама убедишься. Завтра утром ты проснешься и поймешь, что я был совершенно прав.
— Завтра утром я собираюсь проснуться в таком жутком похмелье, что даже и не вспомню, что было сегодня, — буркнула она.
— Что с тобой, Джери-Ли? Чего еще ты от меня хочешь?
— Ничего, — ответила она искренне, — абсолютно ничего. — И она откинулась в удобном кресле.
Нет, у всех мужиков что-то не в порядке с умственными способностями, что-то не в порядке... Почему они всегда считают, что женщины хотят от них чего-то такого, чего они не собираются дать? Особенно если ты ничего ае просишь и ничего не хочешь — вот чего они совершенно не в состоянии понять своими мужскими мозгами.
В ее жизни было только двое мужчин, которые так не чувствовали и не думали. Один — ее отец, другой — Уолтер Торнтон.
Все, чего они хотели, это — давать, давать ей.
Может быть, именно поэтому она покинула их. Изменила... Просто она никогда не умела брать.
— Он слишком для тебя стар, — запротестовала ее мать и повторяла это без конца. — Он старше твоего отца! И как быть с его сыном? Тебе придется встречаться с ним?
— Нет, не собираюсь, да и никакой необходимости не будет, — ответила Джери-Ли. — И кроме того, мать, все это не имеет совершенно никакого значения, потому что я люблю Уолтера!
Вероника принялась нервно ходить по комнате.
— Что ты знаешь о любви? — спросила она. — Ты еще совсем ребенок!
Тебе даже нет восемнадцати.
— А что такое любовь, мать? — с вызовом спросила Джери-Ли. — Он нравится мне, я восхищаюсь им, я уважаю его и я хочу быть с ним в постели.
— Джери-Ли! — охнула Вероника.
— Если это не любовь, тогда скажи мне, что оно такое! — закончила Джери-Ли, не обратив внимания на возмущение матери.
— Вовсе не то, что ты думаешь! — сказала Вероника. — Секс? Ты же видела, что чуть было не произошло у тебя с этими мальчишками.
— И это должно меня отвратить от любви?
— Господи, я вовсе не об этом говорю, — в отчаянии сказала мать и оглянулась беспомощно на мужа. — Объясни ты ей, Джон. Помоги ей понять!
Джон тихонько покачал головой.
— Не могу. Любовь такая, какой представляет ее себе каждый отдельный человек, это его личное дело. И в то же время любовь такая, какой представляют ее себе.двое любящих. И опять же — она совершенно иная для каждого любящего человека.
— Но она у нас еще совсем ребенок! — опять сказала Вероника.
— Если ты так считаешь" значит ты сама не знаешь свою дочь, — сказал Джон. — Джери-Ли перестала быть ребенком давным-давно.
— Ему исполнится пятьдесят раньше, чем ей восемнадцать.
— Если различие в возрасте превратится в проблему, то это будет их проблема. Я уверен, что они оба достаточно здраво обдумали и обсудили эту сторону своего брака и знают, что так или иначе им придется ее решать.
— И все равно, ей нужно мое письменное согласие на брак, — заявила Вероника упрямо, — а я вовсе не собираюсь его давать!
— Ничего хорошего не получится, дорогая, потому что я дам!
Веронику охватила ярость, и она закричала:
— Нет! ты не имеешь никакого права — ова тебе не дочь!
Джери-Ли увидела, как дернулось лицо отца от причиненной ему боли, но он сдержался, и голос его был спокойным и размеренным, когда он ответил после короткой паузы:
— Нет, она моя дочь! Настолько же моя, насколько ее физиологического отца. Я люблю ее, я ее удочерил и, кстати, с точки зрения закона, этого вполне достаточно.
— И что же получается, — что ты согласен подтвердить перед всеми, что все те слухи и сплетни, которые ходили по городу, — правда?
— Мне плевать на то, что болтают обыватели, что думают или даже во что свято верят. Единственное, что мне не безразлично, — это счастье моей дочери!
— Даже если ты знаешь, что она совершает ошибку и поплатится за нее рано или поздно?
— Этого я не знаю так же, как и ты. Но даже если она, как выяснится, совершит ошибку, я все равно буду ее любить, и все равно она останется моей дочерью, и я буду стараться помогать ей.
Вероника повернулась лицом к дочери.
— В последний раз, Джери-Ли! Пожалуйста, выслушай меня! В твоей жизни появятся молодые мужчины, твоего собственного возраста. И с одним из них ты могла бы стареть вместе, рука об руку, и вместе рожать, растить и воспитывать детей. Всего этого с ним ты будешь лишена.
— Ради Бога, мама! — сказала в отчаянии Джери-Ли. — Он не калека! Я уже переспала с ним, и он изумительный мужчина!
— Так... — уронила мать. — Значит, все, что говорят, — правда.
Слезы выступили на глазах Джери-Ли.
— Нет! Только в том случае, если ты веришь болтовне, — она выбежала из дома, хлопнув дверью. Джон устало посмотрел на жену.
— Вероника, — сказал он без всякой надежды, что она его услышит. — Иногда я начинаю удивляться — что я нашел в тебе много лет назад? Ты так беспросветно глупа!..
Джордж Баллентайн остановил машину перед самой дверью ее дома.
— Ты не хочешь зайти и что-нибудь выпить?
— Нет, — ответил он. — Я обещал моему агенту, что встречусь с ним и выпью в пять, в баре у стадиона для игры в поло.
— Чудесно, — она открыла дверцу и вышла. — Спасибо за то, что приехал и подбросил меня.
— О чем ты говоришь! Напротив, я виноват. Я вовсе не предполагал, что все так ужасно затянется и усложнится.
Ничего не усложнилось. Разве ты никогда не слышал: сделать аборт проще, чем вылечить насморк. — Она обошла вокруг машины и подошла с другой стороны к дверце со спущенным стеклом. — Ты уверен, что не хочешь заскочить ко мне? — спросила она, теребя его искусственный ус. — Мы не можем трахнуться, но мне не запрещается поцеловать тебя взасос туда, где ты любишь. Доктор разрешил, да. А ты же всегда говорил, что у меня самые лучшие, самые жадные губы в нашем затраханном городе.
— Ну... это... я думаю, что смог бы через полчасика после встречи с агентом заскочить... Агент не станет возражать... — и он чуть порозовел.
Она рассмеялась, сорвала усики с его верхней губы и прилепила их ему на лоб — в самой серединке.
— Ох, Джордж, и почему ты такое дерьмо? — добавила она и вошла в дом.
Заперев за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и заплакала так, что по щекам струйками потекли слезы... Господи, да что же это такое в ней, что она всегда привлекает к себе всякое дерьмо?
Ведь не всегда же было так! Уолтер не был дерьмом. Ну, не совсем. Он просто был слабым, да. Ему вечно требовались со стороны поддержка и одобрение, даже больше, чем ей.
Она прошла через все комнаты прямо в спальню и упала на кровать, не снимая одежды. Уставилась в потолок. Глаза ее высохли. Она лежала, не шевелясь.
Зазвонил телефон, но Джери-Ли не обратила на него никакого внимания.
После трех звонков включился автоматический секретарь и взял на себя труд ответить за нее.
Она протянула руку, достала из ночной тумбочки коробку сигарет, выбрала с косячком, медленно раскурила и глубоко вдохнула. Сладкое успокоение вместе со вдохом вошло через легкие в ее кровь и растеклось по всему телу. Она нажала кнопку магнитофона, и мягкие звуки музыки заполнили комнату. Она сделала еще две глубокие затяжки, положила сигарету на пепельницу, перевернулась на живот и зарылась лицом в ладони...
И снова перед глазами возникла маленькая девочка, плачущая на верхней ступеньке внутренней лестницы в их старом доме. Возникла и — исчезла. Она села на кровати — нет, она уже не та маленькая девочка... Давным-давно не маленькая девочка. С того самого дня, когда они обвенчались с Уолтером и он увез ее в Нью-Йорк и там, по эскалатору — выше, выше — в апартаменты на самом верхнем этаже здания, откуда открывался вид на весь этот огромный город.
ЧАСТЬ II
БОЛЬШОЙ ГОРОД
Глава 1
В тот день в Нью-Йорке уже царила весна. Молодая зелень листочков на деревьях в Центральном парке, трепещущих на легком ласковом ветру, переливалась под лучами теплого майского солнца.
Мы прошли мимо скамеек, заполненных бездельниками, наслаждающимися теплом. Мы не говорили, не смотрели друг на друга — мы были вместе и, одновременно, порознь, занятые своими глухими и не слышными другому мыслями.
Он так и не заговорил, пока мы не вышли к переходу на Пятьдесят девятую стрит, что напротив нашего дома. Мы остановились под светофором, ожидая зеленого. Улицы, как всегда, были переполнены машинами...
И тут он, наконец, сказал:
— Ты можешь не торопиться с переездом. Я улетаю десятичасовым самолетом в Лондон и не вернусь раньше, чем через месяц.
— О'кей. Мне сказали, что моя квартира будет готова. Он схватил меня за руку и потянул, потому что грузовик слишком близко проехал у тротуара, и сразу же отпустил, как только мы отступили, — Просто я хотел тебе сообщить, что буду через месяц, и ты можешь оставаться в этой квартире.
— Спасибо, Уолтер, но я уезжаю домой на уик-энд. А к понедельнику, надеюсь, все будет в порядке.
Швейцар, открывший нам дверь, посмотрел на нас как-то странно.
— Мистер Торнтон, — сказал он, — миссис Торнтон! Конечно, он уже знал. Я уверена, что знал. К этому времени весь свет должен был бы уже знать. В газетах, в разделе светской хроники, писали об этом бесконечно — ну как же, Торнтоны разводятся!
Мы молча подошли к лифту, вошли, поднялись наверх, вышли в коридор, подошли к бывшим нашим апартаментам.
— У меня есть ключ, — сказал Уолтер. Его чемоданы были уже уложены и закрыты и стояли в прихожей. Он затворил за нами дверь и какое-то время стоял молча. Затем сказал:
— Думаю, что неплохо было бы выпить.
— Сейчас налью, — сказала я и привычно пошла к бару в гостиной.
— Я сам, — сказал он.
— Мне нетрудно. Не возражаешь, если я и себе налью?
Я бросила несколько кубиков льда в два бокала, налила немного шотландского. И мы с бокалами в руках поглядели друг на друга.
— Будь! — сказал он.
— Будь, — повторила я.
Он сделал большой глоток, а я пригубила.
— Шесть лет, — произнес он. — Даже не верится. Я не ответила.
— Как они промчались... И куда исчезли, куда ушли?
— Не знаю.
— Ты помнишь тот день, когда я впервые привел тебя сюда? Темнело, шел снег, и парк белел в сумерках за окном.
— Я была совсем ребенком тогда... девочкой. Но эта девочка жила в теле женщины.
В его глазах мелькнуло удивление.
— Я так и не заметил, когда же ты выросла, Джери-Ли.
— Такие вещи происходят постепенно, день за днем, капля за каплей.
— Увы, я не замечал.
— Знаю, — сказала я грустно. В том-то и все дело. Во всяком случае, больше, чем все остальное, приведшее к разводу, мне кажется, было именно то, что для него я всегда оставалась девочкой-невестой.
Он допил виски и поставил пустой бокал на крышку бара.
— Поднимусь наверх и попробую вздремнуть. Никогда не могу заснуть в этих ночных перелетах.
— О'кей.
— Машина придет за мной в восемь тридцать. Ты еще будешь здесь, когда я спущусь?
— Да, буду.
— Мне бы не хотелось уезжать, не сказав тебе «до свидания».
— И мне бы не хотелось, — сказала я, и тут словно прорвало плотину, и мои глаза наполнились слезами. — Прости, Уолтер...
На короткое мгновение его рука коснулась моей.
— Все образуется, — сказал он торопливо. — Все образуется. И я понимаю.
— Я любила тебя, Уолтер, ты же знаешь!
— Знаю.
Вот, — и больше не о чем говорить.
Он вышел из комнаты. Я услышала его шаги на лестнице и в спальне.