АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Он посмотрел назад, туда, где на земле лежал мертвый тугарин. Несколько Суздальцев оттащили его от лошади и затем унесли тело.
- Скорее всего, эта образина хотела посмотреть, на что способно наше оружие, - тихо сказал Ганс, - а заодно и от тебя избавиться.
- Здесь будет добрых полтораста ярдов, - заметил Эндрю, прикинув на глаз расстояние. - Вот это выстрел!
Калинка, Эмил и Кэтлин подбежали к ним.
- Теперь они потребуют тысячу голов за смерть одного из своих, - выдохнул Суздалец.
Эндрю проводил взглядом тело юного знаменосца, которого товарищи относили в лагерь.
- Этот счет уже оплачен, - промолвил он. - Полностью.
Глава 10
- Я все еще не могу в это поверить, - прошептал Нахатким. - Три раза встречал я приход орды. Но никогда, никогда не видел я мертвого тугарина.
Сидевшие за столом зашумели, соглашаясь со стариком.
- А вы видели его тело? - возбужденно воскликнул Борис. - Мне удалось разглядеть его вблизи. Там, должно быть, полсотни дырок. Его разорвало в клочья - о, какая чудная картина!
- Но это был только один тугарин,- вздохнул Илья. - Их по-прежнему так же много, как рыб в море.
- Среди нас найдутся люди, готовые взяться за оружие! - убежденно произнес Калинка. - Разве нам не доводилось сражаться? Когда бояре ссорятся, они выгоняют нас с полей, чтобы мы шли воевать вместе с ними, и братья убивают братьев на потеху проклятой знати. Пришло время выбора, - продолжил он. - Янки выжили только благодаря тому, что Ивор и Раснар желали использовать их, чтобы выведать их секреты и свалить друг друга. Но тугары пришли слишком рано, и Ивор напуган. Он повернет против янки.
- Но удастся ли ему их победить?
- Может быть, удастся, - ответил Калинка. - Им всего-то и нужно окружить Форт-Линкольн и взять янки измором. Или придумать еще какую-нибудь пакость. Но янки знают теперь всю правду, так что, возможно, они сядут на свои большой корабль и уплывут. В этом случае Ивор падет, и Раснар станет всемогущим. Вы понимаете, что тогда народ Суздаля отправится в ямы, а Новродцы получат заступничество, так как нашим боярином станет Михаил, который ненавидит всех нас.
Нахатким, опираясь на посох, медленно поднялся со стула.
- Я прожил семьдесят семь зим,- хрипло сказал старик. - Трижды видел я ямы. В первый раз девушку, которую я любил, отвели на их Праздник Луны, во второй забрали моих отца и мать, а в третий... - Голос старца задрожал и смолк, но через мгновение он продолжил:
- В третий раз я потерял хромого сына, мое единственное дитя, которого я любил больше жизни.
Нахатким обвел взглядом комнату, в глазах его стояли слезы.
- И мы позволяем это! - крикнул он. - Мы позволили, чтобы нас называли не людьми, а скотом. Они, безбожная Церковь, жирные бояре и знать, они пользуются этим, чтобы править нами, угнетать и грабить нас и, в конце концов, отобрать у нас право быть людьми. Я слушал этих янки. Они знают, что надо делать, они знают, что лучше умереть людьми, чем жить рабами. Лучше выйти на бой с высоко поднятой головой, даже если это станет последним днем в твоей жизни, чем растить детей, понимая в душе, что однажды их, плачущих от ужаса, отведут на убой. Что стало с нами, о Кесус, что мы перестали быть людьми?
Горько плача, старик тяжело сел на место. Калинка встал. Все кругом молчали и не сводили глаз с Нахаткима, многие открыто плакали вместе с ним.
- Мы будем драться, - недрогнувшим голосом сказал переводчик. - Нас в двадцать раз больше, чем знати. Сначала мы сразимся с ними, потом с тугарами, а затем у нас будет такая же Декларация, как та, о которой говорил Готорн.
В комнате, полной людей, повисло напряженное молчание. Калинка посмотрел в глаза каждому. Здесь были представители почти всех больших крестьянских хозяйств суздальской земли и городских улиц. Это были люди, которые смогут поднять народ. Калинка свободно читал в их сердцах, как и в сердцах сотен тысяч русских, которые с ужасом ожидали прихода страшных дней, в то время как знать развлекалась, а Церковь продавала индульгенции и считала серебро. Наступил переломный момент.
Он смотрел на них и чувствовал, что все они хотят поверить ему, но ни у кого не хватает смелости решиться на действие.
Вдруг из-за спин мужчин выбежала Таня. Она бросила взгляд на отца и выдавила из себя улыбку. - Внутри меня живое существо, - тихо произнесла она, поворачиваясь лицом к собравшимся и кладя руку на живот. - Пусть лучше я умру, чем позволю боярину или священнику забрать его у меня и бросить в яму. Если вы мужчины, вы будете сражаться вместе со мной!
Это признание прорвало плотину оцепенелого молчания, сковывавшего Суздальцев, они разразились воинственными криками, в которых выплескивалась ярость, копившаяся в них всю жизнь. Засверкали выхваченные из-за пояса кинжалы, и стол затрясся от могучих ударов.
- Мы будем сражаться!
Впав в неистовство, мужчины вопили и скакали по комнате.
Пока все выпускали пар, давая волю своему гневу, Калинка тряс Таню за плечи.
- Как это случилось? - орал он, пытаясь быть услышанным в этом гаме.
- Как всегда случается, - робко ответила девушка. - Я хотела тебе сказать, но...
- Готорн? - все еще не верил своим ушам Калинка. Таня кивнула, испуганно улыбаясь.
Ее отец весь кипел от негодования, но, посмотрев в глаза дочери, он вспомнил, что ее слова воодушевили крестьян больше, чем его пламенная речь, и вдруг успокоился.
Калинка нежно притянул к себе девушку:
- Когда я в следующий раз увижу этого молодца, ему предстоит очень долгий разговор.
Затем он выпустил дочь из рук, вскочил на стол и потребовал всеобщего внимания.
Снизу за ним следило множество глаз. Когда его возбуждение спало, он понял, сколькими бедами обернется их сегодняшнее решение. В глубине души Калинка боялся, что прежде, чем все закончится, все они, вместе или поодиночке, отправятся на дыбу или в убойную яму. Но сейчас это его не волновало.
- Я недоволен вами обоими, - прогремел оповещатель.
При других обстоятельствах Ивор насладился бы зрелищем перепуганного Раснара, но сейчас он сам не смог сдержать дрожи.
- Вина за поведение янки лежит на тебе, - палец тугарина указал на Ивора, - и тебе, - повернулся он к Раснару.
- Но мы не звали их сюда, - протестующе воскликнул Ивор.
- Вы позволили им жить здесь. Кто-нибудь может последовать их примеру, и жаль, если ваши города проникнутся духом непокорства и придется сровнять их с землей.
Левой рукой тугарин потер свою рану. Раньше с ним никогда не случалось ничего подобного. Он в самом деле был напуган, хотя ни за что не показал бы своего страха и даже не признался бы в нем.
Сказители пели о скоте, который появился пятнадцать или больше оборотов назад. У них были остроконечные бородки, а на головах они носили сверкающие шлемы. Прежде чем их уничтожили, своими дымилками они уложили сотню тугар.
Пусть лучше сейчас эту проблему решает местный скот, а если кто-нибудь из янки останется в живых, Кубата завершит дело. Не то чтобы он всерьез их боялся - оповещатель насчитал всего с полтысячи солдат. Но их непокорство - вот что беспокоило его. Война с ними будет самым подходящим занятием для русского скота. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы янки направились куда-нибудь еще, где они смогли бы пересидеть и поднакопить сил.
- Сейчас я покину вас, а вы сами справляйтесь со своими трудностями. Но хорошенько запомните: я хочу, чтобы, когда мы вернемся, мне показали их черепа и передали все их оружие. Пусть не уйдет ни один. Также я хочу, чтобы вы сохранили для меня живыми двух их вожаков, которые проявили неповиновение мне. Я им кое-что пообещал.
Направившись к двери, он вдруг остановился и одарил боярина с Патриархом тяжелым взглядом.
- Боярам и Церкви хорошо жилось под нашим владычеством, - проронил тугарин, - но все может измениться. Такое случалось в других странах с теми, кто не мог держать в узде простолюдинов.
Наклонив голову, чтобы не задеть притолоку, оповещатель вышел в зал собора. Бросив взгляд на алтарь, он расхохотался, увидев изображения слабых богов скота, которые на том свете, конечно, кормят своей плотью Булгатану, бога-отца Избранного Народа.
Ивор с Раснаром видели из окна, как оповещатель залезает на свой высокий помост. Послышался рев наргов и бой барабанов, и тугарская колонна двинулась через пустую площадь. Их провожала плачем только небольшая группа крестьян, которые пришли проститься со своими близкими. Пятьдесят Суздальцев, закованных в цепи, шли в конце процессии - корм для тугар, возвращающихся на запад.
- Теперь ты должен быть со мной, - обратился к Ивору Раснар.
Боярин тяжело опустился в кресло и, поправив очки, посмотрел на ненавистного врага.
- Если объединить всю Русь,- прошептал он,- крестьян, знать и Церковь, мы смогли бы противостоять им.
- Ты сошел с ума! - прошипел Раснар. - Они втопчут нас в грязь. Думаешь, мне нравится, что я вынужден им подчиняться? Вспомни, кто ты есть, Ивор. Ты правишь под ними.
- Мы могли бы править без них, - холодно ответил боярин.
- Безумец!
- Янки показали нам, что надо делать.
- Так вот на что ты все-таки надеялся? Вот почему ты до сих пор ничего не предпринимал и позволял им строить на твоей земле эти адские машины. Тебе захотелось бросить вызов и тугарам. Но они пришли слишком рано, чтобы ты успел подготовиться к их возвращению.
Ивор промолчал.
- Ты знаешь, что будут делать янки. Они сразятся и погибнут. За смерть одного тугарина ответит тысяча. Даже если каждый янки убьет всего одного врага, тугары в отместку уничтожат половину народа Руси, и можешь не сомневаться, что на этот раз они не будут щадить знать.
- Мы могли бы сражаться на стороне янки, - возразил Ивор.
- Если ты это сделаешь, - прошипел Раснар, - я подниму против тебя все города Руси, ибо твои собратья-бояре не любят тебя. Они считают тебя жирным, напыщенным болваном, который хочет, чтобы его звали Ивором Великим, когда на самом деле его имя Ивор Слабые Глаза.
Зарычав, боярин вскочил и пошел к двери.
- Ну и что ты решил? Сокруши янки, и Церковь согласится, чтобы ты именовался Великим. Сокруши меня, и твое место займет Михаил.
Ивор ненавидяще посмотрел на Раснара. В последние месяцы у него начал вырисовываться план, но он понимал, что уже поздно. У него не осталось выбора, и жестокая действительность обратила в прах его безумные замыслы. Орда была непобедима, а ему надо жить.
- Сегодня вечером я разошлю гонцов, - тихо сказал Ивор. - Из всех городов соберется знать. Когда снова пойдет снег, мы нападем на янки в полночь.
Раснар улыбнулся.
- Но если Кина возьмут живым, он мой. Может быть, я смогу спасти его, и других тоже.
- Разумеется, - согласился Патриарх.
- И что касается оружия янки, оно останется у меня. Раснар не стал спорить. У него еще будет время повернуть дело так, как он захочет.
Боярин вышел из комнаты, и священник, тихо рассмеявшись, вернулся к своему столу.
- Добрый вечер, господа,- сказал Эндрю, сидя во главе стола. - Объявляю собрание открытым, и пусть каждый выскажет свое мнение.
В комнате собрались командиры всех рот, штабные офицеры и представители артиллеристов и моряков. Никто не решался первым нарушить молчание.
Наконец встал О'Дональд.
- Если кто и заслуживает смерти, - решительно произнес он, - так эти твари. Я добровольно вступил в армию, чтобы драться с мятежниками; я сражался за правое дело, и это было здорово. Но у меня не было ненависти к ним. Сейчас все иначе. Я буду убивать тугар и смеяться от радости, видя, как льется их кровь.
Несколько ротных командиров закивали, соглашаясь с ирландцем.
- Я аболиционист, - поддержал его Хьюстон. - Я воевал ради прекращения рабства. А по сравнению с тем, что я вижу здесь, наши южане кажутся мне стопроцентными республиканцами. Давайте скинем бояр, полковник, освободим крестьян, вооружим их и зададим перца тугарам!
- Я думаю, что это безумие, - прокричал Тобиас с другого конца стола.
Высказывания этого человека редко вызывали у артиллеристов и пехотинцев что-нибудь, кроме раздражения, но Эндрю заметил, что в этот раз многие прислушиваются к его словам.
- Продолжайте, капитан Кромвель, - спокойно предложил Тобиасу полковник. - Поделитесь своими соображениями.
- Вы слышали, что говорил этот ваш Калин? Тугар сотни тысяч. Если мы будем воевать с ними, то все погибнем. Я не собираюсь умирать в безнадежном бою. Мы можем отплыть на юг, я там уже бывал. Найдем подходящую землю, подальше от этого кошмара. Я так скажу: надо сматываться отсюда, пока у нас есть такая возможность, и в безопасном месте ждать ухода тугар.
- А если они будут нас преследовать? - спросил Эндрю. - У меня такое чувство, что они не могут позволить жить таким людям, как мы,- это создаст прецедент, который поставит под угрозу существование всей их системы.
- Если они найдут нас, мы опять погрузимся на "Оганкит", выйдем в море и поплывем дальше. Не думаю, что они смогут угнаться за паровой машиной.
Тобиас сел на стул и оглядел офицеров. На лицах многих из них читалось согласие с его словами.
- И что, всю жизнь будем прятаться, как лисы? - вскочил О'Дональд. - Будем вздрагивать при каждом шорохе и бежать от каждой тени?
- Не всю жизнь, - возразил Тобиас. - Ты же слышал Калина - они зимуют в одном месте, а весной уходят на восток. Через двадцать лет они снова возвращаются с запада. Нам нужно будет прятаться только один год. Когда они вернутся в следующий раз, мы и наши сыновья будем готовы к битве с ними.
- А Суздальцев пусть пока грабят и жрут? - язвительно осведомился Майна.
- А что мы можем сделать? - отчаянно закричал Тобиас. - Они же в самом деле как скот, как нигеры у нас в Америке, которые только и могут, что ишачить на полях. Если нигерам так уж нужна была эта свобода, отчего же они не восстали, когда их призывал к этому Джон Браун? Здешние ленивые крестьяне точно такие же.
- Сто пятьдесят тысяч людей, которых вы называете нигерами, носят синюю форму армии Союза, - медленно выговаривая каждое слово, произнес Эндрю. - После битвы при Крейтере я видел поле боя, сплошь устланное их телами. Было видно, что Эндрю с трудом сдерживается, чтобы не наброситься на Тобиаса.
- Я называю этих людей американцами, засранец, - процедил он.
Тобиас вжался в спинку стула.
- Кто еще хочет высказаться? - довольно резко спросил Эндрю, обводя взглядом комнату. Его ярость еще не успела стихнуть.
- Надо быть реалистами, - рассудительно заметил Эмил. - Что бы ни говорила нам наша гордость, шестьсот человек не выстоят перед сотнями тысяч. Вы видели, что сотворил этот лучник с несчастным Джонсоном. Ганс потом измерил расстояние - сто шестьдесят ярдов. Даже несмотря на наши ружья, они смогут подобраться достаточно близко, чтобы просто засыпать нас градом стрел.
Эндрю был полностью согласен с доктором. Его гнев уже прошел, и он осознавал, как плачевно обстоят их дела. Американцев так мало, что тугары легко окружат их и длинные оперенные стрелы не пощадят никого.
- Если мы останемся здесь, то погибнем почти наверняка, - тихо сказал Эндрю. - Я никогда в жизни не уклонялся от боя. Нам с вами довелось плечом к плечу биться в двух десятках боев, и Тридцать пятый полк ни разу не обратился в бегство. Послужной список Сорок четвертой батареи не хуже нашего. Если бы своей смертью мы чего-нибудь добились, тогда я приказал бы полку остаться и сражаться. Но мои желания не должны решать судьбу всех. Я не имею права заставлять храбрых людей идти на верную смерть, тем более что скорее всего эта жертва окажется лишенной смысла.
Тобиас расплылся было в довольной улыбке, но, поймав убийственный взгляд Эндрю, тут же прогнал ее с лица.
- Если мы решим остаться, то еще до того, как воевать с тугарами, нам придется драться с Ивором и знатью.
- А может быть, знать переметнется на нашу сторону? - предположил Хьюстон.
- Даже если они осмелятся на это, от них будет больше вреда, чем пользы. Они всего лишь средневековые дружинники, вооруженные мечами и копьями. Конные лучники орды вышибут их из седел в первой же атаке.
- А крестьяне? - спросил О'Дональд.
- Пройдут годы, прежде чем они созреют для этого.
- Значит, ты говоришь, что мы драпаем? - недоверчиво воскликнул ирландец.
- Я говорю, что не буду приказывать полку оставаться. Они почти все добровольцы, которые вступили в армию, чтобы сражаться с конфедератами; они не обязаны воевать здесь. Это совсем другая война, и у них есть право самим решать, ввязываться в нее или нет. Другого выхода у нас нет.
Офицеры удивленно переглянулись.
- Такое решение быстро не принимается, поэтому я даю им неделю. После этого будет проведено тайное голосование. Я соглашусь с выбором большинства. Это все, господа.
За опустевшим столом остался сидеть один Ганс.
- Ну что, старый друг, - устало обратился к нему Эндрю, - я сочту за честь, если ты поможешь мне прикончить выпивку.
Он вылил в бокалы остатки бренди.
- Правильно ли я поступил? - спросил он, глядя на сержанта. Со времени Геттисберга Эндрю не обращался за советом к своему старому наставнику.
Суровое лицо Ганса озарила улыбка.
- Сынок, ты выбрал единственно верное решение.
- Проклятие, я хочу остаться и драться. Может, мне даже удастся убедить Ивора присоединиться к нам.
- Вряд ли он пойдет на это.
- Думаю, он бы рискнул, если бы был один, без этого ублюдка Раснара.
- Но он не один.
- Я все испортил, - горько произнес Эндрю.
- Взгляни на меня, сынок.
Эндрю попытался посмотреть Гансу в глаза, но отвел взгляд.
- Я помню тебя насмерть перепуганным щенком. Эндрю, мальчик, ты стал лучшим солдатом из всех, кого я когда-либо видел. Ты знаешь, как надо убивать, когда это нужно, тебе просто нет равных в этом деле, ты сама смертоносность. Но не только это делает тебя настоящим солдатом. Ты любишь людей своего полка так, будто они твоя собственная плоть. Это больно жалит душу - я видел многих офицеров, сошедших с ума от этого, - но ты достаточно силен, чтобы справиться. Ты знаешь, как управлять ими, как показывать им, что ты уважаешь их человеческое достоинство, и, да поможет тебе Бог, как жертвовать их жизнями, чтобы добиться цели. Я думаю, что твое решение начать сражение, чтобы попытаться спасти Готорна, было самым благородным поступком, который мне довелось видеть в жизни, и люди любят тебя за это и готовы умереть, чтобы выполнить твой приказ. Великое множество армий забывают главный закон: защищать своих любой ценой. Когда солдаты знают, что товарищи не бросят их на произвол судьбы, их силы удесятеряются. Но ты не можешь требовать, чтобы они участвовали в этом бою. Ты сам сказал - дружина русских не принесет пользы, крестьяне будут просто уничтожены. Думаю, сынок, что в этой битве нам не победить.
- Я чувствую себя трусом. Ганс схватил руку Эндрю:
- Ты самый храбрый офицер, под чьим началом я имел честь служить. Я думаю, это безнадежный бой, Эндрю. Может, через двадцать лет, как сказал Тобиас, мы и наши сыновья будем готовы дать отпор. Ты не имеешь права идти на смерть и оставлять полк без своего руководства. Всегда помни, Эндрю, полк должен выжить.
- Думаешь, ребята проголосуют за уход? - тихо спросил он.
- Они могут тебя удивить, сынок.
- Ты ведь сам-то хочешь драться, разве нет?
Ганс улыбнулся.
- Мне захотелось драться, едва я увидел этого гнусного ублюдка, но теперь... - Голос его прервался.
- Я боюсь, - прошептал Эндрю. - Я увидел их, и мне стало страшно, а еще я боюсь, что люди сочтут меня трусом из-за того, что я не приказываю им остаться и сражаться.
- Иногда храбрость состоит в том, чтобы не драться, - возразил Ганс. - Не пори чушь, сынок, мне бывало так страшно на поле боя, что поджилки тряслись. Это случается со всеми, и не о чем здесь говорить.
- Знаешь,- глухо произнес Эндрю,- после Антьетама я ни разу не испытывал страха, я даже любил все это. Сейчас я боюсь впервые, не считая...- голос его дрогнул,- не считая моих снов.
- Давай подождем решения ребят,- мягко сказал Ганс.
Они замолчали. Постепенно голова Эндрю начала клониться все ниже и ниже. В конце концов Ганс подошел к стулу полковника, осторожно приподнял Эндрю и положил его на койку, не забыв снять с него очки и положить их на столик рядом с кроватью.
- Ты все сделал правильно, - пробормотал сержант, - но я не хочу, чтобы ты погиб в бою, в котором невозможно победить.
Красный как рак Готорн стоял перед Калинкой, не решаясь поднять глаз от пола. Со стороны на все это взирал Эндрю.
- Я должен быть сердитым на тебя, - холодно произнес Калинка.
- Да, сэр.
- Моя единственная дочь! - заходилась в рыданиях Людмила. - Подумать только, во что превратилась моя маленькая девочка.
Таня придвинулась ближе к Готорну, и он обнял ее, защищая от гнева родителей.
Калинка сверлил взглядом влюбленных. Они были такими молодыми, и он вспомнил, как сам давным-давно встретил свою любовь. В глазах Людмилы промелькнули те же воспоминания, и они улыбнулись друг другу.
"Может быть, в итоге все вышло к лучшему",- грустно подумал Калинка. Когда орда была здесь в последний раз, Таня еще не родилась и поэтому никогда не видела своего брата Григория, которого сам Раснар выбрал для Лунного Стола тугар.
Возможно, им осталось не так много дней, и будь что будет, пусть его дочка будет счастлива хотя бы год, прежде чем все закончится.
Он почувствовал, что его глаза наполняются слезами. Обогнув грубо сколоченный стол, Калинка заключил Винсента и Таню в объятия.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 [ 18 ] 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
|
|